Беллона - Анатолий Брусникин

Пансионерки и госпожа Ипсиланти заперлись в примыкающей к залу комнате. Я постоял у двери, послушал тихое пение — там репетировали.

Однако когда начался спектакль, я не утерпел и пошел смотреть. Очень уж много диковинного рассказывали у нас в Севастополе про это представление. Будто благодаря всяким хитрым машинам и невиданным трюкам морское сражение в театре совсем как настоящее. Можно ль было пропустить такое диво?

Смотрел я из-за кулисы, то есть сбоку и очень близко. Должно быть поэтому представление мне не шибко понравилось. Актеры были чересчур размалеванные, все время размахивали руками и ужасно орали — даже Леночка, дочка благородного старика-адмирала, голосила, словно ее режут. И пот по ней лил прямо ручьями.

Единственное, растрогал меня адмирал, когда раскричался про пасынков отечества, опьяненных французщиной и обезьянством. Я сразу вспомнил противную задаваку Крестинскую и даже не удержался, захлопал, когда адмирал гаркнул: «К нам не может пристать западная зараза потому только, что кровь у нас слишком благородная!» В этом месте, правда, весь зал зааплодировал, а кто-то даже прогудел командным басом: «Истинно так!»

Однако вскоре я заскучал. Актеры лишь болтали про войну, а сражения всё не было. Я отправился посмотреть, как у них тут устроена всякая машинерия. И правильно сделал. За третьей кулисой, средь каких-то зубчатых колес, натянутых тросов, больших и малых гонгов, я повстречал Диану.

Она была в белом платье, стояла в закутке и часто крестилась. Увидев меня, сказала:

— Не мешай молиться. Господи, Господи, только бы голос не сорвался! Боже миленький, только бы не опозориться! Только бы не подвести Агриппину. — И пожаловалась. — Сухо в горле!

— Я тебе сейчас воды! — обрадовался я, сообразив: вот она, моя удача — сама в руки идет!

Слетал в гримерную, цапнул пустую чашку, но около графина с водой замешкался. Нельзя зелье капать в воду — она замутится, будет видно. Что делать?

Вдруг вижу: актриса, что играла Леночку, несет куда-то миску с молоком. И приговаривает: «Мусенькая, Мусенька, кис-кис-кис, где ты мое золотце?»

Чуднó конечно. Только что, пару минут назад эта Леночка убивалась, рыдала, руки ломала — жених у нее на войну отправлялся, а теперь как ни в чем не бывало «кис-кис». Но я не на Леночку, а на молоко воззрился. Пошел тихонько за актрисой.

Кошка нашлась немедленно — наверное, молоко учуяла. Выкатилась из-под картонной пушки этакая раскормленная, холеная животина размером мало не с поросенка, на шее шелковый бант.

— Уй ты моя, Мусенька, а вот тебе молочка. Кушай, солнышко. Кушай, лапушка.

Тут актрису позвали, и я, конечно, миску из-под носа у толстой Муси выхватил. Отлил сколько надо к себе в чашку, туда же опорожнил бутылочку.

Сделано!

И скорей назад в закуток, к Диане.

Только Муся, скаредная тварюга, с шипением кинулась за мной, хотя у нее молока оставалось больше, чем полмиски. В жизни не видывал столь злобной и вредной твари. Кстати я и людей таких встречал: вроде всё у него есть, даже с избытком, а попробуй взять хоть самую малость, для насущнейшей необходимости — вцепится зубами и когтями.

Поганая эта Муся у меня прямо на штанине повисла. Кое-как я ее отшвырнул, подбегаю к Диане:

— Вот… Молока достал… Для горла оно еще лучше.

Кошка тут как тут, снова начала мне брючину когтить, даже сквозь ткань продирает. Но я терпел, даже почти не замечал.

Сейчас выпьет, сейчас!

Диана поднесла ко рту стакан, только пригубила — вдруг страшный грохот. Это мужик в грязном халате ударил колотушкой по железному щиту.

— Огонь! Огонь! — закричали на сцене. — За царя и отечество! Не подведи, братцы!

Теперь уже трое принялись лупить по железякам. Диана отставила стакан и зажала уши. Всего разочек глотнула. Эх, мало!

Сквозь занавес что-то сверкало, откуда-то потянуло дымом. В зале взвизгнули женские голоса — дамы напугались.

— Ты пей, пей.

Она не расслышала:

— Что?

Наконец мужики перестали мучить железо, лязг стих.

Диана стояла так близко от меня, ее глаза в полумраке блестели. И я не сдержался.

— …Знаешь, я ведь тебя в первый раз давно увидал. Раньше, чем встретил…

— Как это может быть? — спросила она, но рассеянно.

Не до меня и моих откровений ей сейчас было. Нет уж, решил я. Лучше заранее ничего не рассказывать. Пусть своими глазами увидит.

— Скоро сама поймешь… Только мы двое будем знать, ты и я…

Но этого она, по-моему, уже не слышала. Смотрела куда-то поверх моего плеча, и выражение сделалось странное.

Я обернулся.

В закоулке вроде нашего стояла Крестинская с молодым и красивым адъютантом. Я догадался: это и есть ее князь. Наверное, как и я, отправился за кулисы искать свою суженую.

— Диана! Короленко! — Золотая Кудряшка помахала рукой. — Вот, познакомься. Мой Жорж. Шери, это Диана Короленко — ну, я тебе рассказывала.

Офицер подошел. Изящно склонившись, поцеловал — то есть, сделал вид, что поцеловал — Диане руку. На меня он поглядел вопросительно. Не понял, видно, что за переросток в матроске. Приятно улыбнулся, протянул руку.

— Георгий Ливен.

Вот князь стервозной Мусе понравился. Она наконец оставила мою штанину в покое, подошла к красавцу-адъютанту и потерлась ему о сапог.

— Илюхин… — с трудом выдавил я. — Герасим…

Крестинская скривила носик:

— Ты всё со своим юнгой? Оригинально. Послушай-ка моего совета…

Она взяла Диану под локоть, отвела в сторону. А князь спрятал ладонь.

— Юнга?

Я вытянулся, согласно уставу.

— Так точно, ваше благородие. Вестовой капитана Иноземцова.

— В самом деле оригинально, — сам себе сказал Ливен. — Кыш отсюда!

Я вздрогнул, но это адресовалось не мне — кошке…

Она обиженно запрыгнула на обрезанную картонную колонну, оттуда сиганула еще куда-то.

Мы с князем стояли рядом и смотрели в одну сторону, на шепчущихся барышень. Но можно было подумать, что меж ним и мною тысяча верст. Или что меня вообще нету. Он поглядел с улыбкой на невесту, слегка зевнул. Обратился к ней на французском и пошел себе.

— Ан моман, шери! — прогнусавила Крестинская.

Она шепнула Диане еще что-то, чмокнула ее в щеку. Прошуршала платьем мимо меня, тоже не удостоив взглядом.

Не больно-то мне это было и надо. Вот что Диана стояла расстроенная, с опущенной головой — это меня обеспокоило.

— Чего тебе коза эта наговорила?

— Так… ничего особенного. Не в том дело.

На ее ресницах блеснули слезы.

— А в чем?

— …Крестинская будет княгиня. А что ждет меня? Вечная бедность, убожество!

Всхлипнув и махнув рукой, Диана пошла прочь.

У меня в груди сделалось холодно и пусто. Я еще не понял, почему. Хотел кинуться за Дианой, чтоб утешить.

— Гера! Как хорошо, что ты здесь! — из-за фанерного бушприта выглянула госпожа Ипсиланти. — Платон Платонович пришел?

— Да.

— Подойди, пожалуйста.

Вот некстати! Мне нужно было бежать за Дианой.

— Покажи, где он сидит.

Пришлось идти с ней к краю переднего занавеса.

Мрачный Иноземцов смотрел не на сцену, а куда-то вниз — а все вокруг жадно и восхищенно наблюдали за картиной только что окончившегося морского побоища. Мне сбоку было видно, как «тонет» сколоченный из досок турецкий корабль. Видно было и рабочих, которые тянули канаты. Погромыхивали последние раскаты грома, над сценой еще не рассеялся дым, а по ту сторону задника, изображавшего восточный город, кто-то жег промасленные тряпки.

Из публики моряки кричали:

— Браво! Всё так и было!

— В точности так! Ура, Россия! Ура, Нахимов!

Я слышал, как Агриппина вздохнула.

— Скажи Платону Платоновичу… После концерта пусть не уходит. Я буду ждать его за кулисами. Мне нужно с ним поговорить. Обязательно передай, слышишь?

— Ага.

Я нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

С силой, которой я от нее никак не ждал, госпожа Ипсиланти тряхнула меня за плечо.

— Не «ага», а непременно передай! Это очень важно! Я всю ночь не спала…

Она еще что-то говорила, но я не мог разобрать — на сцене очень уж раскричался актер с лихо закрученными усами, в морском мундире. Показывая рукой на задник, герой все громче и громче декламировал:

…Воистину была то казнь, не битва!Как будто фейерверк с огнем и гулом,Летали ядра, бомбы и гранаты…Синоп пылал! На рейде три фрегата,Как свечи пред покойником, горели…Нахимов прекратил пальбу. Довольно!Теперь и сами догореть сумеют.И пушки русския, как львы, замолкли,И лежа смирно на пожар глядели.

Как только Агриппина Львовна ослабила хватку, я выскользнул из-под ее руки. Боялся, что не найду Диану, но она, оказывается, ушла недалеко. Я обнаружил ее в двух шагах от закутка, где осталась чашка с любовным зельем. Отвернувшись к занавесу, Диана плакала. Я дотронулся до ее локтя — она повернулась, ткнулась лицом мне в грудь.