Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

— Пять лет назад вы вышли на пенсию, — Демон наконец нашёл её имя в списке.

— Вышла, — согласилась женщина, — а потом снова пришла. Ты на бумажки-то не смотри. Не оформлена я. На пенсию не больно проживёшь, вот и кручусь, как могу.

— И сейчас решили, что пришло время поговорить со специалистом, — даже для меня эта фраза позвучала издевательски.

— Это вы решили, — женщина неопределённо качнула головой.

— Не мы поджидали вас в коридоре поздней ночью, изображая трудовой подвиг, — похоже, Станин не испытывал никакого уважения ни к неожиданной собеседнице, ни к её возрасту. Он умел допрашивать так, словно делал вам великое одолжение.

Женщина и перевела взгляд на какое-то из многочисленных лиц за моей спиной.

— Вы присутствовали при рождении Алленарии Артаховой? — задал следующий вопрос Демон.

Я обхватила холодными пальцами кружку с выщербленными краями, пытаясь согреть руки об остывающий напиток. Странно слышать о себе в третьем лице, словно меня здесь нет.

— Моя смена была, — старуха пожевала губами. — Не думала, что когда-нибудь расскажу это, но… Когда я услышала, какие документы затребовал главный и для кого, поняла: неприятностей не избежать. История болезни ведь не сейчас пропала, а ещё тогда, сразу, как роженицу выписали. Как её?

— Златорианна, — прошептала я.

— Во-во, кто же не знает Артаховых. Такой переполох тут устроили, когда её привезли, самого Николаича с постели подняли. Он тогда замом был, а уж врачом каким… м-м-м от бога.

— Девочки родились здоровыми? — Демон сел на кушетку, перестав подавляюще нависать над старухой.

— Да. Пятьдесят два сантиметра, три килограмма сто пятьдесят граммов. Девочка. Одна.

Самое интересное, что вопрос псионника её ничуть не удивил.

— Вы в медицине разбираетесь? — неожиданно спросила бабка.

— Нет.

— Тогда объясню попроще. Были осложнения. У девочки пальчик на правой руке прирос к стенке матки. Мизинец. Так, что девочка родилась без него.

Мне не надо было смотреть на свои пальцы, чтобы убедиться — все они на месте.

— К сожалению, это уже не имеет значения. Девочка не пережила своей первой ночи, — посетовала старуха.

Теперь уже мне было страшно поднять глаза. Зачем? Я же умерла. Не пережила своей первой ночи. Как просто и страшно звучали её слова. Словно перед ней не человек, а досадная ошибка природы и, осознав это, растворится в воздухе, как призрак.

— Дальше, — скомандовал Дмитрий, когда бабка замолчала.

— Дальше… дальше, — она замялась, — так всё.

— Не пойдёт. От чего умерла девочка?

— Внезапная детская смерть.

— А на самом деле?

— Не знаю, — протянула она, но, увидев, как нахмурился Демон, торопливо заверила. — Не пустили меня. Уж чего там могло случиться? Виданное ли дело: врачи сами полы в палате намывали, да простыни меняли!

— Родителям сообщили?

— Матери нет, она спала. Отца долго искали, уехал он. Не в больнице же ночевать.

— Нашли?

— Наверное. Видела, как его в ординаторской коньяком отпаивали, — старуха поджала губы.

— Так плох был?

— Знамо дело, ребятёнок умер. Мужика трясло всего, слова сказать не мог.

— Что потом?

— Ничего, — махнула она рукой, — Сменилась поутру. График у нас сутки через двое, плюс у меня ещё отгулы были не использованы. Когда вернулась, их уже выписали.

— Отгулы зачем взяли?

— Николаич велел. Мол, ночь и так тяжёлая, — уборщица поморщилась, доводы звучали неубедительно.

Я сама не понимала, почему до сих пор сижу и слушаю всё это. Какое мне дело до графиков, отгулов и всего остального? Меня же нет. В голове установилась гулкая пустота, слова распадались на громкие и какие-то чистые звуки.

— Николаич — это Мартиниан Николаевич Страдинов, заместитель главного врача, подписавший справку о смерти девочки? — Демон сверился со списком.

— Ага. Только Мартинианом его никто не звал, а сократить до Марти не решались. Несолидно.

— Почему вы решили всё рассказать? — вернулся к своему первому вопросу псионник. — Почему именно нам? Почему сейчас?

— А кому? — усмехнулась старуха.

— Журналистам, — предложил Дмитрий, а я вздрогнула, вот уж кто бы порадовался известию, что внучка Нирры Артаховой умерла в младенчестве.

— Журналистам, — женщина попробовала это слово на вкус — Думала я об этом, денег опять бы заработала. Жаль, багажник к гробу не приделаешь, а так хоть уйду спокойно, без долгов.

— Тогда почему только сейчас, столько лет прошло?

— Да потому что я не дура, — начала раздражаться старуха. — Думаешь, я не понимала, чем для меня это обернётся? Сам знаешь, сколько врачей от псионников зависит, а уж от Нирры Артаховой…

— А сейчас? — тихо спросила я. — Не боитесь? Бабушка ещё жива.

И чего мне стоило пройти мимо этой старухи, что ей стоило промолчать, ведь молчала она столько лет? Какая-то бессильная злость и обида стали подниматься во мне, жгли изнутри и не находили выхода.

— Сейчас, девочка, я уже ничего не боюсь, — ответила на последний вопрос женщина, впервые прямо взглянув мне в лицо. — Мне всё равно.

Сорвалась я на улице. До этого заставляла себя равномерно переставлять ноги и не бежать, вдыхать воздух через равные промежутки времени, прислушиваясь к барабанному бою сердца. Не торопиться, не реветь, не кричать. Ты сможешь, уверяла я себя. Но, конечно же, не смогла.

Глотнула залпом холодного ночного воздуха, закрыла лицо руками и разревелась. Словно маленький ребёнок, брошенный родителями, не понимающий, за что и почему взрослые так обошлись с ним.

Я знала, что Дмитрий, стоит рядом, чувствовала всем телом. Не надо, не подходи, мысленно взмолилась я. Жалость и утешение мне пока не нужны.

Хриплые рыдания рвались из груди нескончаемым потоком, казалось, ещё немного и они разорвут на части. Я оплакивала себя, своих несчастных родителей, девочку, не прожившую и дня.

Впереди — освещаемая лишь луной автостоянка, позади — яркие окна больничного корпуса. А на этой полоске земли, поросшей деревьями, темнота и мрак. Так же, как и внутри меня. Бесконечный, казалось бы, поток слез иссяк.