Братья Стругацкие - Дмитрий Володихин

Но в данном случае речь идет не об идеологической нагрузке «Стажеров».

И «Возвращение», и «Стажеры» — крупные вещи с ослабленной сюжетной составляющей. В «Стажерах» сквозная сюжетная нить присутствует, но она гораздо сильнее «прогибается» под тяжестью «идеологической части»: опять «дидактические диалоги», отступления, рассуждения, уводящие далеко от общего действия, но слегка замаскированные под детали этого действия. Удержать внимание читателя в рамках подобной конструкции очень трудно. Стругацкие держат его, во-первых, приключенческими «вставками» (битва с летучими пиявками на Марсе, стычка с «эксплуататорами» на Бамберге, гибель Крутикова и Юрковского в кольцах Сатурна) и, во-вторых, средствами все того же «хемингуэевского лаконизма» — игрой слов, меткими психологическими зарисовками (именно отдельными зарисовками, без глубокого погружения в психологию), обильным смешиванием диалогов и авторского текста. Они всеми силами стараются удержать высокую «скорость» текста. Того, что было в повести «Путь на Амальтею», не получается, — слишком уж много коммунарства, и груз его эту «скорость» снижает; но она все-таки выше, чем в «Стране багровых туч».

В будущем Стругацкие научатся отливать идеологические отступления в формы, тяготеющие к прямому обращению: «Читатель, послушай-ка и подумай вместе с персонажем», — но в «Стажерах» они еще не овладели этим умением.

Текстов, лишенных социологизма, философии, идеологии, с этого момента в творческой биографии Стругацких будет очень мало. А сколько-нибудь крупных произведений, лишенных подобной нагрузки, в принципе не будет. Соответственно, им понадобился инструментарий, позволяющий вести с читателем интеллектуальный диалог на социально-философские темы, но без снижения драйва. И его Стругацкие нащупали в повести «Попытка к бегству»[9].

20

Над этой повестью Стругацкие начали работать не позднее декабря 1961 года. Завершили же текст к середине марта 1962-го, преодолев серьезный творческий кризис и перебор нескольких вариантов сюжета. В мае вернулись к повести и основательно доработали ее. Вышла она весьма быстро по понятиям того времени. Уже к концу года читатели могли ознакомиться с нею в сборнике издательства «Молодая гвардия» «Фантастика, 1962».

Герой повести, некий Саул, бежит из родного XX столетия прямо в XXII век — в тот самый утопический мир, что с такой любовью и тщанием был нарисован Стругацкими в «Возвращении». Он хотел бы оказаться подальше от людей — на какой-нибудь необитаемой планете, например… Представившись историком XX века, Саул знакомится с Вадимом и Антоном — учеными, которые собираются отдохнуть, охотясь за чудовищными «тахоргами» на планете Тагора. Саул входит в мир, диаметрально противоположный его собственному. Здесь на порядок выше ценится человеческая жизнь. Здесь люди веселы, добры, остроумны, и, главное, смысл своей судьбы они видят в творческой деятельности. Наконец, здесь им предоставлена почти неограниченная свобода творчества и совершенный материальный достаток (вплоть до персональных туристических звездолетов). Пестрая суета «оттепели», озорной ее дух, ее ирония и ее большие надежды, взятые в концентрированном и облагороженном виде, плотно напитывают атмосферу будущего.

Это новое состояние мира польский биограф Стругацких Войцех Кайтох очень удачно назвал «всемогущим и беззаботным человечеством».

Вот характерный диалог между Саулом и Вадимом.

Саул: «Расскажите, как вы работаете… Вот вы приходите на работу. Обычные трудовые будни…»

Вадим: «Хорошо. Будни. Я ложусь на вычислитель и думаю».

«Ну-ну… Постойте — на вычислитель? Ну да, понимаю. Вы лингвист, и вы ложитесь на… И что же дальше?

— Час думаю. Другой думаю. Третий думаю…

— И наконец?..

— Пять часов думаю, ничего у меня не получается. Тогда я слезаю с вычислителя и ухожу.

— Куда?!

— Например, в зоопарк.

— В зоопарк? Отчего же в зоопарк?

— Так. Люблю зверей.

— А как же работа?

— Что ж работа… Прихожу на другой день и опять начинаю думать.

— И опять думаете пять часов и уходите в зоопарк?

— Нет. Обычно ночью мне в голову приходят какие-нибудь идеи, и на другой день я только додумываю. А потом сгорает вычислитель.

— Так. И вы уходите в зоопарк?

— При чем здесь зоопарк? Мы начинаем чинить вычислитель. Чиним до утра.

— Ну а потом?

— А потом кончаются будни и начинается сплошной праздник. У всех глаза на лоб, и у всех одно на уме: вот сейчас всё застопорится, и начинай думать сначала.

— Ну, ладно. Это будни. Однако нельзя же все время работать…

— Нельзя, — сказал Вадим с сожалением. — Я, например, не могу. В конце концов заходишь в тупик, и приходится развлекаться.

— Как?

— Как придется. Например, гоняю на буерах. Вы любите гонять на буерах?»

Как выразился однажды Борис Натанович, «есть люди, которым не хватает суток для творчества». И отдыхают они… чтобы потом еще лучше работать.

Вадим и Антон доставляют Саула на планету, которая вдруг оказывается обитаемой. Неведомая высокая цивилизация оставила там постоянно движущиеся с непонятной целью колонны техники, но сама давно покинула планету. А вот другая цивилизация, аборигенная, еще не переросла уровень фашизма или феодализма (у Стругацких эти термины почти сливаются). Высокие начальники сгоняют людей попроще в лагеря с убийственными условиями жизни и свирепой охраной. Там они заставляют сидельцев вслепую курочить сложную инопланетную технику (чем не знаменитые «шарашки»?). Любой, даже самый мизерный успех в овладении ею оплачивается множеством смертей.

Сюжет строится вокруг изучения Вадимом, Антоном и Саулом этой «лагерной цивилизации». Саул, сам, оказывается, сбежавший в будущее из примерно такого же фашистского концлагеря, чувствует себя как рыба в воде, а вот для Вадима и Антона ад лагерного быта — нечто немыслимое, выходящее за пределы понимания. Они долго не могут поверить, что такие отношения между мыслящими существами в принципе возможны.

Из письма Аркадия Натановича брату (11.1.1962) (сюжет повести только еще планируется): «Побольше нелепостей нашего времени в быт этого поганого народца. Это алогично и все время сбивает наших героев с толку».

Собственно, смысл повести в том и состоит, чтобы поставить рядом два, казалось бы, несовместимых мира: светлый — утопии, настроенной на нужды «мыслящих интеллигентных людей», и темный — XX века, в котором с трудом можно разглядеть ростки прекрасного будущего.