Вернувшиеся - Джейсон Мотт

— Однако ведут себя странно.

— Да. Они немного странные.

Харольд тихо рассмеялся.

— Немного, — сказал он, кивнув головой. — И как долго эти странные существа возвращаются из мертвых?

— Уже несколько месяцев, — ответил агент.

— Второй вопрос… Или уже третий?

— Если точно, третий.

Харольд снова хохотнул.

— Вы наблюдательны, мистер. Это хорошо.

— Я стараюсь.

— Итак, третий вопрос. Люди с незапамятных времен не имели привычки возвращаться из мертвых. И раз это происходит теперь, почему вы называете «вернувшихся» людьми?

— Вы не могли бы уточнить свой вопрос? — попросил Беллами.

— Ох, уж эти янки, — проворчал Харольд.

Он покачнулся на стуле. Его нога резко дернулась, словно через тело прокатилась волна раздражения.

— Нас здесь двое, — напомнил Беллами. — Вы можете говорить со мной откровенно.

Он склонился над столом, как будто хотел дотянуться до ладони Харольда. Возможно, он так и поступил бы, но старик вдруг начал говорить:

— Мой сын не может находиться здесь. Он умер. Умер в 1966 году. Утонул в реке. И знаете что?

— Что?

— Мы похоронили его! Вот что! Мы нашли его тело. И поскольку Бог жесток, я сам вытаскивал Джейкоба из реки. Несмотря на середину лета, он был холодным, как лед. Наверное, рыбы в море и то теплее. Его тело уже начинало раздуваться. На коже появились трупные пятна.

Глаза Харольда блестели от слез.

— Когда я вытаскивал мальчика из воды, все вокруг меня плакали. Люди пытались забрать его из моих рук, но они не понимали сути происходящего. Это я должен был вынести его на берег. Это я должен был почувствовать, каким холодным и окоченевшим он стал. Мне нужно было убедиться — полностью и окончательно, — что он умер. Что он никогда не вернется. И мы похоронили его. Потому что так поступают с людьми, когда они умирают. Их хоронят. Выкапывают могилы в земле и опускают покойников в них, потому что так полагается делать.

— Вы не верите в жизнь после смерти?

— О, нет! Я не об этом говорю. Я имею в виду, что раньше на погребении все и заканчивалось!

Харольд перегнулся через стол, схватил руки агента и сжал их с таким пылом, что Беллами поморщился от боли и попытался вырваться из хватки старика. Тот был крепче, чем выглядел. Все усилия агента оказались напрасными. Харольд вцепился в него, как клещ.

— Жизнь мальчика оборвалась, — яростно вскричал старик. — Она не должна была начинаться заново!

Его глаза расширились от возбуждения.

— Она должна была закончиться!

— Я понимаю вас, — сказал Беллами.

Его голос с нью-йоркским акцентом был ровным и спокойным. Он наконец высвободил свои руки из цепких пальцев Харольда.

— Возвращение мертвых смущает каждого из нас. Я знаю.

— После смерти сына все во мне остановилось, — произнес старик. — Чувства. Воспоминания. Всё!

Он помолчал.

— А теперь я просыпаюсь и думаю о том, какими счастливыми мы были раньше. Как мы праздновали дни рождения. Как встречали Рождество.

Харольд хмыкнул и посмотрел на человека из Бюро.

— Вы когда-нибудь гонялись за коровами, Мартин Беллами? — спросил он с улыбкой.

Агент рассмеялся.

— Нет. Должен признаться, что я не имею такого опыта.

— Когда Джейкобу было шесть, Рождество выдалось мокрым и грязным. Все три дня до праздника шел дождь. Дороги превратились в трясину. Люди сидели по домам и не ходили друг к другу в гости, как это делалось прежде. Они просто звонили по телефону и желали родственникам счастливого Рождества.

Харольд немного расслабился. Откинувшись на спинку стула, он время от времени сопровождал свой рассказ довольно живописной жестикуляцией.

— В ту пору мы жили на ферме, принадлежавшей старому Робинсону. Позже, когда он умер, я купил землю у его сына и построил там дом. Но тогда, в то Рождество, старина Робинсон пригнал своих коров на пастбище. Заметьте, не одно животное, а целое стадо. Он не разводил коров на мясо. Возможно, раз в два года отправлял одно животное на скотобойню, а так в основном поддерживал численность стада. Причем без особой причины, я думаю. Его отец всегда держал коров, и, судя по всему, он просто не знал, как жить по-другому.

Беллами кивнул. Агент не понимал, куда вела история, но не хотел прерывать старика.

— И вот наступило то грязное Рождество, — продолжил Харольд. — Дождь лил, как будто Господь опрокинул лохань. Ну, прямо как из ведра. Мы и без того были не в лучшем расположении духа, а тут еще стук в дверь. И кто, по-вашему, пришел? Не кто иной, как старый Робинсон. Вид у него был еще тот! Лысый, будто младенец. Телосложение лесоруба. Грудь как нефтяная бочка. И весь в грязи — от головы до ног. Я спросил у него: «Что случилось?» «Коровы убежали», — ответил он, указав на длинную ограду пастбища. Я увидел место, где коровы взрыли землю, выбираясь из загона. И вот, прежде чем я успел что-то сказать — даже до того, как успел предложить помощь, — кто-то пронесся мимо меня. Кто-то выскочил из передней двери прямо под дождь и в сплошную грязь.

Харольд широко улыбнулся.

— Джейкоб? — спросил Беллами.

— Мне хотелось прикрикнуть на него. Позвать обратно в дом. Но затем я подумал: «Что за черт?» И прежде чем я направился к передней двери, мимо меня почти с той же скоростью, что и Джейкоб, проскакала Люсиль — все еще в своем лучшем платье. Оно покрылось грязью уже в десяти шагах от крыльца… и все мы, включая старину Робинсона, хохотали над этим.

Руки Харольда наконец успокоились.

— Наверное, мы просто устали сидеть дома, — сказал он.

— И что? — спросил Беллами.

— Не понял.

— Вы загнали коров обратно?

Харольд засмеялся.

— Да, мы загнали коров.

Затем его улыбка поблекла, и голос снова стал тяжелым, серьезным и злым.

— Потом наше счастье закончилось, и эти воспоминания ушли. А теперь я здесь… стою над пропастью.

Харольд посмотрел на свои руки. Его слова все больше напоминали лихорадочный бред.

— Что мне делать, Мартин Беллами? Разум твердит, что Джейкоб не мой сын. Я знаю, что он умер — утонул в реке красивым августовским днем 1966 года. Но когда мальчик говорит со мной, я вижу перед собой моего сына. Мои глаза говорят мне, что он такой, каким был многие годы назад.

Старик ударил кулаком по столу.

— И что я должен делать с этим? Бывают ночи, когда все вокруг темно, когда люди в лагере спят на своих койках. И тогда он подходит ко мне и ложится рядом. Ему всегда так нравилось делать. Иногда он притворяется, что напуган кошмаром или темнотой. Или, хуже того, я начинаю думать, что мой сын соскучился по мне. Он подходит, ложится рядом и сворачивается калачиком… Будь я проклят! Мои руки сами тянутся к нему и обнимают его, потому что во мне пробуждаются отцовские инстинкты. И знаете, что, Беллами?

— Что, Харольд?

— Сейчас я чувствую себя лучше, чем за все прошедшие годы. Я чувствую себя счастливым. Полным. Словно моя жизнь удалась.

Харольд закашлял.

— И что мне теперь делать?

— Некоторые люди цепляются за это чувство целостности, — ответил Беллами.

Казалось, что Харольд был удивлен его ответом.

— Он меняет меня, — после небольшой паузы произнес старик. — Проклятье! Он меняет меня.

Бобби всегда умел проникать в такие места, где ему не полагалось находиться. Его отец даже верил, что он вырастет великим фокусником — ведь мальчик исчезал из виду и возникал перед глазами в любое время, когда ему того хотелось. Теперь Бобби прятался в кабинете полковника — точнее, в коробе воздушной вентиляции. Через решетку люка он подглядывал за начальником лагеря.

Тут нечего было делать. Мальчику уже надоело лежать и ждать. Ему хотелось размять затекшие мышцы. Но проникновение в запретное место возбуждало его интерес. В лагере было много тайных уголков для его исследований. Он уже разведал путь к школьной кухне. Бобби надеялся найти там нож, с которым он мог бы играть, но в помещении не осталось никаких столовых принадлежностей. Недавно он пробрался по наружному воздухопроводу в бойлерную комнату. Это было забавное приключение, несмотря на ржавчину и обилие острых углов.

Полковник сидел за столом и смотрел на стойку с компьютерными экранами. Он устал от Аркадии и «вернувшихся». Он устал от этих необычных условий, которые внезапно возникли и укоренились на планете. Полковник Уиллис лучше других понимал, куда вела нараставшая напряженность: истерия, мятежи и все остальное. А ведь люди и без этого ежедневно сталкивались с трудностями — даже тогда, когда мир функционировал нормально и покойники оставались погребенными в своих могилах.

Полковник знал, что ситуация с «вернувшимися» не могла закончиться мирно. Поэтому он выполнял приказы, поступавшие сверху. Только так можно было сохранять законный порядок и доверие к правительству. Выполняя приказы, он выполнял свой долг и помогал гражданским людям.