Варвар в саду - Збигнев Херберт

Поначалу архитектор был одним из ремесленников, получал поденную плату, работал физически как каменщик, и даже, что нас безмерно удивляет, еще в XVI веке в Руане ему платили меньше, чем каменщику, но зато выдавали ежегодную премию. Однако со временем материальные выгоды этой профессии становятся все более явными, доказательством чему служит тот факт, что поденную плату архитектор получал вне зависимости от того, был он на строительстве или нет. К этому добавляется еще вознаграждение натурой — одежда. Поначалу она рассматривалась как некое подобие ливреи, то есть определяла, что носящий ее является слугой опекуна строительства. Но когда мы узнаем, что в 1255 году архитектор Джон Глостер получил плащ на меху, какой носили обычно дворяне, то понимаем: это уже явный знак возведения в дворянское достоинство. Управляющие стройкой, желая привязать архитектора, дарили ему коня, дом; он получал также привилегию трапезовать за столом настоятеля. В Италии и особенно в Англии материальное положение руководителя строительства было гораздо лучше, чем во Франции. Годовой заработок мастера составлял на острове восемнадцать фунтов, меж тем как доход с земли в сумме двадцати фунтов давал право на получение дворянства. В XIII веке придворный архитектор Карла Анжуйского{152} имел титул протомагистра, конную свиту и был причислен к рыцарям.

Большинство готических соборов является творением многих архитекторов. Тем не менее всегда старались, чтобы строительством как можно дольше занимался один человек. Пожизненные договоры не были редкостью. В них мы обнаруживаем пункт, по которому архитектор в случае неизлечимой болезни или утраты зрения получал до конца жизни пенсию. В позднем Средневековье архитектор зачастую работал на нескольких стройках, однако имеется и драконовский договор заказчиков строительства собора в Бордо с Жаном Леба, имевшим титул «maçon, maître après Dieu des ouvrages de pierre»[56]. По нему Леба только раз в году мог покинуть строительство, чтобы навестить семью. Вне всяких сомнений, архитекторы были заинтересованы в поездках, так как экспертизы были источником достаточно высоких доходов, а также увеличивали авторитет и значение выдающихся мастеров.

Под конец следует разобраться с легендой об анонимности строителей соборов. Десятки их имен дошли до нашего времени не только благодаря записям хронистов или реестрам выплат. Средневековые строители с радостью и гордостью подписывали, если можно так выразиться, свои произведения.

В Шартрском соборе на полу находится единственный сохранившийся узор, который долго не привлекал внимания исследователей. Это лабиринт в форме круга диаметром восемнадцать метров, по которому верующие на коленях совершали паломничество. То был как бы сокращенный вариант паломничества в Святую Землю. Так вот, в центральной части этого лабиринта, являющегося дальним отголоском критской цивилизации, находилась памятная плита. К сожалению, ни один из оригиналов не сохранился до нашего времени, однако существует описание и нам известно содержание двух надписей. И это не стих из Евангелия — как можно было бы предположить — и не фрагмент литургического текста. Надпись же в Амьенском соборе звучит совершенно неожиданно для сторонников тезиса об анонимности средневековых строителей. Вот она:

«В год благодати Господней 1220 было начато строительство сего храма. Епископом тогда был Эрварт, королем Франции Людовик, сын Филиппа. Тот же, кто был мастером, прозывался Робер из Люзарша, после него пришел мастер Тома из Кормона, а после него его сын Рено, каковой и поместил эту надпись в год от Рождества Господня 1288».

На белом мраморе были изображены портреты этих трех архитекторов, к тому же рядом с епископом. Притом не только руководители строительства сообщали свои имена потомкам. На знаменитом тимпане в Отене есть надпись: «Gislebertus fecit hoc opus»[57]. Встречаются также подписи под архитектурными деталями, такими как капители или замковые камни. На ключе свода в Руанском соборе виднеется горделивое утверждение: «Durandus me fecit»[58]. Клеман из Шартра подписал свой витраж.

И наконец, значки на камнях. Средневековье тоже знало сдельную работу, но она применялась скорей при строительстве замков, когда трудились принудительно набранные работники, о чем свидетельствуют стены Эг-Морт. Отметки такого типа на камнях соборов встречаются в исключительных случаях, ставили их, вероятней всего, новопринятые рабочие, в квалификации которых мастера еще не были уверены. Зато чрезвычайно важное значение имели значки, которые ставили в каменоломнях, особенно если строительство получало камень из разных мест. Правилом было обязательное возведение стен из одного и того же или близких видов камня, что гарантировало прочность, а также давало возможность производить исправления при последующей реконструкции.

Трудно себе представить, чтобы можно было правильно разместить толпы скульптур, населяющих порталы, карнизы и галереи соборов, без предварительного определения точного местоположения каждой из них. Разумеется, случались и ошибки. Символы месяцев в соборе Нотр-Дам были установлены в обратном порядке. Строители Реймсского собора не хотели допустить ничего подобного. Тем более что их собор штурмовала армия из трех тысяч изваяний. Потому они старательно обозначили на стенах место каждого из них.

Настоящие подписи мастеров на камнях появляются относительно поздно. Это геометрические фигуры, треугольники, многоугольники, изображения инструментов, например кельмы, буквы алфавита. Знаки эти были наследственными. Если отец и сын вместе работали на строительстве, к знаку сына, чтобы отличить его от отцовского, добавлялась какая-нибудь черточка. Значки, поначалу простые, со временем усложняются, становятся изощренней; их используют и архитекторы. Архитектор Александр из Бернара добавляет к своему имени звездообразную пентаграмму. Скромный значок работника, оттиснутый, чтобы его не обманули при расплате, становится подписью и символом профессиональной гордости.

Столетняя война нанесла смертельный удар искусству строительства соборов. Но симптомы кризиса проявились уже в конце XIII века. По Европе шла волна преследования мысли: в 1292 году в тюрьме умирает Роджер Бэкон{153}, свобода высказывания в университетах изрядно урезана. Стремящаяся к централизации, особенно во Франции, королевская власть лишает городские коммуны многих прав и подчиняет их своим целям. Щедрая до той поры молодая буржуазия перестает жертвовать на возведение башен, над которыми собираются тучи войны. Процесс над тамплиерами становится символом конца эпохи.

Замедляется экономическое развитие, демографическая кривая падает, усиливается инфляция. Об этом говорится в песенке, родившейся в 1313 году:

Il se peut que le roy nous enchante,Premier nous fit vingt de soixante,Pouis de vingt, quatre et dix de trente.…Or et argent tout est perdu,Ne james n’en sera rendu[59].

Крах итальянского банка Скали, последствия которого ощутила почти вся Европа, совпадает с началом Столетней войны. На смену церковной архитектуре приходит крепостная. Возвращается эпоха толстых стен.

Пустеют строительные площадки незавершенных соборов. Искусные своды и высокие арки никого уже не интересуют.

Сыновья тех, кто ваял улыбку ангела, вытачивают пушечные ядра.

Об альбигойцах, инквизиторах и трубадурах

Путешествуя по югу Франции, постоянно наталкиваешься на следы альбигойцев. Зыбкие, правда, следы — руины, кости, легенда.

Я был свидетелем научной дискуссии, во время которой ученые профессора яростно полемизировали как раз об альбигойцах. Пожалуй, это одна из самых спорных проблем в современной медиевистике. Потому, наверное, стоит поближе присмотреться к этой ереси, уничтоженной в середине XIII века. Ликвидация ее непосредственно связана с ростом могущества французского государства на развалинах Тулузского графства. Тот день, когда догорали костры Монсегюра, был днем упрочения империи франков. В сердце христианской Европы была стерта с лица земли цветущая цивилизация, в лоне которой совершался исключительно важный синтез элементов Востока и Запада. Искоренение с религиозной карты мира веры альбигойцев, которая могла бы сыграть в формировании духовного облика человечества такую же значительную роль, как буддизм или ислам, совпадает с возникновением действовавшей в течение многих столетий организации, именуемой инквизицией. Так что нет ничего странного в том, что этот клубок политических, национальных, религиозных проблем распаляет страсти и не так-то просто поддается распутыванию.

Литература, выросшая вокруг проблемы альбигойцев, могла бы составить изрядную библиотеку. Однако оригинальные тексты этих еретиков можно пересчитать по пальцам одной руки. Случай нередкий в истории культуры. Не все творения избежали зыбучих песков и пожаров истории, так что человеческую мысль и страдание приходится порой воссоздавать из обломков, сомнительных пересказов и цитат, встречающихся в сочинениях противников.