Легенды звёздных далей - Олег Львович Колмыков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старик короткими перебежками и ползком преодолел площадь. У крепостной стены легионеры ловили носимые ветром радужные коконы и загружали их в скадэр. Десантный люк машины был открыт, и Старик не преминул этим воспользоваться. Вскользь брошенным взглядом он прервал бурную деятельность экипажа по загрузке, и легко забрался внутрь танка…
Произошедшие вскоре после этого события теперь уже по праву вошли в учебники Королевской Космической Разведки по тактике и стратегии. Там данное сражение названо «Бермудским треугольником имени Старика, Странника и Пришельца», и мне думается, что уже по одному этому названию можно смело судить о том, как всё было красиво. К моему глубочайшему сожалению, сама тактика и стратегия упомянутого «Треугольника…» является строго секретной, а я ведь не был непосредственным участником сражения, и, рассказывая о нём, могу передать только то, что услышал от Счастливчиков в минуты их легкого откровения…
По-счастью, впечатления и воспоминания моих друзей ещё не стали секретными, а о своей собственно тактике и стратегии действий они и до сих пор не имеют ни малейшего понятия.
Пришелец, например, даже не помнит точно, сколько же скадэров он сбил своим шлемом.
Странник совершенно убеждён, что это не он гонял гремлян и скрежеров по крепостным стенам, не он дважды загонял всех в подвалы магистрариума, словно Сусанин врагов в чащобы…
Старик же вообще не может понять, куда все подевались, и почему в конце боя он оказался один на другом берегу подозрительно пузырящейся реки, с баночкой пива в руке…
Зато Пришелец с большим удовольствием любит рассказывать (причём, некоторые ему верят), как Странник скакал на гремляндской лошади, размахивал скальпелем и кричал «За рублём!» Старик вспоминает о том, что Пришелец неоднократно кидал в скадэры не только свой шлем, но и шлем Странника. Странник же самым замечательным и впечатляющим эпизодом сражения считает тот эпизод, когда Старик на крутом вираже не справился с управлением скадэра, и врезался в магистрариум. И магистрариум при этом рухнул.
В общем, из Бермудского треугольника Счастливчиков, извините за каламбур, вырвались лишь Счастливчики.
Собравшись на развалинах магистрариума, Старик, Странник и Пришелец критически оглядели друг друга и выпили пива. Без сомнения, теперь они стали похожи сами на себя, и именно это последнее обстоятельство, а не безусловная победа над противником, наилучшим образом подействовала на их настроение. Они наконец-то вспомнили про меня и Принцессу. Причём, меня Счастливчики почему-то вспоминали особенно долго, целую минуту, и в полном молчании. Потом Странник чуть не со слезами на глазах обернулся к подходящим профессору Арчибальту и его уцелевшим соратникам, и сказал, указывая на руины:
– Здесь покоятся колёсики и пружинки
смешной кибернетической машинки…
пусть блистают мрамор и базальт!
Здесь лежит попугай Ромуальд!
Глава 21 Непобедимая фантазия
Произнесённая Странником в мой адрес эпитафия произвела на Старика, Пришельца, профессора Арчибальта и его сотоварищей неизгладимое впечатление. И кое-кто из них даже от души всплакнул. Во всяком случае, мне очень хочется в это верить.
– Потеряться, да? – участливо спросил профессор Арчибальт, дружески хлопнув хоботами Странника по плечам. – Славный птич! Улететь в долгий путь! Туда ему и чтоб его!
Странное дело, согласитесь! Намерения злобного гремлянина в стычке у моста были ясны и понятны без всякого перевода, а слова дружественного нашему справедливому делу профессора показались весьма двусмысленными не мне одному.
Странник так и ответил профессору в сердцах, мол, хватит мудрых речей, сказано достаточно, чтобы делать выводы. Ромуальда всегда было слишком много, теперь он у каждого в сердце один. Как заноза в глазу.
Странник чрезвычайно резок в своих суждениях, вы же знаете, и оценить его высказывания возможно только интуитивно, как это обычно делаю я. То есть, принимаю близко к сердцу не все слова сразу, а выборочно – в их общем смысле.
Например, я точно знаю, что он всегда думает про меня хорошо, только выражает мысль плохо и непонятно. Приходится кое-что за него про себя домысливать.
Почему все так опрометчиво и легко решили, будто я действительно остался где-то глубоко под развалинами магистрариума, и не предприняли тогда уж никаких шагов для поиска меня, – момент в повествовании не совсем ясный.
Я спрашивал друзей по существу ситуации – но они не сдались. Ссылались на некоторые обстоятельства, неотложные дела, словом, вели себя подозрительно.
Кажется, они даже не искали никаких оправданий своему легкомыслию!
Поэтому я своим умом пришёл к определённым выводам, и понял, что развалины магистрариума представляли собой что-то немыслимое и грандиозное, – Старик же на скадэре постарался на славу и снёс всё здание в чистую, под самый фундамент! Ну, и повторного нападения Гремлян следовало ожидать с минуту на минуту.
Значит, не было у моих друзей ни времени, ни возможности заниматься активным поиском маленького и несчастного кибернетического попугая.
Странник, правда, добавил возле развалин магистрариума ещё одну странную фразу, не совсем ясно слышимую на той видеозаписи, которую я использую для реконструкции событий. Что-то вроде, «ничего–не–свет–клином–найдём–ещё–лучше», но что она означает и с чем её можно соотнести – решительно никто вспомнить не может.
Профессор Арчибальт предложил немедленно сменить дислокацию, воспользовавшись эксцессором, и запутать следы в пространстве и времени, чтобы основательно сбить Гремлян с толку.
Спустя минуту мои друзья и профессор со своей командой очутились в каком-то новом необыкновенном мире, в котором каждый индивидуум ощущает и видит себя как будто со стороны.
Да, обыкновенные слова тут бессильны передать тонкие нюансы невообразимых уму и сердцу чувств.
Мир, где буквально наизнанку вывернуто всё естество и сознание, где даже мысль колышется и вьётся, будто лёгкий дымок, растворяясь в окружающем, но сохраняя при этом нужную глубину и ясность, предстал глазам моих друзей сложным, искромётным, в буквальном смысле, и переменчивым узором в движущемся переливчато-текучем и бархатно-уютном пространстве.
Пытаясь поделиться со мной впечатлениями об этом мире, мои друзья буквально впадали в крайности и несли откровенную чушь.
Пришелец говорил, что собственные мысли со стороны виделись ему забавными и добрыми дельфинчиками, резвящимися в изумрудно-солнечной океанской волне… А также – диковинными и яркими бабочками, порхающими среди душистых цветов.
Сам себя в этой идиллии Пришелец ощущал свежим и вольным ветерком.
Старик представлялся себе знойным, порывстым и могучим ветром в бесконечно таинственном эльфийском мире, населённом сказочными
