Владычица магии - Мэрион Брэдли

На плечо ей легла рука — тяжело и осуждающе. Горлойс глядел гневно и подозрительно.

— Что за недостойное зрелище, госпожа моя? Что ты такое наговорил моей жене, о король мой, что так ее огорчил? Я знаю тебя за человека распутного нрава, избытком благочестия не страдающего, но даже так, сир, хотя бы из уважения к приличиям ты мог бы сделать над собою усилие и не приставать к жене своего вассала на собственной коронации!

Игрейна в гневе обернулась к нему:

— Горлойс, уж этого-то я от тебя не заслужила! Что я такого сделала, что ты бросаешь мне подобное обвинение, да еще на людях! — Ибо, заслышав перебранку, гости и впрямь принялись оглядываться в их сторону.

— Тогда почему ты плачешь, госпожа, если ничего недостойного он тебе не сказал? — Пальцы Горлойса до боли сжали ее запястье, словно грозя переломить его пополам.

— Что до этого, — ответствовал Утер, — изволь спросить жену, отчего она плачет, ибо мне о том неведомо. Но отпусти ее руку, или я заставлю тебя силой. Никто не посмеет грубо обращаться с женщиной в моем доме, муж он ей или не муж.

Горлойс нехотя выпустил Игрейну. На ее руке отпечатки его пальцев покраснели, превращаясь в темные синяки. Молодая женщина потерла запястья, по лицу ее струились слезы. Перед лицом стольких собравшихся она совсем смешалась, словно ее осрамили прилюдно: Игрейна закрылась покрывалом и зарыдала горше, чем прежде. Горлойс подтолкнул ее вперед. Что уж он там сказал Утеру, молодая женщина уже не слышала, лишь оказавшись на улице, она потрясенно подняла глаза на мужа.

— Я не стану обвинять тебя перед всеми гостями, Игрейна, но, Господь мне свидетель, у меня на это полное право, — яростно проговорил он. — Утер глядел на тебя так, как смотрит мужчина на женщину, знакомую ему куда ближе, нежели дозволено христианину знать чужую жену!

Сердце Игрейны гулко колотилось в груди. Она признавала правоту мужа и изнывала от смятения и отчаяния. Несмотря на то, что она видела Утера лишь четыре раза наяву и еще дважды — во сне, молодая женщина понимала: они глядели друг на друга и говорили друг с другом так, словно вот уже много лет были возлюбленными и знали друг о друге все и даже больше — о теле, уме и сердце. Игрейне вспомнился ее сон: в нем казалось, что на протяжении многих лет их связывали неразрывные узы: если это и не брак, то нечто в том же роде. Возлюбленные, чета, жрец при жрице — уж как бы оно ни называлось. Как ей объяснить Горлойсу, что Утера она знала только во сне, но уже приучилась думать о нем как о мужчине, которого любила так давно, что сама Игрейна тогда еще не родилась и была лишь тенью, что внутренняя суть ее едина с той женщиной, любившей незнакомца с золотыми змеями на руках… Как ей поведать об этом Горлойсу, который ровным счетом ничего не знал о Таинствах, да и знать не желал?

Горлойс втолкнул жену в дом. Игрейна видела: стоит ей открыть рот, и он ее того и гляди ударит, но молчание молодой женщины бесило его еще больше.

— Тебе нечего сказать мне, жена? — взревел он, стиснув ее уже покрытую синяками руку так крепко, что Игрейна снова вскрикнула от боли. — Думаешь, я не видел, как ты пялилась на своего полюбовника?

Молодая женщина с трудом высвободила руку — Горлойс едва не выдернул ее из суставов.

— А если ты это видел, так видел и то, как я отвернулась от него, когда он уповал всего-то навсего на поцелуй! И разве ты не слышал, как он сказал мне, что ты — его верный сподвижник и он ни за что не посягнет на жену друга…

— Если я и был ему другом, так это дело прошлое! — отрезал Горлойс. Лицо его потемнело от ярости. — Ты в самом деле думаешь, я стану поддерживать человека, который готов отобрать у меня жену на глазах у всего двора, осрамив меня перед вождями?

— Ничего подобного! — вскричала Игрейна, заливаясь слезами. — Я даже губ его не коснулась! — Как это зло и гадко: тем паче, что она и впрямь мечтала об Утере и все-таки щепетильно держалась от него на расстоянии. «Право же, если уж мне выносят приговор, в то время как я ни в чем дурном не повинна, даже по его меркам, так лучше бы я уступила желаниям Утера!»

— Я видел, как ты на него пялилась! И ты ложа со мной не разделяла с тех самых пор, как тебе на глаза впервые попался Утер, распутная шлюха!

— Да как ты смеешь! — негодующе задохнулась Игрейна и, схватив серебряное зеркало, Горлойсов подарок, швырнула им в голову мужа. — Возьми назад свои слова, или, клянусь, я брошусь в реку, прежде чем ты еще раз ко мне притронешься! Ты лжешь и сам знаешь, что лжешь!

Горлойс пригнулся, зеркало ударилось в стену. Игрейна сорвала с себя янтарное ожерелье — тоже подаренное мужем не далее как на днях — и бросила его вслед за зеркалом. Торопливо стянула с себя дорогое новое платье и, скомкав, кинула мужу в голову.

— Да как ты смеешь называть меня так, ты, осыпавший меня подарками, точно я — из числа этих ваших армейских девок и содержанок? Если ты считаешь меня шлюхой, где же подарки от моих любовников? Все, что у меня есть, подарил мне мой муж, этот шлюхин сын, сквернослов и похабник, пытаясь купить мое благоволение для утоления собственной похоти, потому что священники превратили его в полуевнуха! Отныне и впредь я стану носить лишь то, что соткут мои пальцы, лишь бы не твои дрянные подарки, ты, подлец, чьи губы и мысли столь же мерзостны, как и твои гнусные поцелуи!

— А ну, замолчи, злонравная ведьма! — заорал Горлойс и ударил ее так сильно, что молодая женщина рухнула на пол. — А теперь вставай и прикройся пристойно, как подобает доброй христианке, а не срывай с себя одежды, так что я с ума схожу, на тебя глядя! Уж не так ли ты соблазнила моего короля и залучила его в свои объятия?

Игрейна с трудом поднялась на ноги, отшвырнула изорванное платье подальше и накинулась на мужа, колотя его по лицу. Горлойс схватил ее, пытаясь обездвижить, смял в объятиях. Природа не обделила Игрейну силой, но Горлойс был мужчина крупный и притом воин, и спустя мгновение-другое она перестала бороться, понимая, что все бесполезно.

— Я отучу тебя заглядываться на чужих мужчин при законном-то муже! — шепнул Горлойс, толкая ее к кровати.

Игрейна презрительно запрокинула голову.

— Ты думаешь, я когда-либо взгляну на тебя иначе, чем с омерзением, точно на гада ползучего? О да, ты можешь затащить меня в постель и навязать мне свою волю, ваше христианское благочестие позволяет вам насиловать собственных жен! Мне дела нет до твоих слов, Горлойс, ибо в сердце своем я знаю, что ни в чем не повинна. Вплоть до сего мгновения я мучилась угрызениями совести, думая, что, возможно, чары или заклятия заставили меня полюбить Утера. А теперь я жалею о том, что не сделала того, о чем он меня молил, хотя бы потому, что ты столь же готов поверить в ложь о моей вине, как и в правду о моей невиновности, и в то время, как я ревностно блюла свое достоинство и твое тоже, ты нимало не сомневался, что я брошу свою честь на ветер!