Ричард Длинные Руки — принц-консорт - Гай Юлий Орловский

Из Мезины можно сразу наискось через Армландию до Туоннеля, а там и Сен-Мари, но Бобик упорно берет левее, я пару раз прикрикнул, потом сообразил, что в самом деле надо заскочить в Савуази, это почти по пути, хоть и не совсем, а из Савуази могу через зеркало сразу в Геннегау. Или с той же скоростью через пентаграмму аббата Дитера. Даже браслет Гонца теперь могу использовать, чтобы прыгнуть в Истанвиль, потому что там магнитом служит отважно-трусливая Лалаэль, дочь Верховной жрицы, заменившая в женском порыве самоотверженности брата.

Мелькнула мысль, что мы, потомки, круче: Менелай в результате десятилетней войны разрушил ради женщины одно царство и погубил всех своих людей, а я покорил два, тем самым увеличив налогооблагаемые территории.

И управился побыстрее, мы ж новое поколение, христиане, мыслим прогрессивно. Потому оба королевства взял, а женщину оставил. Просто руки заняты, а то бы взял, да, все из-за женщин, а как же, это потом будет из-за бизнеса, нефти, политики, сфер влияния, а сейчас народ пока простой и честный.

Ветер свистит в ушах, справа и слева мелькают поля, рощи, иногда овраги, появились и долго скользили мимо богатые виноградники, усеянные огромными гроздьями спелых ягод, крупных и налитых соком, хотя вроде бы еще рано, но я не садовник, такие тонкости ни к чему.

Появилась дорога, и мы некоторое время неслись по ней, широкой и удобной, справа и слева небольшие канавы для отвода воды, давно заросшие травой и бурьяном, однако чувствуется, что эта некогда оживленная дорога после упадка в несколько сотен лет снова начинает возвращаться к жизни, пусть еще и не в полную мощь…

Крохотная черная точка далеко впереди вдруг остановилась, Зайчик скорость не сбросил, но через пару мгновений затормозил, упершись всеми четырьмя и откинувшись назад.

Бобик с недоверием рассматривает сидящего на земле здоровенного, но крайне худого мужика, лохматого, черные волосы охватывают всю голову, оставляя только лицо, да и там даже щеки покрыты густой щетиной, подходя почти к глазам.

На правой лодыжке блестит широкий стальной браслет, от него идет короткая цепь к массивному чугунному шару. Цепь нарочито короткая, чтобы нельзя было шар взять в руки. На мой взгляд, вес должен быть таким, что и пятерым не поднять…

Вся одежда в таких лохмотьях, что даже и не знаю, как держится. На стук копыт он обернулся, в кулаке зажата рукоять короткого ножа.

Я поморщился.

— Не глупи.

Он прорычал:

— Чего надо?

— Кто ты и что ты, — ответил я холодно. — А потом решу, убить тебя на месте или же… нет, к городским властям не потащу, я лорд, просто оставлю прогуливаться по здешним просторам дальше.

— Ну так и оставь, — сказал он злобно.

— Не могу, — возразил я. — Сперва скажи, кто ты. Если соврешь, убью. Если скажешь правду, то… может быть, и не убью, мало ли чего у тебя такое украшение. Может быть, тебе нравится.

Он зло скривил губы в усмешке.

— Вот-вот, я просто в восторге!.. Я счастлив. Только и думаю, вот бы еще на вторую ногу для полного… ликования.

— Ну, — напомнил я, — говори.

Мужик медленно поднялся на ноги, лицо на мгновение дернулось, словно сдерживает боль, но выпрямился и посмотрел на меня с ненавистью.

— Да пошел ты.

— Гордый ответ, — согласился я, — но неразумный.

— А мне плевать, — заявил он.

— Ты будешь лишен жизни, — напомнил я высокопарно.

Он в удивлении огляделся по сторонам.

— Чего-чего? А где она?

— У тебя тоже жизнь, — сказал я строго. — Не ропщи!.. А теперь стой спокойно и не шевелись… Зайчик, давно я тебе ничего лакомого не давал…

Арбогастр посмотрел на меня недоверчиво, тряхнул ушами и потянулся к чугунному шару. Мужик застыл в ужасе, когда страшный черный конь обнюхал деловито, распахнул пасть и попробовал цапнуть зубами гирю, но не получилось, фыркнул и сомкнул зубы на цепи.

Глаза его из кротких коричневых стали багровыми, он шумно вздохнул, из пасти вырвался дым. Звучно хрустнуло, чугунный шар откатился уже без цепи, только с торчащей петлей, а Зайчик принялся мерно пожирать цепь. В его чудовищной пасти хрустело, словно заработала камнедробилка, где крошат не гальку, а целые глыбы гранита.

Мужик смотрел выпученными глазами, но когда конская пасть начала приближаться к нему, спросил опасливо:

— А ногу не отгрызет?

— Зато браслет снимет, — успокоил я.

Он сказал нервно:

— Нет, пусть лучше останется. Такое кольцо, а как блестит!

— Да зачем? — спросил я. — Пусть ест. Не жадничай.

Мужик сказал быстро:

— Я туда рубины вставлю!..

— Здорово, — согласился я. — Глядишь, подхватят моду. Через год-другой все щеголи будут ходить с такими браслетами. А то и вдвое толще, чтоб издали было видно.

— И на обеих ногах, — добавил он.

— Хорошо, — сказал я и натянул повод, — Зайчик, ну что тебе цепь из низкосортного железа?.. Попробуй все-таки эту гирьку…

Он брезгливо обнюхал и оглянулся на меня с немым укором. Дескать, то хоть и низкосортная, но все-таки сталь, а это вообще чугун, где больше глины, чем железа.

— Ладно, — сказал я, — в ближайшем городе я тебе гвоздей куплю.

Мужик спросил ошалело:

— Вы что… гвоздями это страшилище кормите?

— Нет, — сказал я, — простым ячменем, а гвозди — лакомство. Ну, ты свободен! Иди и не греши. Вот тебе монета, купи одежду поприличнее.

Он взял монету, но на меня смотрел с растущим удивлением.

— Вы даже не знаете, за что мне прицепили это украшение.

Я вздохнул.

— Ты не сказал, а это не мое дело — выколачивать признание. Все подозрения нужно толковать в пользу обвиняемого. Ты мог быть жертвой судебной ошибки. С другой стороны, вся нечистая сила теряет магический дар при соприкосновении с железом.

Он сказал поспешно:

— Браслет еще на мне!

— Это ненадолго, — сказал я понимающе. — Ты от него избавишься в ближайшем селении, где есть кузнец. Но постарайся не вредить людям. Ответить им добром на добро.

Он криво ухмыльнулся, его вид не обещал ничего хорошего, ибо это люди, а не бобры приковали его к гире, но ответил с той же иронической небрежностью:

— Я буду стараться. Как ваше имя, мой господин?

— Ричард, — ответил я. — Ричард Длинные Руки.

Он пробормотал:

— Что-то слышал. А я — Дуглас Ливерфильд.

— Будь здоров, Дуглас, — сказал я.

Зайчик, уловив сигнал, рванулся с места, как выпущенная из гастрофарета гигантская стрела.

Глава 5

Некоторое время я еще думал об этом странном заключенном, явно сумевшем сбежать откуда-то, имя у него родовое, знатное, но в заключении побыл, судя по неопрятной бороде, давненько, потом мысли перешли на самое любимое — флот. Как наяву увидел залитую солнцем бухту Тараскона, а в ней десятки строящихся кораблей…

Бобик на ходу вскинул морду, нюхая воздух, затем внезапно свернул, не слишком, но заметно, и пошел еще быстрее.

Я крикнул запоздало:

— Эй, морда!.. Ты куда?

На горизонте показалась группа всадников, Бобик, как черная молния, ринулся к ним с такой скоростью, что растянулся в смазанную линию.

— Зайчик, — сказал я с тревогой, — давай за ним. Что-то начинает умничать, уже за меня решает, куда нам идти.

Зайчик пренебрежительно фыркнул, мол, собаки время от времени пытаются повысить статус в стае, и если им не препятствовать, постараются вообще стать вожаками, подчинив даже человека.

— А вот фиг ему, — крикнул я навстречу ветру.

Всадники остановились далеко впереди, а Бобик налетел на кого-то, вроде бы даже сбил с коня, повалил, но почему-то не рвет в клочья, тоже мне Адский Пес, а облизывает. А поверженный отпихивается руками и ногами, но не орет, а визжит. Остальные поставили коней кругом, но вмешиваться не рискуют.

Кто сказал, мелькнуло у меня в мозгу, что женщина с мечом — это красиво? Даже прекрасно?.. Это отвратительно. Какие бы героические позы ни принимала. И как бы ни выпячивала вторичные половые.

Это вызовет восторг только у недоразвитых, а нормальному понятно, что меч — дело рук мужчин, да и то по необходимости. Женщины вынуждены бывают взять меч в руки только в случае, если их мужчины — полное говно.

Понятно же, что женщина по силе не сравнится с самцом, как понятно и то, что потеря женщины — невосполнима, в то время как мужчин перебей хоть почти всех, лишь бы остался один, на развод, он мигом восстановит поголовье, а вот если тысяча мужчин и одна женщина, то она не сможет родить тысячу детей на следующий год.

Есть только одно исключение, и я его принимаю, потому что исключение, как известно, лишь подтверждает правило, а во-вторых, потому что исключение — Боудеррия.

Она кое-как поднялась, все еще отпихиваясь от признаний в любви Бобика. В первой десятке отряда весело ржут виконт Каспар Волсингейн, всегда настороженный и насупленный, несмотря на цветущую молодость, юный граф Эдгар, виконт Ульрих Росбент, кстати, он уже не виконт, а барон, не забыть бы, и другие знакомые мне лица.