Вернувшиеся - Джейсон Мотт

— Куда катится мир? — спросила она у окружавшей ее пустоты.

Звуки голоса, скользнув над деревянным полом, пронеслись мимо двери и небольшого стола, где Харольд держал свои сигареты. Они покинули кухню, с набитым едой холодильником и обеденным столом, за которым никто не сидел, отозвались эхом в других комнатах и поднялись вверх по лестнице к спальным, где больше никто уже не спал. Люсиль прочистила горло, словно хотела привлечь постороннее внимание, но ответом была лишь тишина.

Мне поможет телевизор, подумала она. По крайней мере, с включенным телевизором она могла бы притвориться расслабленной. С экрана будут литься смех, слова и музыка. Она сможет представлять себе гостей в соседней комнате и праздничную вечеринку наподобие тех, которые они годами проводили в своем доме — до того злополучного дня, когда Джейкоб утонул к реке и все удовольствия их жизни превратились в холод.

Прежде всего Люсиль хотела послушать новости. Ее интересовала история пропавшего французского скульптора — Джин Как-то Его Там. Телеведущие не переставали повторять, что он вернулся из мертвых, вновь принялся за создание скульптур и заработал капитал, о котором не мог мечтать в своей прошлой жизни. Затем он исчез вместе с пятидесятилетней женщиной, которая долгие годы пропагандировала его творчество.

Люсиль не ожидала, что найдутся люди, которые будут бунтовать против пропавшего без вести скульптора. Но их оказалось немало. Французскому правительству потребовалось несколько недель, чтобы справиться с ситуацией. Кстати, этого известного «вернувшегося» скульптора до сих пор не нашли. Некоторые говорили, что почет и слава оказались для него тяжелым бременем. Другие утверждали, что он уже не мог творить, как прежде. Это заставило его скрыться от восторженных поклонников. Он решил пожить в нищете, чтобы вновь обрести утраченный талант.

Люсиль смеялась над этими глупыми домыслами. Неужели талант мог быть как-то связан с голоданием? Какое абсурдное замечание!

— Возможно, он просто хотел, чтобы его оставили в покое, — мрачно сказала она.

Какое-то время женщина размышляла о судьбе несчастного француза. Затем тишина начала снова давить на нее, словно тяжелые гири. Она прошла в гостиную, включила телевизор и позволила большому миру войти в свой маленький дом.

— Ситуация становится все хуже, — тревожно сообщил телеведущий.

Это был темноволосый испанец в светлом костюме. Сначала Люсиль подумала, что он говорил о финансах, глобальной экономике и ценах на газ, которые год от года становились все выше и выше. Но нет! Он комментировал нынешнее положение дел в связи с огромным потоком «вернувшихся».

— И что на этот раз? — с мягким укором спросила Люсиль.

Сложив руки на груди, она остановилась перед телевизором.

— Для тех, кто только что присоединился к нам, я вкратце поясню суть сюжета, — ответил человек на экране. — В настоящее время ведется много споров о роли и власти недавно созданного, но набирающего силу Международного Бюро «вернувшихся». По нашим данным, Бюро имеет гарантированную финансовую поддержку стран НАТО и нескольких других внеблоковых объединений. Точная природа фондов и конкретные суммы до сих пор не раскрыты.

Над плечом диктора появилась небольшая эмблема — золотой флажок, в центре которого размещалась надпись: Международное Бюро «вернувшихся». Когда логотип исчез, на экране показали видеоролик с солдатами в грузовиках. Затем вооруженные люди побежали по бетонным плитам аэропорта к огромным зевам больших самолетов, куда спокойно могла бы поместиться целая церковь с крестом и колокольней.

— Господи! — прошептала Люсиль.

Покачав головой, она выключила телевизор.

— Это не может быть правдой.

Интересно, подумала она, как много большой мир знал о том, что случилось в Аркадии? Известно ли людям других городов, что местная школа была захвачена и превращена в концентрационный лагерь? Что Бюро уже становилось мощной репрессивной силой?

В своем уме она оценила текущее состояние Аркадии. «Вернувшиеся» были везде. Сотни и сотни. Казалось, что их тянуло к городу, как магнитом. И хотя президент издал указ о домашнем аресте всех оживших мертвецов, их по-прежнему было слишком много — даже тех, чьи дома находились за полмира отсюда. Иногда Люсиль видела, как солдаты арестовывали «вернувшихся» и перемещали их в лагерь. Зловещее завершение истории.

Время от времени она замечала их в парках и брошенных домах. У них хватало ума держаться подальше от солдат и от центра города, где за оградой находилась бывшая школа, а ныне концентрационный лагерь. Но чуть дальше по дороге, прямо на Мейн-стрит, можно было увидеть, как они выглядывали из старых зданий и лачуг, в которых никто не жил. Проходя мимо, Люсиль махала им рукой, потому что так ее приучили делать родители. И они махали ей в ответ, будто знали ее и были рады их встрече. Словно она тоже притягивала их, как магнит. Словно ей полагалось помогать им чем-то.

Но как могла помочь им старая женщина, которая жила в пустом доме, построенном для троих человек? Здесь требовался кто-то другой, способный выйти на улицы города и положить конец бесчинствам и несправедливости. Ведь так всегда функционировал мир. Подобные действия возлагались на храбрых выдающихся людей — таких, как герои блокбастеров. На молодых парней атлетического сложения, с прекрасно поставленной речью и незаурядным умом, а не на стариков, живущих в городах, о которых в большом мире никто и не слышал.

Нет, убеждала себя Люсиль. Она не в силах помогать «вернувшимся». Это не ее судьба. Ей бы вытащить из лагеря Джейкоба и Харольда. Сопротивление должен был возглавить кто-то другой. Возможно, пастор Питерс. Или, что более вероятно, агент Беллами. Хотя Беллами не был родителем, метавшимся в опустевшем доме. Он не был тем, к кому тянулись «вернувшиеся». Они притягивались к ней. Похоже, Бог остановил Свой выбор на Люсиль. Она всегда чувствовала себя избранной.

— Но ведь что-то нужно сделать! — строго сказала она почерневшему экрану телевизора.

Когда дом погрузился в тишину, Люсиль внезапно оживилась, словно что-то изменилось в сфере ее чувств. Она вымыла руки под кухонным краном, вытерла их полотенцем, разбила и вылила в миску несколько яиц и погрузилась в приготовление омлета. Бекон уже поджарился, поэтому она выбрала его деревянной лопаткой и выложила на бумажное полотенце, чтобы оттянуть лишний жир. Ее доктор всегда ворчал о вредоносности жира. Взяв один кусочек, она принялась жевать его, помешивая то взболтанные яйца, то почти готовую овсяную кашу.

Старая женщина размышляла о Харольде и Джейкобе, которые были заперты в здании школы, за рядами солдат, за оградой и колючей проволокой и, хуже всего, за бюрократическими препонами правительства. Люсиль приводило в бешенство, что солдаты пришли и выдернули из реки ее сына и мужа — что они уже и реку себе присвоили, как указывалось в их липовых бумагах.

Сев за стол, она настолько погрузилась в свои мысли, что не услышала шагов на веранде. Каша была горячей, в нужной кондиции. Крупинки скользили на зубах и оставляли привкус масла. Затем подошла очередь бекона и омлета. Все было в меру соленым и аппетитным.

— Я построю для вас церковь, — сказала она вслух, обращаясь к приготовленным блюдам.

Люсиль засмеялась, но потом почувствовала стыд за произнесенное богохульство. Впрочем, Бог тоже имел чувство юмора. Она не сомневалась в этом, хотя и не делилась с Харольдом подобными мыслями. А Бог, скорее всего, понимал, что она была просто старухой, тосковавшей от одиночества в своем осиротевшем доме.

Она почти закончила завтракать, когда вдруг заметила, что кто-то стоит на веранде по другую сторону сетчатой двери. Подпрыгнув на стуле от неожиданности, Люсиль увидела белокурую хрупкую девочку в запачканной одежде.

— О, Боже! — вскрикнула она, прикрыв рот рукой.

Это была старшая дочь Уилсонов — Ханна, если ей не изменяла память. После городского собрания в церкви их семейство покинуло город, а с того времени прошло уже несколько недель.

— Извините, если напугала вас, — сказала девочка.

Люсиль вытерла рот.

— Все нормально, — ответила она. — Я просто сразу не разобралась, кто пришел.

Она направилась к двери.

— Ты откуда, милая?

— Меня зовут Ханна. Ханна Уилсон.

— Я знаю, кто ты, девочка. Дочь Джима. Мы же родственники!

— Да?

— Я кузина твоего отца. У нас с ним одна общая тетя. К сожалению, не могу вспомнить ее имя.

— Тогда понятно, мэм, — вежливо сказала Ханна.

Люсиль открыла дверь и предложила девочке войти.

— Похоже, ты умираешь от голода. Когда в последний раз тебя кормили?

Девочка по-прежнему стояла на пороге. Она пахла грязью и открытым воздухом, как будто этим утром упала с неба или выросла на огородной грядке. Люсиль с улыбкой поманила ее к себе, но девочка лишь отступила назад.