Клан – моё государство 2. - Китлинский

Подошедший Евстефеев, который собирал коллекцию вин, водок, коньяков, ликёров и знал слабость Гунько в этом вопросе, подколол:

– Ты что это, Ефимович, на грузинский перешёл?

– Вот змей,- огрызнулся Гунько.- Знает, что перечисляю сорта вин, а подкалывает.

– Теперь уже и пошутить нельзя, да,- сказал тот.- Чего тебя в эту степь потянуло? Давеча Валерий о футболе болтать затеял, тебя в винные сорта понесло…

– Ты чего пришёл?- наехал Гунько, прерывая его.

– Не к тебе, к Александру вопрос,- Евстефеев держал рыбину весом около килограмма.- Что это за мастодонт?- спросил он, показывая Сашке.

– Ленок,- ответил Сашка.- Рыба семейства лососевых, но водится в пресноводных водоёмах, реках, не мигрант. Вес до шести кило, длина до восьмидесяти сантиметров. Вам попался прекрасный экземпляр. Пять лет назад в этих местах мужики вытащили на берег весом четырнадцать кило и длиной в полтора метра.

– Ну ты, Павлович, сам хорош, меня коришь, подкалываешь, а к Александру с тем же,- стал язвить Гунько.

– Я по делу. Мы в прошлый приезд тоже ведь ленка ловили, но тот другой был совсем,- Евстефеев потряс рыбиной.

– Такой же. Он с возрастом меняет цвет и раскраску, и вот ещё форму. Молоденький чуть темнее по брюшине, чем хариус, и форма у них одинаковая почти, но ленок начинает в дальнейшем горбить, и появляется пятнистость. Павлович, тут имеет значение водораздел. В каждой реке своя пятнистость и оттенок, а наш – вообще изолянт. В Мае, в которую впадает Юдома, такого ленка нет, там свой, особый; в реках, впадающих в Охотское море, совсем другой вид,- объяснил Сашка.

– Теперь ясно,- Евстефеев направился опять к реке.

– Перебил своим приходом мысли,- раздражённо произнёс Гунько и лёг на спину, заложив руки за голову.

– Однако, Панфилов ваш – ничего стрелок,- сказал Сашка.

– Почему решили?

– Пять минут как мой винтарь бухнул и потом тишина, больше никто не стрелял. Имеем на ужин мясо.

– И как вы слышите? Я ничего не усёк. Может упустили?

– Вообще-то, далековато. Привычка. Не столько слуховая, сколько зрительная. Птицы взлетели в разных местах, значит был выстрел.

– Так может два подряд?- засомневался Гунько.

– Они сели сразу, потому что не пугливые.

– Во всём своя хитрость,- определил Гунько.

– Так всё живое и хитрит, мёртвой материи нет необходимости в этом.

– Значит, ваши сами приняли решение участвовать?- вернулся к прерванной теме Гунько.

– Да.

– А вы не желаете?

– Нет.

– Но причина, видно, не одна?

– Их много. Вот вы приехали в тайгу к нам на встречу. О чём это говорит? Для меня – о многом. В любой стране мира я могу иметь встречи с кем угодно, независимо от веса человека в той или иной структуре, а тут – только с вами. И мы на равных. Так должно быть. Это важнейший принцип общения, необходимый. Причём, без предварительных условий. Встретились и говорим об интересующих нас темах.

– Намекаете на закрытость нашей власти?

– Не намекаю, а констатирую реальный факт. Вы что, не согласны с этим?

– Почему не согласен? так и есть. Вот мы на Ельцина выходили, и то пришлось прибегать к уловкам разным, а он принял нас потому, что мы в весе приличном по союзным меркам, простого он видеть не смог бы.

– Вот вам и ответ. Значит, к нему информация поступает так же. Её дозируют в сторону выгодности, и отнюдь не стране и народу, а личности того или иного деятеля, чаще группы лиц.

– Старая партийная схема. Да и кадры подбираются по такому же принципу, на основе личной преданности.

– Плохо это, ох, плохо. Вот Левко выше по уровню образования и опыту любого министра, а в понимании необходимости будущего развития страны равных ему там, в верхах близко никого нет, они все – близорукие девицы высшего света времён правления Александра I. Ему сейчас пост министра иностранных дел в самый раз. Если его толкнуть на такой пост – это я предположительно,- он себя сожрать не даст, но его Борис уволит потому, что Левко станет делать такое, что куриные мозги Бориса не смогут воспринимать. Ельцин ещё не дорос, а учитывая его возраст, ему и не дорасти до необходимого понимания. Школьник-второгодник он в политике и управлении.

– Раз уж вы коснулись международки, хочу спросить, кому вы оружие толкаете?

– Своим же, славянам. Сербам.

– Вы серьёзно?

– Да. И буду это делать. Потому, что нечего НАТОвцам там делать, а тем более янкам. "Хай сыдять у сэбэ за океаном, засранци", как говорят в Одессе. Мне сербы во сто крат ближе, они у нас под боком, и если кто и должен иметь влияние на них, то уж никак не янки. Я сербам даром оружие отдам, если им платить будет нечем. Мир блокаду объявит, что ж, я всё равно переправлю.

– А авиацию начнут применять дяди из НАТО?

– Там горы, Ефимович. Можно сто лет бомбить, а завоевать – нет. В Афганистане бомбили от души и что? Эффект – ноль. Вы знаете, почему наш контингент там оказался? Оттого, что те дали спокойно войти, не думая о плохом. Если бы они знали, к чему этот приход приведёт, то наши войска так бы и сидели вдоль границы, хрен бы смогли продвинуться вглубь территории. Они, между прочим, очень сильно уважали русских до ввода и даже в момент ввода войск. Мы помогали им почти всем: строили ирригационные системы, гидроэлектростанции, оказывали помощь в обучении специалистов широчайшего профиля. Потом всё перемешалось и выросло до уровня ненависти.

– Всё равно авиация – вещь весомая.

– Не спорю, мощь колоссальная. Только она имеет много минусов. Для действия авиации, как показал опыт её применения в последние годы, нужен огромный обслуживающий комплекс систем наведения, контроля и прочего. Без этого самолёт – лишь груда металлолома, даже если в кабине опытный лётчик или экипаж. Средства борьбы с авиацией есть прекрасные. Уникальные.

– Давно вы сербам помогаете?

– С момента концентрации предусловий войны. Тогда я снабдил их всем необходимым. НАТО и янки стали паковать противную сербам сторону в хорватских крайне настроенных кругах, там, кстати, сплошь наследники фашизма, как принято у нас говорить – усташисты. Арабские умеренные государства прислали своим братьям по вере, мусульманам, кое-что, а наши, тогда советские, не дали братьям-сербам ни фига, даже те скупые поставки, что имели место, несмотря на плохие отношения, и те закрыли. Вот я и подвязался вместо вас. Да, кстати, у меня с арабским мировым бизнесом прекрасные отношения были, но лопнули в момент после того, как они узнали, что я помогаю сербам. Не все так поступили, но большинство. Мы понесли убытки невосполнимые от этого разрыва, они тоже. Интересно другое – мы быстро перестроились и давно наверстали, у нас гибкая система, а они до сих пор в дерьме сидят. Теперь опять назад просятся, извинения просят, ссылаются на горячую кровь, но нет, ваши промашки, господа султаны,- это ваши проблемы, ваши, опять же, расходы, вы выдвинули ваши претензии политические к нам, а не мы, сами и рулите дальше. Они, шейхи, средства имеют огромные, что говорить, но их надо уметь пристраивать для сохранения и приумножения; я им такую возможность давал, сугубо, правда, из личного интереса. Их средства лежат в недвижимости и, в основном, в крупных банках мира, значит работают на тот капитал, который ими управляет, то есть американский, английский, немецкий. За нефть, что эти страны покупают, они расплачиваются деньгами тех же шейхов. Отток средств в мой банк автоматически повышает цену нефти и обрезает кредитные возможности во всех развитых странах мира, что, в свою очередь, приводит к инфляции и снижению уровня покупательной способности населения. При наметившемся общемировом спаде производства, который идёт уверенной поступью, снижается цена нефти именно из-за зависимости от мировых финансовых групп. Ладно, это я в сторону съехал что-то.

– А вы в финансах – дока!

– Не очень. Если хотите, составлю вам компанию, подломим банк, другой, но не мелочась, крупный,- предложил Сашка в шутку.

– Вы, Александр, бывали в Лондоне?

– Многократно.

– Где есть концерн "Де Бирс", знаете?

– Чартридж роуд, 17. Там названия нет на здании, маскируются жиды пархатые. Внутри не был, со стороны видеть доводилось. Вам они зачем?

– Они имеют давние связи здесь, у нас, с высшим политруководством и приличное влияние.

– Что вам ответить? Объём продаж у них в пределах пяти миллиардов долларов в год, спрос на продукцию стабильный. Только они ведь торгуют чужим, так что определить сколько сама "Бирс" имеет сложно. Знаю точно одно: у них проблемы есть в ЮАР, да и у нас в стране их стали жаловать меньше, чем прежде.

– Да нет, я к тому, что они платят многим у нас в верхах.

– Дело делают, что ж вы хотите? Мы ведь вторые в мире по уровню добычи. Мне обидно другое, что нынешние, как впрочем и прежние, за мелочь продаются.

– Так у них ведь монополия!?

– Держатся пока на плаву. Думаю, что не очень долго им осталось. Сейчас они контролируют пятьдесят пять процентов, хоть и утверждают, что восемьдесят четыре. Их подпольные конкуренты из разных стран мира давят. Нелегалы в том году организовали картель с очень жёсткими ценами и условиями деятельности, объявили "Де Бирс" войну. Уже имеются многочисленные жертвы в среде скупщиков "Де Бирс" в Азии, Южной Америке. Фирмочка эта частная и законов в других странах издавать, хоть и сильна, не может. В тех странах, где есть контроль государственный за добычей, они обосновались сильно, это точно.