Семь сувениров - Светлана Еремеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На встречу Радкевичу в темноте медленно подступала маленькая фигурка. Радкевич замедлил шаг, остановился, подошел к высокому дереву, буквально слился с его широким стволом и стал поджидать. Он слышал шаги. Он видел, как в небе поблескивали звезды, а в окнах многоэтажек серебрился электрический свет. Сердце грохотало. Он почти не дышал. Когда фигурка приблизилась и поравнялась с деревом, Радкевич выскочил, даже не пытаясь разглядеть, кто перед ним. Он схватил свою жертву за воротник и потащил в сторону дерева. Жертва что-то кричала, плакала тоненьким голосом, пыталась звать на помощь. Но Радкевич не слушал. Он чувствовал, как все его тело медленно превращается в лед. Еще минута – он упадет на землю и застынет… Он прислонил свою жертву к дереву. Она была легкой и маленькой, едва достигала его грудной клетки. Он приподнял ее, буквально вдавил в ствол дерева рукой и вонзил в нее нож. Жертва сразу затихла. Он ударил еще раз. Потом еще раз и еще раз… Несчастное создание обмякло, словно превратившись в тряпичную куклу. Радкевич замер. Он ждал. Наконец он почувствовал, как медленно, едва заметно, тепло стало возвращаться. Он вновь ощутил свои ноги, свое туловище, свои руки. Пот стекал по лбу. Он посмотрел вниз. Кровь сочилась по прожилкам ствола. Она ручьями лилась вниз, на землю, обрызгивала его башмаки. Он начинал приходить в себя.
Когда Радкевич разжал руку, то увидел, как его жертва окончательно обмякла, осела, прислонившись к стволу. Она была мертва. Убийца снял с горла жертвы шерстяной шарф, оторвался от дерева и медленно побрел в сторону гаража, протирая и складывая свой перочинный нож.
Волков, ссылаясь на пояснения следователя Шахова, уточнял в своих записях, что жертвой, которую описывал Радкевич, оказался школьник, ученик пятого класса К., возвращавшийся домой после тренировки. То есть, действительно, Радкевич не выбирал свои жертвы по признаку пола или какому-нибудь другому принципу. Он даже, как в этом случае, не всегда понимал, кого именно бил ножом. Его мотивацией было исключительно желание избавиться от приступа удушающего холода. Врачи заключили, что Радкевич страдал крайней формой криофобии, которая прогрессировала из года в год. Но подобный панический синдром не позволял сделать вывод, что Радкевич был невменяемым. Он хорошо осознавал, что делал, давал отчет своим поступкам. Забирал с каждого тела по сувениру (в данном случае сувениром стал красный шарф мальчика). Вместо того, чтобы обратиться вовремя к врачу и попытаться справиться с болезнью, он убивал. Но убийства и вид крови лишь ненадолго избавляли его от всё чаще повторяющихся приступов. Он заходил все дальше и дальше. И уже не мог остановиться.
17
Николай закрыл тетрадь. За окнами стемнело. Он выключил лампу и вышел в коридор. Как и несколько дней назад, ему снова показалось, что в запертой комнате что-то происходило. Слышались голоса, крики, плач… Кто-то ходил взад-вперед. Он подошел поближе, стал прислушиваться. Все стихло, замерло. Он постоял еще какое-то мгновение и пошел в бывшую детскую комнату Василисы.
Когда он включил свет, его взгляд сразу упал на целый отряд зайцев, медведей, котов и кукол, выстроившихся на верхней полке книжного шкафа. В первый день, осматривая комнаты, он не заметил их. Они все как один не сводили с него своих удивленных неподвижных глаз. Он даже испытал что-то вроде стеснения… как будто он потревожил их покой… оторвал от игрушечных забот в этом опустевшем пространстве, давным-давно оставленном его единственным обитателем.
Николай подошел к шкафу и внимательно посмотрел на книжные полки: Астрит Лингрен, Корней Чуковский, Майн Рид, Вальтер Скотт… Множество цветных корешков вспыхивали перед глазами и гасли. Он разглядел резинового – потрескавшегося от времени – Микки Мауса, пластмассового жирафа, старого, давно истлевшего шоколадного зайца в разноцветной фольге, привезенного когда-то давно, наверняка в 1980-х, Вениамином Волковым из Москвы… Мир Василисы был каким-то раненным. В нем чувствовалась боль – куда бы он ни бросал взгляд, к чему бы ни прикасался. Да. Здесь было все, что нужно ребенку… Но все это было каким-то расколотым, разрезанным, кровоточащим. Крови не было видно… но она ощущалась. Он чувствовал ее сладковатый запах… Николай понял, что Василиса никогда не была счастлива здесь.
Сердце защемило. Он подошел к окну и посмотрел на набережную. По Неве медленно скользили катера. По Тучкову мосту взад и вперед проносились машины. Мигали светофоры, зажигались фонари. С широченного экрана, по которому в дни матчей транслировали футбол со стадиона, смотрели развеселые юноши и девушки, рекламирующие зубную пасту, гель для бритья, жевательную резинку и множество других наиважнейших мелочей, без которых немыслимо новое время.
Он оторвался от окна и подошел к письменному столу. На нем лежал детский альбом для рисования и три цветных карандаша – голубой, розовый и желтый. Николай приоткрыл первую страницу и сразу увидел двух черных человечков. Один человечек бил другого. Тот, что бил был большим и страшным, в его руке Николай разглядел палку. Тот, кого били, был совсем маленьким. Он пытался убежать, он прикладывал руки к лицу, защищался, как мог. На следующей странице был нарисован домик. Вроде бы симпатичный, розовый. Вот только над ним повисла темно-синяя туча. Солнца не было видно. Где-то далеко, в темноте облаков летел то ли дракон, то ли ворон. Перед домом лежала черная собака, похожая на холщовый мешок с картошкой. На следующем листе были изображены разноцветные пятна – черные, красные, темно-синие, коричневые. Василиса, по всей видимости, растирала их пальцами и слюной. Получился какой-то мрачный абстракционизм или даже экспрессионизм. Вообще все ее картинки были проникнуты болью и горечью. За пятнами шли изображения клоунов в остроконечных колпаках. Они сидели в неровно начерченном круге с опущенными плечами. На следующей странице был нарисован заяц с оторванной головой. Голова летела в воздухе, а туловище стояло на условной земле и махало голове белой лапой. Дальше ничего не было. Николай закрыл альбом, подошел к двери и выключил свет.
Он опять чувствовал сильную усталость. Квартира Волкова высасывала из него все соки, но бросать начатое уже было невозможно. Что-то приоткрывалось. Однако на многие вопросы еще только предстояло найти ответ.
Он прошел в гостиную, к которой уже успел
