Хозяйка розового замка - Роксана Гедеон

— Ну-ка, позвольте-ка мне…

Я наклонила голову, и он, осторожно отведя в сторону мои распущенные волосы, застегнул на шее подарок. Я подалась к свету — это был нежно-фиолетовый аметист в платиновой оправе на тонкой изящной цепочке из золота.

— Ах, спасибо! — воскликнула я, вся сияя. — Не знаю только, отчего вы меня так балуете!

Я горячо поцеловала его.

— Моя жена, — произнес Александр, обнимая меня, — должна быть самой счастливой на свете.

— А почему?

— Потому, что она сделала счастливым меня, cara.

Он нежно погладил меня по щеке, а у меня от счастья на глазах показались слезы. Боже, как давно я не получала подарков на день рождения. А когда и получала, то не такие… не такие дорогие и теплые…

— Ну, пожалуй, на этом мы не остановимся, радость моя.

Он снова вскочил с постели и снова вернулся, на этот раз с бутылкой вина и двумя бокалами.

— Неужели мы будем пить вино в постели?

— А почему бы нет? Почему, собственно, мы не можем себе этого позволить?

Сидя друг против друга среди смятого вороха простыней, мы чокнулись, и он пожелал мне встретить еще десять таких двадцатишестилетий.

— Ну, это слишком! — сказала я. — Я тогда стану чересчур старой и некрасивой.

Темное вино соблазнительно сияло в бокалах, и вообще вся эта сцена и ему, и мне вдруг показалась ужасно пикантной, необычной и возбуждающей. Кто бы мог подумать, что простая бутылка вина, распитая в постели, может вызвать такой вулканический взрыв желания.

Надо ли говорить, что в ту ночь мы почти не спали.

2

«Санта-Эуджения», давно пройдя пролив Отранто между мысом Санта-Мария-ди-Леука и Ионическим архипелагом, ранним утром 1 мая 1796 года приблизилась к острову Корфу.

Капитан, по такому случаю облаченный в светлый нарядный сюртук, стоял на корме, как всегда важно глядя в подзорную трубу. Граф Этторе сидел в кресле-качалке, тщательно одетый и завитой, но абсолютно безразличный, как человек, который уже не впервые прибывает на остров. Я с сожалением отметила, что лицо его сегодня кажется еще более восковым, чем обычно, но вскоре со свойственным счастливым людям эгоизмом забыла о гостеприимном хозяине «Санта-Эуджении», едва мой взор обратился к горизонту.

Сердце у меня колотилось. Я находила восхитительным даже морской бриз, что развевал ленты моей шляпы и разрумянил щеки, и внутренне была уже убеждена, что прибытие на Корфу сулит нам счастье.

Небо было сначала бледно-серым, с жемчужным отливом, потом порозовело, а когда взошло солнце, впереди неясным пятном проступила шоколадная земля с бахромкой белой пены внизу — это и был Корфу. Море вспыхнуло на миг, небо налилось ослепительной лазурью, туман над островом заколыхался, начал сползать к воде, и стали заметны холмы и бурые гранитные горы Корфу, бивни белых пляжей и скалы золотого и красного цвета.

Мы обошли северный мыс, гладкий крутой обрыв с вымытыми в нем пещерами. Темные волны несли туда белую пену. За мысом горы отступили, их сменила покатая равнина с серебристой зеленью слив. Вода в заливе была лазурного цвета, а с берега до нас доносился звон цикад.

— Корфу, — сообщил капитан о том, о чем все давно догадались.

Да, подумала я, граф Этторе нас не обманул. Остров был прекраснее, чем он описывал, прекраснее даже, чем я в своих мечтах представляла.

— Ах, Александр, — прошептала я, — нам надо было с самого начала приехать сюда.

— А как же Венеция?

Да, Венецию я не хотела бы пропустить. Венеция и Корфу станут самыми яркими впечатлениями нашего необычно долгого медового месяца. Я снова с благодарностью подумала об Александре. Когда мы уезжали из Белых Лип, мы не договаривались, что наше путешествие так растянется. Мы уже два с половиной месяца отсутствовали. И наверняка будем отсутствовать еще столько же, если учесть желание остаться тут подольше и дорогу назад.

Мы подошли уже совсем близко, и мимо нас проплывали виноградники, оливковые рощи, тенистые и сумрачные, полосатые заросли тростника. Остров пока будто дремал, полуокутанный туманом; море, плещущееся у разноцветных скал, тоже меняло оттенки под лучами солнца — было то синим, то опаловым, то нефритовым.

У меня очень быстро стучало сердце. Внезапно обернувшись и взглянув на Александра, я произнесла то, о чем пока даже не думала, а только чувствовала:

— Боже мой, как было бы хорошо…

— Что, cara?

— Если бы у нас появился ребенок… или хотя бы надежда на него — здесь, на острове, под этим небом! Мне кажется, не было бы женщины счастливее меня…

Я говорила искренне, чувствуя сильное волнение. И вдруг увидела, что мои слова тронули и его. Протянув ко мне руки, он сильно и даже как-то покровительственно обнял меня.

— Как можно меньше думайте об этом, дорогая.

— Почему? Неужели вы не хотите иметь ребенка?! Вашего и моего — нашего?

— Хочу. Ну конечно, хочу, радость моя. Но постарайтесь не думать об этом.

— Почему? — снова спросила я.

— Это придет само, дорогая. Не торопите события. Позвольте себе быть счастливой — именно себе самой. Не беспокойте себя. Не думайте об этом. Так будет лучше.

— Вы полагаете?

— Я уверен. Всему свой черед. Не так ли?

Я тревожно спросила:

— Но вы, по крайней мере, будете рады, если это случится?

— Да.

Помолчав, он добавил, глядя мне в глаза:

— Я буду очень рад.

И тогда я мысленно согласилась с его мнением: не говорить об этом, не торопить события. Когда не беспокоишься, все приходит гораздо быстрее. К тому же кто может мне помешать чуть-чуть помечтать об этом, когда сдерживать себя будет уже невмоготу.

Мой муж, оказывается, был не настолько честолюбив, как я предполагала, и желание иметь наследника, сына, которому можно передать имя и титул герцога, вовсе не заставляло его забывать обо всем остальном. Но, может быть, он просто заботился обо мне и отзывался сдержанно о том, чего хотел больше всего на свете.

Тем временем «Санта-Эуджения» входила в маленький порт острова Корфу. На берегу пестрела целая толпа здешних жителей — одетых необычно, в широких штанах и головных уборах, похожих на турецкие фески. Граф Альгаротти поднялся и, подойдя к нам, сообщил, что мы, если у нас есть желание, можем поселиться вместе с ним в старом венецианском замке — там, конечно же, найдется комната и для нас.

3

Наступал вечер, и первый майский день, выдавшийся необыкновенно теплым, клонился к закату. Мы ехали по белой дороге, петлявшей среди холмов, покрытых оливковыми рощами, виноградниками и фруктовыми садами, — ехали верхом уже не первый час и порядком устали. Но стоило мне оглянуться вокруг, с высоты холма взглянуть на Корфу, вдохнуть аромат цветущего миндаля — сейчас было время, когда цвел не только миндаль, но и магнолии, померанцы, мандариновые деревья; весь остров был погружен в белую пену цветения, — как у меня снова перехватывало дыхание и я забывала об усталости.

Я все еще была полна желания разыскать то единственное волшебное место на Корфу, где мы будем счастливы.

Оставаться в огромном старом венецианском замке, серые стены которого были отсечены от острова водным каналом, я сразу не захотела. Да и вообще, город меня ничуть не привлекал. Мы немного походили по кривым городским улочкам, лавируя среди навьюченных ослов, тележек, деревенских женщин и собак, потом тепло попрощались с графом Альгаротти и отправились сами устраивать свою судьбу. Это была во многом моя идея, я брала на себя весь риск. А вдруг мы не найдем ничего подходящего?

Мы достали лошадей, наняли греческого проводника, говорящего по-итальянски, и в полдень двинулись в путь.

Проводник-островитянин вдруг приподнялся в стременах.

— Палеокастрица, — звучно и певуче произнес он название местности. — Это Палеокастрица, синьор. Монастырь на утесе…

Я, тоже чуть приподнявшись в седле, увидела на вершине утеса крошечный белый монастырь под алой крышей, утопающий в пышных миртовых кустах, — такой хорошенький, что его и монастырем-то трудно назвать. Это было похоже на Гостиницу Свиданий в Стране Любви, выдуманной писателем.

— Подождите меня, — сказала я, пришпоривая лошадь.

Дыхание у меня участилось. Я почти не сомневалась, что Палеокастрица — это именно то, что нам нужно. Я подскакала к краю скалистой дороги и взглянула вниз.

Весь холм и долины вокруг утопали в мягкой зелени оливковых рощ, серебрившихся, как рыбья чешуя, чуть только ветерок трогал листву. Цитрусовые сады, полные цветущих лимонных и апельсиновых деревьев, сбегали вниз к морю. Все тут лежало как бы в полусне, напоенное весенним солнцем и отданное во власть цветения, — от запаха мандариновых цветов у меня кружилась голова. Горы, окружавшие ослепительно сверкавшую от угасающего солнца лагуну, были покрыты зарослями мирта и высоким вереском, кое-где среди них виднелись стрелы кипарисов, а гряды невысоких скал с зубчатыми гребнями и островков, будто высунувшихся из воды, были абсолютно обнажены, будто все там выжгло солнце.