ЭмоБоль. Сны Кити - Антон Соя

— Это — последний раз, Кит. Самый-самый последний-препоследний. Мы всё погубим, понимаешь?

— Угу, — послушно согласилась Кити и нависла над Егором.

Она зажмурила глаза и суетливо покивала головой, растянув маленький рот в искусственной умильной улыбке.

— Сейчас ты ужасно была похожа на котёнка. Смешного-смешного котёнка. Сделай так ещё раз! — Егор поцеловал Кити в заплаканные, но уже смеющиеся глаза и курносый нос.

— Как «так»? Вот так? Ну как? Так? — Кити старательно закивала, закатывая хитрые глаза.

— Нет! Ну ты же знаешь как. Брось дурачиться, Кит!

— Дурачиться? — Кити нежно, но сильно отпихнула ЕТ. — Я тебе сегодня чуть не изменила, Егор. Физически.

— Да? Ты влюбилась или стараешься влюбиться? Хотя, если бы ты влюбилась мы бы не валялись здесь на крыше. Расскажи подробнее.

— Зачем, мазохист? Просто пожалела хорошего человека. Не буду тебе ничего рассказывать. Я же не хочу ничего знать про твоих тёток. Хотя за тебя уже постарались. Егор! С тех пор как мы виделись с тобой в последний раз, много чего произошло. Например, Землю захватили гусеницы. А у меня в приятелях оказался твой клон с пугающе большими сияющими глазами и вечной улыбкой на лице.

— Вот чёрт! Так быстро. А я надеялся, что у нас ещё есть время хоть что-нибудь придумать. Я ничего не знал. У меня пропала связь и с Реалом, и с Эмомиром. Раньше, находясь в своей пустоте, я каким-то чудом знал, что происходит и там, и там. Моё жизненное пространство ограничено твоими снами, а когда я не с тобой, меня просто нет и я одновременно везде. Не знаю, как объяснить по-другому, но я чувствовал, что происходит в обоих твоих мирах. Но с тех пор, как бабочки Эмомира прорвали границу тонких миров, я нахожусь в полном неведении. Живу только прошлым, одной мыслью, одним желанием увидеть тебя и пониманием, что этого делать больше нельзя. Ведь это я своей дурацкой любовью не даю тебе зажить нормальной жизнью, и, значит, это из-за меня погибнет мир.

— Старая песня. Я слышу её каждый раз, как вижу тебя, Егор. Может, хватит? Для рта, губ и языка можно найти более приятное занятие.

Кити немедленно перешла от слов к делу. Егор ещё пытался продолжить разговор, но его тело зажило своей жизнью, отвечая восторженной дрожью на каждое горячее прикосновение нежных губ Кити.

— Подожди, Кит. Этот парень — мой клон, — он и есть мой сын. Мой сын и твоя смерть одновременно. Тебе нужно где-нибудь спрятаться.

— Прятаться бесполезно. Если он порождение мира моих фантазий, то от себя не убежишь. Тем более что я забуду твои советы, как только проснусь. Обними меня. Давай, Егор! Сделай так, чтобы я проснулась с улыбкой на искусанных до крови, распухших от поцелуев губах!

Глава 21

«Глупые людишки — вы всего лишь мясо!»

«Посмотрите, какие они милые. Разве можно в них стрелять?» — говорит маленькая симпатичная японка в розовых очках на пол-лица, улыбаясь в камеру и показывая миниатюрным пальчиком на чудовищных гусениц, заполнивших своими телами площадь. Репортаж с центральной площади Токио продолжается. Вокруг площади — тройное кольцо оцепления. Ближайшее к гусеницам — кольцо горожан, защищающих пришельцев от солдат, стоящих вторым кольцом, а прямо за солдатами кольцо полицейских, главная задача которых — оградить несчастных солдат, честно несущих свою службу, от разгневанных японцев, прибывших в столицу со всей страны, чтобы разобраться, что же здесь происходит на самом деле.

Три дня назад, когда правительства всех атакованных диковинными насекомыми стран в едином порыве отдавали приказ о немедленном уничтожении страшных пришельцев, ни один человек на Земле, кроме совсем безумных экологов, не посмел бы с ними поспорить. Инстинкт самосохранения — серьёзный аргумент. И кто бы мог подумать, что события будут разворачиваться по такому нелепому сценарию? Конечно, если бы враг был обнаружен ещё на подходе к городам, военным пришлось бы куда легче. Можно было бы применить и высокоточные ракеты и авиацию, успеть перегородить улицы бронемашинами. За пределами городов можно было испытать на этих тварях весь арсенал новых вооружений, вплоть до химического и бактериологического. Но теперь остается лишь вздыхать и разводить руками.

Гусеницы появились так быстро, как будто вылезли из яиц прямо посреди городов. Хотя теперь все знают, все видели в новостях их громадные лопнувшие яйца на городских свалках. Насекомые в рекордные сроки провели свои марш-броски до центральных площадей почти всех многомиллионных мегаполисов мира, стараясь при этом не наносить никакого урона горожанам. Как будто ползучие туристы рвались как можно скорее ознакомиться с историческими достопримечательностями центра. Они никого не съели. Никого не задавили. Конечно, в результате паники, пробок, аварий, давки и сердечных приступов во всём мире погибли десятки тысяч людей, но сами гусеницы непосредственно не причастны ни к одной из этих смертей. Смирные мирные создания, сохраняющие ангельское спокойствие своих дьявольских тел, несмотря на сумятицу вокруг себя — пылающие перевёрнутые машины, разнообразные предметы, направленные в них из рук городских смельчаков, и даже пули, с чавканьем прорывающие эластичную материю их разноцветных шкур, которая немедленно затягивалась дрожащей зелёной плёнкой.

Но как только гусеницы добрались до вожделенных площадей, ситуация вокруг них поменялась. Даже не ситуация, а атмосфера, аура. Что-то необъяснимое словами и недоступное сознанию обывателя, смотрящего в экран телевизора с любимого продавленного дивана. Чтобы понять то великое спокойствие, ту полную благость, ту вселенскую симпатию, которые волнами стали растекаться от центральных площадей, нужно было находиться там, рядом с гусеницами. Их тела, пугающие с экранов, вблизи оказались необыкновенно милыми, в многочисленных глазках искрился высший разум, поистине внеземной интеллект, и первыми его силу и притяжение испытали прибывшие на место для их уничтожения различные силы быстрого реагирования.

Все эти «команды А», королевские элитные отряды, группы «Альфа» и «Воины Аллаха» — все они впервые в жизни потерпели моральное фиаско, не в силах выполнить простой приказ старших по званию. «Огонь на поражение» оказался совершенно невозможен. Мир, существовавший до сих пор, перестал существовать реально. «Как я могу стрелять в своих детей, — на экране телевизора размазывал слёзы по впалым выгоревшим щекам бравый майор, с лёгкостью убивавший детей мифических врагов в горячих точках, — они такие тёплые, добрые, беззащитные. Они — лучшее, что я видел за всю свою жизнь». Солдаты и офицеры бросали оружие прямо у площадей и покидали их, попадая под расстрелы и аресты, так толком ничего и не сказав в свою защиту. Некоторые сходили с ума, стрелялись, были и случаи групповых самоубийств. В Дели, например, элитный отряд сикхов застрелился от безысходности, не в силах пережить позор неповиновения, переступить черту. В штабах аналитики быстро оценили ситуацию и пришли к выводу, что мир столкнулся с неизвестным доселе гипнотическим психотропным оружием. Гусеницы тем временем спокойно лежали, словно отдыхая после тяжёлого марш-броска, расслабленно позируя фотографам и операторам. К площадям отправили солдат в противогазах и спец-очках; попав на место, все они обнаружили, что площади с гусеницами взяты под охрану добровольцами, в том числе женщинами с детьми, которые разбивают вокруг площадей палаточные поселения и готовы отдать жизнь за спокойствие чудесных созданий. Причём желающие присоединиться к живому щиту всё прибывают и прибывают.

Даже в полицейских и тоталитарных государствах, где все давным-давно боялись пикнуть против власти, даже в Северной Корее, даже в сытом закормленном Вашингтоне. А в Иерусалиме, где гусеницы паслись рядом со Стеной Плача и мечетью Омара, на их защиту встали, взявшись за руки, евреи и арабы. Мир положительно сошёл с ума. Очевидно, что солдаты с лёгкостью подчистили бы площади мира от всех этих блаженно улыбающихся людей, если бы сами не чувствовали ту же эйфорию, тёплой вязкой волной накрывающую сознание. Они любили гусениц! Несмотря на приказ и все средства защиты от внешних воздействий. Они любили гигантских ползучих тварей с их чудесными щетинистыми, рогатыми телами с восемью ножищами и дыхательными клапанами в лохматой груди, из которых с радостным шумом вырывался воздух. Любили до готовности отдать за гусениц свою жизнь и вдобавок всё, что бы они ни попросили. На помощь одурманенным солдатам власти бросили ничего не понимающую полицию, которая, кроме шума сирен, мало что изменила в общей картине. В некоторых странах произошли локальные стычки и даже перестрелки между полицейскими и солдатами, пока и те и другие не разобрались в ситуации и не принесли друг другу клятвы верности и любви к большим прекрасным гусёнам.