Ванильный запах смерти - Анна Шахова

– По новопреставленному, Нина, без «д», сколько говорить, – загнусила Жози.

– Короче, давай молись как надо, а я пошурую еще.

– Да хватит, Нина, ну уже ни пройти, ни вздохнуть.

– Коне-ечно, комнатенка-то нам не федотовская, видать, досталась!

Непопова не стала спорить, что и стометровый люкс Столбова превратила бы за полчаса в непроходимый склад, но лишь махнула рукой, садясь на кровати и свешивая полные ноги с подушками отеков вокруг щиколоток. Взяв молитвослов из своей сумки, стоящей в изголовье, принялась бормотать церковнославянские слова, время от времени кидая жаркие скорбные взгляды на фото.

Нина пошурудила еще в ящиках комода, в холодильничке, а потом прилегла на свою кровать и, вспоминая последнюю встречу с актером у выхода из театра – да вот же, только вчера, месяца два назад было, – начала задремывать, улыбаясь, под едва слышный рокот поезда.

Ей пригрезилось в легком сне, будто кисеёй накрывшем маленькую Нини, что бабуля, укладывая ее рядом с собой на дачной, пахнущей неизбывной сыростью перине, поглаживает внучку по лицу и колет шершавыми, ссохшимися от воды, земли и щелочи пальцами.

– Царапки! – отстраняется Нини, и бабуля со лба переходит на рыжую головку, мечущуюся по временам от приступов кашля. Нини всегда кашляет на даче. И у бабули под рукой, в железной круглой коробочке, такой удобной для игры в классики, припасено монпансье – крохотные сладкие бусинки. Она безотчетно хватает янтарный шарик и рассасывает его, успокаиваясь, под самый мирный и трепетный на свете звук, несущий радость и защищенность детства, – звук тающей по волшебству ночи электрички.

…Когда Гулькин закончил подсчет денег, комната уже погрузилась в сизый вечерний сумрак. Ровные ряды зеленых купюр целиком покрывали поверхность стола. Лева, откинувшись на кровать, мгновенно заснул, разметав крестом горящие от титанической работы руки: им пришлось перетасовать три миллиона четыреста тысяч долларов.

Глава шестая

«Подробнее с этого места, подробнее…»

Проснулась Люша рано и, понежившись в простынях еще добрый час, почувствовала себя, несмотря на тревожный сон и пекущее душу беспокойство, отдохнувшей. Солнце казалось кротким и дружественным – с балкона тянуло долгожданной утренней свежестью, переливы и стрекот птиц сулили безмятежный погожий день, а ненавязчивая суета внизу, аромат кофе и свежей выпечки создавали чувство уютного благодушия, которое сопутствует укладу и духу хорошей гостиницы. Приводя себя в порядок, Шатова напевала «Оду к радости» Бетховена и, значит, была вполне готова к сегодняшним вызовам судьбы. В тяжелые дни голову сыщицы «пилило» «Болеро» Равеля, а в памяти почему-то всплывала фигура вращающейся в фуэте танцовщицы: бесконечное, изматывающее круговое движение, как в замедленной съемке.

Люша решила не откладывать звонок Быстрову, зная, что Сергей встает спозаранок и наверняка уже неспешно идет на службу, восемь двадцать – самое время. Похоже, она не ошиблась, следователь с удивлением, но тепло приветствовал лучшего друга семьи:

– Ничего себе! Такие приятные ранние птахи объявились.

– Сереж, я по делу, если, конечно, это сейчас уместно.

– Нормально, в самый раз – иду в контору нога за ногу.

«Кто бы сомневался: сбежал от греха подальше от буйного отпрыска», – подумала Люша, зная, что быстровский Егор оказался на удивление беспокойным ребенком для таких флегматичных родителей.

– Юля, только оговорюсь сразу: мы через неделю уезжаем к моей тетке в Юрмалу, так что…

– Да хоть на Ямайку к внучатому дедушке! – возмутилась Люша. – У меня дохлая просьба на один звонок.

– Ну ладно, что ты раскочегарилась, – примиренчески прогудел следователь. Он улыбнулся, представив Люшину физиономию, на которой эмоции с космической скоростью сменяли друг друга.

– Хотелось бы узнать подноготные некоторых людей, – сухо сказала она.

– В количестве?

– Что в количестве?

– Количество людей какое?

– Могла бы, конечно, сказать пять-шесть, но попрошу для начала лишь об одном, самом роковом красавце. Зная вашу-то занятость и статус, – с лицемерным апломбом промолвила сыщица.

Быстров хмыкнул.

– Откуда такая радость? Без Влада в расследование влезла?

– Влезла! – с вызовом заявила Шатова и деловито добавила: – Ситуация серьезная – два убийства. А интересует меня некто Костянский, Роман Романович, шестидесяти трех лет, москвич.

– Подожди, все это вышли мне эсэмэской и без ошибок, – ворчливо перебил ее Быстров.

– Слушаюсь, товарищ подполковник! – отрапортовала Люша и дежурно добавила: – Как Егор со Светкой, в порядке?

– В полном! Он орет, она ноет, словом, жизнь продолжается.

– Держись, дорогой, нужно потерпеть совсем немножко, ну, годик еще. И спасибо огромное за информацию!

– И тебе спасибо, «добрейшая» душа, – скривился Быстров, но тут же, посерьезнев, добавил: – Что-то мне все это не нравится. Ты вообще где и как муж реагирует на твои инициативы?

– Алле?! Ты пропал, Сережа! Алле? Я перезвоню попозже, спасибо! – заверещала Люша и отсоединилась.

Она представила, как у белобрысого длинноносого Быстрова вытягивается узкое лицо, становясь угрожающе острым, и испытала жгучий приступ стыда.

Завтрак прошел спокойно. Нина его проспала, и собравшиеся в благословенном молчании пили кофе и жевали тосты. Юлия, оглядев «подозреваемых», в очередной раз убедилась в непреложности спасительной истины, что человек смиряется с неизбежным довольно быстро. Конечно, чувствовалось уныние, но глухая, отчаянная безнадежность ушла. Бултыхова ждать перестали, о Зуле старались не думать, Пролетарскую не поминать. Даже Лика, сосредоточенная, похудевшая, не казалась заплаканной или подавленной. Видимо, и она приняла «коварство» сбежавшего возлюбленного.

– Если не дозвонюсь Леве сейчас, пойду к нему, – сказал Василий, допив кофе и отодвинув чашку.

– А он так и не включил телефон? – удивилась сыщица.

– Вчера у него ночью горел свет, – сообщил Самохин. – Мы же как-никак соседи, только лишь три дома отделяют наши участки.

– А что же вы к нему не зашли? Не поинтересовались здоровьем по-соседски? – язвительно спросила Лика и с хрустом надкусила грушу, казавшуюся по-бутафорски твердой.

– А что лезть к человеку ночью? – развел руками повар. – Пришел я поздно, пока то да се, вышел покурить перед сном на крыльцо около полуночи. Смотрю, у Левы свет в кухне погас, включился в комнате, потом в другой. Я и подумал, что все в порядке. Вон как бодро скачет мастер наш по дому, и, честно говоря, даже и не подумал, что надо зайти к нему.

Феликс Николаевич закурил и потряс сигаретой в направлении Дарьи:

– Вот продуктов-то подкупить не мешает. Я список уже составил – очень приличный.

Даша пожала плечами:

– Что ж, если Лева еще не в порядке, съезжу сама.

– Вот только не надо поперек батьки в пекло! – замахал на нее руками муж. – Явится наш талант через полчаса, это к гадалке не ходи. А не явится, я его, хм… сам явлю! – Василий выскочил из-за стола и уже от входа в дом крикнул Даше: – Давай уже отчет, хозяйка, ехать пора в налоговую давным-давно!

Орлик, пожелав всем приятного аппетита, обреченно поплелась вслед за Говоруном. Повар с племянницей тоже покинули террасу, и за столом остались три постоялицы – Люша, Лика и Жози, которая покачивала головой и тщательно пережевывала кусочек булочки. Мушка над ее губой судорожно подпрыгивала.

Сглотнув, женщина изрекла с печалью:

– Как-то тревожно все. Сердце не на месте.

Люша задала вполне резонный вопрос:

– Как же вы решились, зная ситуацию в «Под ивой», ехать сюда?

– Ох, да Нина все. Она у нас авантюристка. Прочла в газете про отель, и пошло-поехало.

– Но вы же не ребенок, не бессловесное существо, как вы-то могли? – вытирая липкие ладошки салфеткой, недоумевала Травина.

– Да я и сама жалею.

Женщина осеклась, так как у ворот раздался визг тормозов, хлопанье дверей и по дорожке к дому скачущей походкой уже спешил следователь Рожкин. Казалось, у него вращаются не только голова, но и плечи, рот, глаза, брови отплясывают самостийные залихватские танцы.

– Похоже, снова свистать всех наверх, – изрекла негромко сыщица.

– Добрейшего всем утра! – оскалился Геннадий Борисович, подойдя к террасе. За ним подтянулся угрюмый Паша, который отчего-то хмыкнул, увидев Люшу. Из дома выбежали хозяева.

– Что? Что на этот раз?! – выкрикнула бледная Дарья.

– Кто ищет, как говорится, тот всегда найдет, да уж! Вы, господа хозяева, пройдите со мной. И вы, госпожа э-э… – Рожкин замялся, не зная, как назвать Шатову, которая с готовностью вскочила.

– Нашли Бултыхова? – негромко спросила она, подойдя к следователю.

– Ага, в виде утопленника, – обрадовался Рожкин.

Его слова, произнесенные довольно тихо, все же достигли ушей постоялиц, и Люша услышала грудное Жозино: «О боже!»