Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

— Родители живы? — спросил врач.

— Вряд ли, — ответил Станин, в тайне радуясь, что не пришлось говорить этого при Лене. Надежда — это всё, что у неё есть, а отнимать последнее плохо.

— Ладно, — сдался Вселорав и закрыл окно.

Глава 8. Родительское благоразумие

Я поймала себя на мысли, что начинаю ненавидеть больницы. Какой-то замкнутый круг: что ни сделаешь, куда ни пойдёшь, всё едино, рано или поздно окажешься здесь. Жизнь человека начинается в казённых стенах среди людей в белых халатах и зачастую там же и заканчивается.

Молодой мужчина, которого нам представили как главврача, сидел за большим столом и очень эмоционально ругался в телефонную трубку. Едва зайдя в кабинет, я поняла, что с документами возникли проблемы. И именно с нужными.

— Я не могу отвечать за своих предшественников, — он грохнул трубкой об аппарат, та жалобно звякнула. — Архив в таком состоянии, что удивительно, как там до сих пор мыши всё не съели. Простите, но помочь вам, увы, ничем не могу, — молодой врач казался искренне расстроенным.

Мой телефон, в последнее время словно нарочно мешающий всем и вся, заиграл весёленький марш. Я виновато посмотрела на мужчин и сбросила вызов. Опять Влад.

— Сколько ещё историй болезни пропало? Полка? Стеллаж? Секция?

Врач молчал, по лицу было понятно, каков будет ответ.

— Нет, — Вселорав посмотрел на псионника, — из этой секции больше ничего не пропало.

Это случилось снова. Если что-то может пролить свет на события… на смерть девочки, то это непременно пропадает. Все ниточки исчезают буквально из рук, будто кто-то невидимый перерезает верёвку.

— Поднимите кадровые списки, — Дмитрий не просил, он требовал. — Я хочу поговорить с каждым, кто работает здесь двадцать пять лет и более, будь это даже бухгалтер или буфетчица.

Главврач, не мешкая, отдал распоряжение по телефону и снова стал что-то торопливо объяснять.

Что же случилось тогда? От чего она умерла и почему винит во всем меня? Почему пропала медкарта? И самое главное — почему на этого призрака не действуют привязки?

Это вопрос к Демону, но спрашивать я не спешила. По той простой причине, что, когда он ответит, я больше его не увижу. Дело будет закрыто. Мысли были плохие, очень плохие. Пока блуждающий не остановлен, могут пострадать люди. Уже пострадали, из-за меня. Но понимание этого нисколько не уменьшало тайного желания продлить…, даже не знаю, как назвать то, что происходило между нами.

Надежда на списки, принесённые худенькой девушкой в белом халате, не оправдались. Ни один из нынешних сотрудников не проработал в областном роддоме так долго. Предыдущий глава успел умереть, как и его зам. Многие переехали и были переведены в другие учреждения. А так как мы не знали, кто именно принимал роды у мамы, то проверить уйму народа, мотаясь по всей империи, нереально.

Станин, не спрашивая разрешения, конфисковал бумаги и, не прощаясь, покинул кабинет. Ещё одна отрезанная нить. Навалилась усталость. Поскорей бы вернуться в машину и уснуть под шорох шин, поскрипывание руля и мерный рокот мотора. Дмитрий будет рядом, и я смогу отдохнуть.

В больнице всё затихло, дежурный персонал предпочитал проводить время в подсобках или специальных комнатах отдыха. Лишь старушка-техничка вяло возила замусоленной тряпкой по полу. Она бросила на нас короткий взгляд исподлобья — жадный, какой-то болезненно любопытный. Я замедлила шаг.

Разве в такой час убираются? Невролога, обследовавшего меня, и то пришлось ждать минут сорок, пока он выбрался из тёплой постели в холодную ночь. А тут такое рвение.

Если бы я была одна, то, отвернувшись, прошла бы мимо. Если бы я была одна, то выбросила бы неприятный инцидент из головы через пять минут. Женщина наверняка устала мыть проклятый пол, по которому ходят все, кому не лень, прямо в уличной обуви, не успеешь закончить, как надо всё начинать сначала, а платят копейки… если бы я была одна.

Демону не требовались выдуманные объяснения. Чутье псионника или что-то иное — интуиция, наитие, не позволили отмахнуться от странной уборщицы.

— Где мы можем поговорить? — спросил он, рывком вытаскивая из её рук швабру.

И ни одного вопроса или протеста ни услышал.

Подсобка была узкой, как пенал, тесной, но обжитой. Кушетка, накрытая покрывалом, табурет, стул с висящей на спинке одеждой, маленький трёхногий столик, электрический чайник, пузатая сахарница, немытые кружки и стены, обклеенные цветными плакатами. Весёлые незнакомые лица смотрели со всех сторон. Ощущение, будто находишься в зрительном зале. Мне здесь не нравилось, сильно не нравилось.

Женщина тяжело опустилась на стул и нажала на кнопку чайника. По-моему, она собралась напоить нас чаем, словно в этом визите нет ничего необычного. Никто из нас не нарушил молчания ни пока мы шли, ни теперь, когда руки с узлами выпирающих вен, звякая посудой, разливали кипяток и, подрагивая, пересыпали слипшийся в комки сахар. Ей нужно было время, чтобы собраться с силами.

— Угощайтесь, — глухо откашлявшись, предложила она.

Дмитрий не шевельнулся, как стоял посреди комнаты-кладовки, практически перегораживая путь к выходу, так и остался стоять. Я присела на край стула и пододвинула ближайшую чашку.

— Вы меня знаете? — выпалила я, не в силах больше переносить молчание.

Она посмотрела на меня вскользь, как на неодушевлённый предмет.

— Нет.

— Как вас зовут? — псионник достал листок, изъятый у главврача, и пробежал глазами список.

— Тома… Афанасьева Томария Павловна.

В отличие от Вселорава, прячущего камень разума под одеждой, кристалл старухи висел поверх синего рабочего халата, да не один. Кад-арт — яркий, кроваво-красный камень. Мало того, рядом висел вид-арт, камень сердца — прозрачный бледно-жёлтый пятигранник, хранитель любви и семейного счастья. Не часто человеку отвечают взаимностью два камня: разум и сердце. Но ещё более редко из сада камней уносят комплект из трёх, к двум первым добавляется камень души — сем-аш.

Как у меня. Камни, про которые Дмитрий спрашивал у Нирры. Те, что уронили шкатулку во время атаки блуждающего.

На жизнь человека количество кристаллов никак не влияет. Можно счастливо прожить и с одним кад-артом. Все камни с чипами и совершенно одинаковой информацией. Вид-арт, по сути дела, нужен лишь при заключении брака, для проверки на совместимость, поэтому камень сердца хранят родители и передают истинному владельцу перед свадьбой, как и сем-аш, камень души. К его помощи прибегают не при столь радостном событии — на похоронах. Они полезны, но не обязательны.