Украинский Брестский мир - Ирина Михутина

В Бресте ожидали дипломатические трудности: отказ контрпартнеров от прежнего согласия обсуждать мир на демократических основах, раз союзники России за условленные 10 дней не присоединились к переговорам – из-за этого осталась лишь возможность сепаратного мира; отчужденность с украинской делегацией, непреклонность германского Верховного командования в пункте преткновения – вопросе об очищении оккупированных немцами территорий, резкие нападки Гофмана в противовес агитационному красноречию наркома, который, по его собственному признанию, не имел вкуса к дипломатии и против желания, по настоянию Ленина, отправился в Брест, «как на пытку» {55}.

И тогда у наркома по иностранным делам созрела мысль покончить с дипломатией одним эффектным жестом, правда, нисколько не укладывавшимся в нормы международного права, – заявить об одностороннем прекращении войны без заключения мирного договора. Письмо к Ленину с этим предложением он отправил с латышом-солдатом и в разговоре со Сталиным по прямому проводу в ночь с 1 на 2 (14–15) января поинтересовался, «получил ли Ленин письмо и согласен ли с тем планом, который в этом письме предложен. Вопрос в высшей степени важен» {56}. Письма еще не было, и Троцкий поведал о трудностях с украинцами: обещанные стенограммы их переговоров с немцами все еще не были предоставлены, а сами переговоры продолжались, оставаясь тайной для советских представителей; украинцы ни разу не поддержали их против немцев и австрийцев и так далее. «Было бы полезно, – заключил он, – если бы харьковский ЦИК прислал нам заявление, в котором характеризовал бы действительные размеры влияния и власти Рады» {57}.

«Влияние Рады на Украине [в] сравнении с влиянием ЦИК Всеукраинского очень незначительно, – отвечал Сталин. – Весь угольный район в руках ЦИК. Хлебные районы день за днем переходят в руки ЦИК. Отпуск угля из Донецкого бассейна в руках ЦИК, весь флот Черноморский и все прибрежные города за ЦИК. Все это дает право ЦИК иметь своего представителя [в] делегации, чем три Рады, вместе взятые. Что можете возразить против представительства ЦИК Всеукраинского в мирной делегации? Они этого требуют» {58}.

Троцкий согласился, что прислать «одного или двух представителей украинского ЦИК было бы очень желательно» {59}. А в Харькове уже 30 декабря (12 января) были заготовлены полномочия для председателя Всеукраинского ЦИК Е. Г. Медведева и народных секретарей В. М. Шахрая и В. П. Затонского. Им давалось право от имени рабоче-крестьянского правительства Украинской республики выступать с заявлениями и подписывать акты, согласуясь с действиями уполномоченных Совета народных комиссаров {60}.

Тем временем Троцкий 2(15) января с утра получил дополнительный повод для неудовольствия. Кюльман на заседании заметил, что проблема украинских оккупированных территорий делегацией Украинской республики обсуждается отдельно от советской. Нарком счел это нарушением со стороны киевлян соглашения о совместных выступлениях и направил Голубовичу официальное письмо с упреками, в том числе – за отступление от «революционной морали», и вместе с тем с фактическим признанием неудачи собственной тактики в украинском вопросе. «Если мы не протестовали против вашего участия в переговорах, то исключительно в надежде, что… поведение ваше будет построено на элементарных демократических принципах и не создаст почвы для конфликтов между вами, с одной стороны, харьковским ЦИК и нами – с другой», – говорилось в письме рядом с сообщением о приглашении в Брест харьковской делегации {61}.

Ответ был составлен Голубовичем 6(19) января в стиле бытового скандала. «Грубо демагогический тон Вашего обращения к нам, – писал генеральный секретарь, – заставляет думать, что единственно достойным ответом… было бы полное его игнорирование. Но мы узнали, что это обращение дано в газеты. И наш ответ Вам адресуется обществу. Соглашение между нашей и Вашей делегацией не состоялось по вине Вашей, так как Вы первый связали Ваше поведение по отношению к нам с поведением Ваших соратников в Петрограде в отношении Генерального секретариата… (Странный упрек, наводящий на мысль, что в советской делегации витала ставшая известной украинцам идея установить параметры отношений с киевским правительством, минуя центральное руководство в Петрограде. – И. М.)

Будучи самостоятельной делегацией, вести заседания непременно с Вами вместе мы не считаем для себя нужным… и никто Вам не мешает присутствовать на наших заседаниях – они открытые. Что касается жизненных интересов трудящихся масс Украины, мы… защищаем их более, чем Вы, и мы поражены Вашей претензией – брать на себя публичную ответственность за наши переговоры.» {62}.

Но было в этом письме и замечание, точно отражавшее незавидное положение советской делегации, подменившей дипломатические методы бесполезными идеологическими атаками на контрпартнеров. «Нелепое и смешное обвинение нас в предательстве с полным правом должно быть возвращено Вам, – писал Голубович, – ибо острая по форме полемика с немцами нисколько не может скрыть фактического положения, то есть сдачи Вами одной позиции за другой» {63}. (Письмо Голубовича уже не застало Троцкого в Бресте. Рукописная копия его, 8(21) января заверенная Иоффе, была, по всей вероятности, отправлена наркому в Петроград {64}.)

Тем временем письмо с планом Троцкого 3(16) января было доставлено в Петроград и, как видно, не на шутку взволновало Ленина. Благословив перед вторым раундом переговоров тактику затягивания их в ожидании революции в центральных державах, он исходил из отсутствия реальных способов заранее узнать о перспективах свершения революции и не переставал размышлять над иными вариантами развития ситуации. «Сначала победить буржуазию в России, потом воевать с буржуазией внешней, заграничной, чужестранной, – записал он в наброске „Из дневника публициста“, датированном 24–27 декабря (6–9 января), и по логике практика-государственника готовился взломать популярные у товарищей по партии книжные догмы. – Есть ли сепаратный мир соглашение („соглашательство“) с империалистами? „Выигрыш времени“ = сепаратный мир (до общеевропейской революции)» {65}.

Накануне доставки письма Троцкого большевистское руководство располагало аналитическим документом военно-правового характера: «Если мирные переговоры с центральными государствами Четверного союза не приведут к заключению мирного договора, то… Россия останется в состоянии войны с названными государствами. Вследствие этого со стороны центральных государств, особенно Германии, всегда возможно нападение на Россию, которое при полной небоеспособности ныне существующих остатков быстро разлагающейся нашей армии приведет к быстрому занятию русских земель в том размере, в каком пожелают этого наши противники». Это был доклад начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала М. Д. Бонч-Бруевича от 2(15) января 1918 года. В заключение он писал: «Прошу точно, ясно и определенно указать мне: предполагается ли в случае разрыва мирных переговоров защищаться вооруженною силою от дальнейшего вторжения неприятеля в пределы России, или… считается возможным ограничить защиту дипломатическими переговорами» {66}. (Фронтовые сводки все это время показывали, что немцы не остановили подготовки к возобновлению боевых действий: на всех участках расчищали окопы первой линии и подходы к ним, восстанавливали железнодорожные пути и мосты в прифронтовой полосе, строили новые узкоколейки, целенаправленно разрушали оставленные русскими позиции и укрепления и даже занимали русские прифронтовые города, проводя реквизиции у местного населения {67}.)

Ленин, получив 3(16) января предложение Троцкого оборвать переговоры эффектной демонстрацией, рассчитанной на громкий международный отклик, срочно вызвал последнего для разговора. Пришлось менять провод, и связь наладилась лишь в 16 час. 20 мин. Перед разговором Троцкий передал записку о необходимости немедленного ответа на его письмо, который должен «выразиться словами согласны или не согласны» {68}. Ленин ответил, что не успел показать «особое письмо» Сталину, а сам считает план «дискутабельным» и предлагает «отложить… его окончательное проведение, приняв последнее решение после заседания ЦИК здесь» {69}.

«Обсуждение плана в ЦИК представляется мне неудобным, – возразил Троцкий, – так как может вызвать реакцию до проведения плана» {70}. Но Ленин все-таки считал нужным прежде посоветоваться со Сталиным. Кроме того, он сообщил о выезде в Брест делегации харьковского ЦИК, которая уверяет, «что Киевская Рада дышит на ладан» {71}. Эти слова, подслушанные германскими связистами, в тот же день из Бреста были переданы в Киев {72}. Разговор на линии Петроград – Брест получил продолжение лишь поздним вечером. В 23 час. 30 мин. Сталин сообщил Троцкому их совместное с Лениным решение: «Просьба назначить перерыв и выехать в Питер. Отвечайте, жду очень». Троцкий передал через телеграфиста: «Ответа пока не будет, когда будет, дам» {73}.