Украинский Брестский мир - Ирина Михутина

Глава 5.

ВТОРОЙ ПЕРИОД БРЕСТСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ. ПРИЗНАНИЕ САМОСТОЯТЕЛЬНОГО СТАТУСА ДЕЛЕГАЦИИ ПРАВИТЕЛЬСТВА УКРАИНСКОЙ ЦЕНТРАЛЬНОЙ РАДЫ

Советско-украинские предварительные совещания в Бресте. – Авансы Троцкого украинской делегации и его растерянность при первых трудностях. – Генеральный секретариат уклоняется от советского предложения. – 30 декабря 1917 года: украинский вопрос в Бресте, Харькове и Петрограде. – Официальное заявление Троцкого о признании самоопределения Украины и самостоятельного участия делегации Украинской центральной рады в мирных переговорах. Легализация переговоров украинской делегации с представителями Четверного союза. Конфликт Троцкий – Голубович. Формула Троцкого – «ни мира, ни войны» – порождение дипломатической беспомощности. Делегация Всеукраинского ЦИК Советов в Бресте.

Советская делегация во главе с Львом Троцким прибыла в Брест утром 25 декабря (7 января 1918 года) и первым делом назначила встречу с киевскими представителями. Троцкий на ней многообещающе заверил, что не предлагает украинской делегации «претвориться в нашу делегацию или… чтобы она растворилась в общей делегации». Он хотел только, чтобы украинцы при официальной презентации ноты Генерального секретариата от 11(24) декабря дополнили ее таким заявлением, которое помешало бы контрпартнерам играть на «мнимых», по его словам, советско-украинских противоречиях.

Севрюк признал это возможным. Он исходил из того, что обе делегации самостоятельны, но они находятся по одну сторону фронта и потому программа мира у них должна быть общей {1}. В отчете, переданном в Киев 30 декабря (12 января) и опубликованном затем в печати, говорилось даже, будто украинская делегация собиралась заявить «о своем признании первых двух пунктов мирного договора, предложенных представителями народных комиссаров 27 декабря (н. ст.)» {2}.

На самом деле упоминания об этом нет в стенограмме данного советско-украинского совещания {3}. Правда, Полозов от себя лично сказал, когда речь шла о предложении Троцкого обменяться заявлениями о сотрудничестве, что можно было бы в той или иной форме заявить о политической солидарности. Но Севрюк заранее из осторожности заметил, что содержание украинского заявления может быть определено после того, как выяснится статус делегации, и добавил, что вместо присоединения к советскому заявлению украинский делегат сделает от себя аналогичное. Троцкий с легкостью принял предложение украинцев, сказав, что не собирается их ограничивать: форму заявления можно согласовать «с двух-трех слов».

Лишь участвовавший в совещании М. Н. Покровский попробовал отстоять иной формат отношений, заметив, что с юридической точки зрения обеим делегациям нельзя выступать перед контрпартнерами отдельно, ибо «Украинская республика как таковая войны Германии не объявляла, стало быть и заключать мира не может». В таком случае, по мнению Покровского, юридически правильно ей было бы заявить о своем неучастии ни в войне, ни в мире. Но раз Украина уже вступила в переговоры, то перед немцами надо держать единый фронт {4}. Полозов заинтересовался этой точкой зрения, заметив, что есть «чрезвычайно существенная разница» между формулой Покровского и украинской – о двух равноправных делегациях, и попросил назначить пленарное заседание не прежде, чем будет выяснен этот вопрос. Но Троцкий отмахнулся от услышанного и «в видах экономии времени» предложил не возвращаться к вопросу, который, по его словам, «уже благополучно разрешен» {5}.

Л. М. Карахан в тот же день послал в Петроград бодрое сообщение, что «единство действий обеспечено… первое по возобновлении переговоров заседание состоится завтра. Оно откроется декларацией украинской делегации о ее самостоятельном участии в переговорах. После признания ее полномочий… всеми участниками, в том числе и русской делегацией, будет поставлен вопрос о месте дальнейших переговоров» {6}. В следующей телеграмме выражалась уверенность, что в последнем вопросе советская делегация добьется своего {7}.

Однако вскоре Троцкий обнаружил: «вся немецкая пресса писала, что переговоры с украинской делегацией идут хотя не официально, но вполне благоприятно» {8}. В печать такая характеристика попала со слов заместителя статс-секретаря ведомства иностранных дел Г. Бусше, сказанных на совещании рейхсканцлера с депутатами рейхстага 22 декабря (4 января) {9}. На недоуменный вопрос Троцкого, правда ли это, украинские делегаты обещали испросить разрешение в Киеве, после чего, как обнадежили, смогут показать стенограммы {10}. Они были связаны обязательством перед немцами о секретности своих с ними переговоров (получается – секретности только от украинской и русской общественности) и, соблюдая его, категорически воспротивились упомянутому намерению генеральных секретарей опубликовать содержание переговоров в украинской печати {11}.

Глава украинской делегации В. А. Голубович, отправившийся на мирную конференцию с заездом в находившуюся под австрийским суверенитетом Восточную Галицию, прибыл в Брест лишь 26 декабря (8 января). Утром следующего дня советские и украинские делегаты на совместном совещании обсудили тактику на предстоявшем пленарном заседании: украинская делегация собиралась огласить декларацию о своем самостоятельном участии в переговорах, после чего Троцкий должен был выступить с заявлением о статусе украинских делегатов; текст его был обсужден на совещании {12}.

Возможно, что в этот период позиция Троцкого по украинскому вопросу определялась его общением до выезда в Брест с киевскими большевиками, может быть, и с левыми украинскими эсерами. Об этих контактах обнаружены пока скромные документальные следы. Так, 28 декабря (10 января) в 16 час. 55 мин. в Петроград по прямому проводу поступила записка от Киевского окружного совета солдатских депутатов, адресованная Троцкому в комиссариат по иностранным делам, с просьбой самому или его уполномоченному «быть в пятницу 29 декабря в 4 часа дня у прямого провода для переговоров [по] поводу мирного улажения конфликта [с] Украиной». Под текстом – адресованная неустановленному лицу пометка, подписанная нерасшифрованной аббревиатурой: «Ан. Петр., в 2 часа дня, если не приедет Троцкий, непременно мне сказать об этой телеграмме. В б. б.» {13}, свидетельствующая о важности для аппарата Троцкого запрашиваемого Киевским советом разговора, а также и о том, что нарком не собирался задерживаться в Бресте дольше 29 декабря (11 января).

По-видимому, контакты с киевскими единомышленниками внушили Троцкому преждевременную уверенность в скором благоприятном для большевиков повороте украинской политики. Только этим можно объяснить, что в первоначальный проект своего заявления он, согласно записи в дневнике украинской делегации, включил предложение «всем участникам их (переговоров) признать Делегацию Генерального Секретариата Украины Представительством независимой Украинской республики и как таковое полномочным для ведения мирных переговоров». После оглашения этого заявления украинцы должны были поставить вопрос о перенесении переговоров на нейтральную почву {14}. Все это ожидалось на пленарном заседании вечером 27 декабря (9 января).

Но на утреннем пленарном заседании немцы со товарищи дружно высказались против изменения места переговоров, затем Гофман атаковал советскую делегацию за революционную агитацию, адресованную немецким солдатам, после чего Троцкий предложил сделать перерыв в заседании и несколько раз продлял его. Наконец, по усмотрению немцев заседание было перенесено на 28 декабря (10 января). Дело, предположительно, заключалось в том, что наркому по иностранным делам стал известен неожиданно неблагоприятный ответ Генерального секретариата на советское предложение уладить конфликт путем переговоров. Он был заготовлен в Киеве 24 декабря (6 января), но получен в Петрограде лишь 27 декабря (9 января).

В тот день Сталин передал Ленину, выехавшему на лечение в Финляндию, просьбу «немедленно двинуться в Питер… чтобы в полдень 28-го быть в Смольном. Дело в том, что: 1) Получил ответ Рады, уклончивый, но все же довольно компромиссный (нужен наш ответ)…» {15}. Это была первая, смягченная оценка. Вскоре она сменилась на резко отрицательную. Секретарь Совнаркома Н. П. Горбунов передал по прямому проводу Киевскому и Окружному совдепу: «Нота получена. Советом народных комиссаров еще не обсуждалась. Насколько я знаю, все абсолютно возмущены уклончивостью Рады по вопросу о Каледине и калединцах, считают мир с такой Радой невозможным, по национальному же вопросу охотно дают все, чего хотят украинцы» {16}.