Волшебница Вихря (СИ) - Мишарина Галина

— Если уж драконы, что живут триста лет, не знают, кто тогда будет знать? — пробормотала я. — Я схожу с ума, Элик. У нас совсем не осталось времени, а Вихри ведут себя так, словно впереди вечность. Влас так вообще спокоен, как скала… Ну вот что делать, скажи?

— Не знаю, сестра. Будь я настоящим волшебником, мог бы что-то изменить… Но мои умения кузнеца здесь бессильны. Может, со средним поговоришь?

Я отрицательно мотнула головой. Подходить за советом к Илье было бесполезно, он всегда исполнял приказы старшего, ну а Эрха куда больше заботила Люсьен — кажется, он был единственный, кто, помимо меня, терпеть её не мог. Пришлось оставить всё как есть, и с каждым днём тревога моя росла, а боль усиливалась.

Хмурые осенние дни давались мне трудно. Я постоянно наблюдала за Власом, ходила туда же, куда он, оставалась в большой зале, если он был там. Но натыкалась на стену, на полное безразличие, и тонула в ледяной черноте, погружаясь всё глубже. Влас просто не хотел ранить меня, а потому смотрел сквозь, одним взглядом удерживая на расстоянии.

Между тем на побережье пришли настоящие холода. Море который день бушевало, разбрасывая по берегу водоросли и коряги, а в замок принесли из подвалов побольше солнечных камней. Несмотря на то, что мне тоже выделили дополнительное тепло, я всё равно мёрзла, предчувствуя беду. Теперь я не спала ночами — читала, просматривала свитки, а днём искала всё новых драконов вместе с Ратхой, надеясь, что хотя бы один сможет помочь.

— Веда, — спустя неделю после приезда сказала мне Эльта, — ты должна сдаться. Я понимаю твою боль, знаю, что прошу о многом… Но пожалей моего брата. Ему сейчас ложные надежды совершенно ни к чему.

— Я понимаю, но белая магия всегда сильнее тёмной!

— Это была честная сделка, — сказала девушка. — Влас так считает, и нам не велит сомневаться. Ведьма ведь спасла всю команду, дав воды, но и потешилась напоследок — мол, не совали бы свои любопытные носы куда ни попадя, и страдать бы не пришлось. Тогда она сказала ещё одну важную вещь. — Девушка погладила стену, что была украшена цветным ковром, и слабо улыбнулась: — Как бы ни пытался человек доказать, что путешествия прекрасны, иметь родное логово — величайшая награда судьбы. Ты познаешь себя в странствиях, но если тебе некуда, не к кому возвращаться, все твои знания бесполезны.

— Ведь любовь возможна там, где нет одиночества. Ведь безумная любовь к себе — лишь обман, — тихо сказала я. — Я не могу сдаться, Эльта. Не могу! Даже если он приказал. Даже если так правильно. Представить, что Влас покорно уйдёт…

— Поначалу и мы не могли смириться, но потом поняли, что это единственно верный путь.

Ещё через пару дней к Вихреградью пожаловали самые настоящие бури. Теперь никто не выходил из дому без надобности — ветер был таким сильным, что мог отбросить человека прочь. Небо рушило деревья, кромсало травы и цветы. Я пыталась поговорить с Власом, нарочно встретить его в коридоре, но мужчина ловко избегал меня. Хуже всего, что и из замка теперь было не сбежать — море бы просто-напросто убило меня, а все двери были заперты.

На шестнадцатый день я собиралась пойти к Элику, даже отпросилась у Ильи, который всё чаще отдавал приказы за брата. Однако во дворе меня, укутанную в сто одёжек, перехватила Эльта.

— Идём скорее, пока Илья не видит.

Девушка выглядела обезумевшей, в глазах застыла горькая мука. Я не успела испугаться, когда она открыла тяжёлую дверь покоев Власа и запихнула меня внутрь.

— Через неделю у него день рождения, — сказала Эльта севшим голосом. — Мы знали, что так будет, и он не велел плакать, ведь всё давно решено… Но я просто не могу. Пожалуйста, побудь с ним.

— Он…

— Ещё нет, но скоро. Вчера попрощался с нами, а сегодня уже не проснулся. Так и уйдёт — тихо и мирно.

— Пожалуйста, ты не могла бы кого-то к Элику послать? — выговорила я.

— Конечно. Проходи, брат в той комнате.

Влас лежал на узкой постели, и правда выглядел спящим. Он не был похож на больного, дышал ровно, но как будто медленно превращался в деревянное изваяние: застывали черты, тело было недвижимым. Я села рядом, едва сдерживая слёзы, и взяла его тяжёлую руку — она была прохладной.

Вот и настал миг, к которому никто не хотел готовиться, судьба, которую все до последнего отрицали. Один Влас знал, как будет лучше, а потому запретил родным преждевременный траур. Он спокойно принял всё, что должно было случиться, и, ведая, сколько ему осталось, не жаловался и не тратил мгновения на отчаяние. Он не боялся смерти. Наверное, и зверя своего внутреннего не боялся, хотя и не мог его сдержать. Не зря ведь род Вихрей берегла буря. И гроза была ему другом, и ходящие по морю смерчи были подвластны. Я видела, как ветер подчиняется его силе, и как обычные облака превращаются в жуткие тучи, несущие беспросветный ливень.

Но ни драконье благословение, ни особая связь с небом не могли сейчас помочь мужчине. Я узнала из книг, что с проклятием всегда так: либо его убирает тот, кто наложил, либо кто-то другой забирает себе. И, наверное, оставалось только одно: сесть на коня и мчаться в горы, чтобы предложить драконам своё сердце… За окном громыхнуло, и я вздрогнула от стылого воздуха, неосознанно обняв Власа поверх одеяла. Мне хотелось рассказать ему самые главные свои секреты. Например, о том, как я во сне поднималась куда выше облаков, и видела поразительные цветные небеса и радужные туманы со вплетёнными в них горстями звёзд. И казалось, будто звёзды есть не что иное, как огромные костры, вознесённые ввысь великим магом. И что мы сами для них — костёр. И в каждом таком пламени греются иные народы, иные создания, которые считают свой огонь единственным по-настоящему живым…

Я не отходила от вожака весь день, и лишь к вечеру решила: пора. Как раз пришёл Илья, и я попыталась объяснить среднему Вихрю, как именно хочу Власу помочь.

— Поздно, — сказал мужчина. — Забрать проклятие можно лишь тогда, когда человек пребывает вне Последнего сна. Но и будучи в сознании Влас вряд ли позволили бы тебе эту магию.

И он тоже сдался. Смирились все, кроме разве что Эрха, но тот помалкивал. Теперь-то я понимала, что мы с ним были в этом похожи: ринулись бы отдавать сердца, если бы только нашил лазейку в мрачном упрямстве старшего.

— Я обещал заботиться о тебе, — продолжил Илья. — И ты должна знать, что поступила храбро, когда пошла к зверю. Я и то боялся его и едва не был убит… Отдохни, Веда. Мы скоро отпустим Власа, как бы больно ни было.

— А можно я возле него побуду? Пожалуйста. Я не помешаю. Мне так легче…

— Хорошо, — кивнул мужчина. — Я попрошу Эрха принести сюда ещё одну лавку.

Это была самая ужасная ночь в моей жизни. Это был кошмар въяве. Мне казалось, что смерть глядит на нас единственным глазом из тёмного угла, и медленно, шаг за шагом, подбирается ближе… Смерть знала, что у меня не хватит сноровки воспротивиться её силе. Она знала, что я не удержу мужчину ни теплом, ни любовью. И она шла, сверля меня взглядом, распространяя вокруг себя могильный холод и пустоту.

Слёзы. Не морская, болезнённо-тёплая соль озера печали. Все мечты, все мои жалкие попытки помочь эта пучина поглотила. Я ограничилась лишь тем, что искала, а надо было стараться лучше, путешествовать, сражаться яростней! Теперь даже уйти вслед не позволено.

Смерть лишь продолжение. Душа в ней обретает свободу. Иной мир, тот, что за гранью, светел и чист. Но отпускать любимых всегда тяжело. А потому ты не видишь кругом постели светлых духов, лишь жуткую тень в чёрном плаще, которая не ведает жалости. Ей оставалось всего-то несколько шагов, и в костлявой руке я различала тускло поблескивающий кинжал. Что мне против него без магии? Тут даже грозовое железо не поможет…

Я вздрогнула от внезапной догадки, сердце забилось как бешеное. А если меч, что создан умелым кузнецом, и заряжен магией грозы, сможет забрать тьму себе? Если я возьму свой собственный клинок, задействую в волшебстве не только кровную стихию, но и саму любовь! Да, грозы не подчинялись женщинам, и дракон вряд ли придёт на мой зов, но он мог откликнуться Элику! И через него, с помощью магии стихий…