Хозяйка розового замка - Роксана Гедеон

Разгоряченные, взмокшие, уставшие, мы словно провалились в глубокий сон. Он прижал меня к себе жестом собственника, и я уснула, ощущая его теплую руку у себя на талии. Нас даже как-то не заботило, что мы уснули прямо на пляже, полуобнаженные, прикрытые лишь полотенцем, обнявшиеся любовники. Впрочем, Корфу — это же был немного дикий остров, и мы могли, пребывая здесь, слегка забыть о том, о чем никогда бы не забыли в иных краях.

Проснулись мы, похоже, так же, как и уснули, — почти одновременно. Открыв глаза, я сразу ощутила, что он тоже не спит. Ночь подходила к концу.

Мы оба молча наблюдали, прижимаясь друг к другу, как исчезают с моря слабые серебряные блики и тают сумерки. После бледной, прозрачной зари в небо, будто гигантский кокон, поднималось закутанное в дымку солнце и обрызгивало остров тонкой золотой пылью.

Небо начинало сиять ясной, нежной голубизной, а на холмах мы видели темные стрелы кипарисов, качающихся под легким ветерком.

Александр нежно поцеловал меня.

— Есть у вас какие-нибудь желания, cara?

— А высказывать можно любые? — спросила я лукаво.

— Любые. Даже можете пожелать звезду с неба — я подарю ее вам…

Уткнувшись подбородком в скрещенные локти, я призадумалась. Желание! Это был трудный вопрос. Какое можно иметь желание, когда все, похоже, исполнилось? Но вдруг я вспомнила кое-что, и меня осенило.

— Клубника, — проговорила я с восхищением. — Я бы все сейчас отдала за горсть свежей клубники! Наверное, ее нетрудно достать — мы скажем монахам, и они, может быть…

— Ну что ж, подождите меня в таком случае.

Крайне удивив меня, Александр вдруг вскочил, набросил на себя рубашку и, как был, с полотенцем, обвязанным вокруг бедер, зашагал прочь.

— Куда это вы? — окликнула я, недоумевая.

— Лежите спокойно, ждите меня и не смейте никуда уходить.

— Но как же вы можете уйти в таком ви…

Прежде чем я успела договорить, он исчез среди олив.

Вздыхая и все-таки не понимая, куда это он отправился и какой из этого будет толк, я походила по берегу, собрала свою разбросанную одежду и не спеша оделась. Все-таки, как-никак, наступил рассвет. Палеокастрица — это пустынное место, и до монастыря от пляжа было довольно далеко, но я все же побаивалась, что какой-нибудь добродетельный монах увидит нас, донесет настоятелю, а последний, разумеется, возмутится нашим поведением и выставит нас из дома. А этого мне вовсе не хотелось.

Солнце понемногу поднималось, и по волнам от его лучей стлалась огненная дорожка. День обещал быть ужасно жарким… Я подумала было, что пора идти завтракать, но вспомнила, что муж попросил меня ждать, и не двинулась с места.

Прошло немного времени, Александр не появлялся. Не выдержав, я снова прилегла на полотенце, свернулась калачиком, подложила ладонь под щеку. Утреннее солнце было так приятно, так ласково… прижимая к губам лилию, сорванную Александром на дюне, и вдыхая ее аромат, я задремала.

— О-ля-ля! Так-то вы меня дожидаетесь?!

Я испуганно сорвалась с места, встревоженная этим громким неожиданным возгласом, но тут же услышала смех Александра и пришла в себя. Прежде чем увидеть мужа, я увидела прямо перед собой желтое большое блюдо, полное клубники.

Что это были за ягоды!.. Крупные, сочные, упругие, одна в одну, даже на вид такие сладкие и аппетитные. Невыносимо соблазнительный аромат дразняще щекотал мне ноздри. Гора свежей сладкой клубники, алые ягоды, чуть сбрызнутые утренней росой…

— Разве вы не знаете, что спать на солнце вредно? — улыбаясь, спросил Александр, опускаясь на колени рядом с моим лицом.

— Александр… но… но как же это? Я ведь вовсе не имела в виду…

— Что? Вам не нравится?

— Я без ума от радости! Я и вас обожаю… и эти ягоды… Но все-таки, любимый, не надо так буквально понимать мои желания. Не следует так меня баловать…

Вместо ответа он взял одну ягоду за зеленый хвостик и поднес к моим губам:

— Ну-ка, извольте открыть рот.

Не в силах не улыбаться, я открыла рот и губами взяла ягоду из рук Александра.

Никогда я еще не ела ничего более вкусного.

6

Как всегда, когда ты счастлив, время летит с непостижимой скоростью, — неделя на Корфу исчезла, как один день. Волшебная заря над Палеокастрицей сменялась не менее волшебным закатом, а промежутки между ними были так заполнены любовью, что в короткие мгновения перед сном мне оставалось лишь задуматься, как быстро пролетели еще одни сутки, и снова забыться.

Начинали мы свой день с завтрака в саду. В этот утренний час Палеокастрица была особенно очаровательна — прохладное сияющее небо еще не залилось пронзительной полуденной синевой, оттенок у него был светлый, молочно-опаловый… В такую рань нам еще не хотелось болтать, и только позже, уже за кофе, мы с Александром начинали тихо обсуждать, куда пойдем, что станем делать сегодня. Вот тут-то нам и помогала своими советами Афродита — старуха-корфиотка, которая по приказу настоятеля Платитеры занималась нашим хозяйством.

Ее седые волосы были аккуратно заплетены в косы и намотаны на пару отполированных коровьих рогов, да и вообще она была словно ожившей местной достопримечательностью. Ужасно коверкая слова, она умела немного говорить по-итальянски и с самого начала ошеломила нас своей общительностью. В те редкие часы, когда Александра почему-то не было со мной, Афродита пела мне красивые и печальные корфиотские песни и давала советы насчет супружеской жизни. Сразу как-то догадавшись о том, что я хотела бы иметь ребенка, она рассказала мне о всевозможных способах, позволяющих достичь этого поскорее, и, хотя я не очень-то в это верила, мне было интересно поговорить на эту тему.

Мы с Александром изучили все побережье, простиравшееся от Палеокастрицы на север и на юг, побывали во всех деревушках, раскинувшихся поблизости, во всех прохладных речных долинах, заросших кипарисами и миртом, и не пропустили, кажется, ни одного сельского торжества. Мы настолько приобщились к местной жизни, что даже научились кое-что говорить на местном наречии, — правда, у Александра это получалось лучше, чем у меня.

Должно быть, где-то на Корфу и была цивилизованная жизнь, где-то жили венецианцы, англичане, иностранные коммерсанты, — поскольку остров принадлежал Венеции, то и власть здесь, само собой, была венецианской. Но здесь, в Палеокастрице, мы не встречали никого, кроме корфиотских крестьян. Единственным иностранцем, с которым мы столкнулись, был турок, и произошло это при несколько необычных обстоятельствах.

В Лаконах, небольшой деревушке, в честь дня святого Спиридона — покровителя острова — был устроен праздник, и богатый шумящий рынок созвал к своим торговым рядам крестьян со всего севера Корфу. Заглядевшись на яркие праздничные наряды местных девушек, я загорелась желанием приобрести нечто подобное, хотя бы в качестве сувенира, и почувствовать, каково это — выглядеть корфиоткой. Александр не возражал, относясь к этому, вероятно, как к ребячеству. Костюм состоял из белой полотняной рубашки, яркой синей юбки, из-под которой непременно должны были выглядывать белые чулки, суконного передника, сшитого из алой, желтой, голубой ткани, бархатного корсажа, множества звенящих бус и невероятного головного убора, в котором сочетались цветы, яркие красные ленты и белая фата.

Для усиления впечатления Александр купил мне мула, и, восседая на этом животном, улыбаясь и звеня деревенскими украшениями, я возвращалась в Палеокастрицу. Мула вел под уздцы Александр.

Было что-то волнующее в этом изменении своего облика, в этой мистификации, — что-то волнующее, свежее и новое. Хотя Александр и говорил, что все местные девушки сплошь толстушки и поэтому я на них не похожа, полного сходства я и не хотела добиваться. Для меня главным было показать себя другой. Так, чтобы мой муж, любя только меня, узнавал во мне черты самых разных женщин…

По пути нам встретилась кавалькада всадников, возглавляемых богато одетым турком. На его белоснежной чалме сверкал алмаз в виде полумесяца. Всадники преградили нам дорогу, а сам турок уставился на меня с таким свирепым восхищением, что мне стало не по себе.

Хищно обнажив белые острые зубы в улыбке, он спросил что-то, обращаясь к Александру. Мой муж не отвечал — и потому что ничего не понял, и потому что не собирался говорить с человеком, сидящим на лошади. Тогда турок спешился и, видимо, теперь почувствовав больше уважения к Александру, подошел к нам.

— Я Мурад-бей, — сообщил он на ломаном итальянском. — Я из Стамбула. На Корфу я проездом. Ты итальянец, синьор?

— Да, — сказал Александр, не испытывая особого желания раскрывать свою национальность.

Я чувствовала легкую тревогу, созерцая все это, и вполне справедливо полагала, что нам не стоит завязывать никаких знакомств, но Мурад-бей вновь одарил меня восхищенным взглядом и сказал Александру такое, от чего я опешила: