Обнимашки с мурозданием. Теплые сказки о счастье, душевном уюте и звездах, которые дарят надежду - Арефьева Зоя Владимировна

Я ехала в лифте, и вдруг погас свет. Первые две минуты я просто стояла неподвижно, надеясь, что все починится само. В этом мире все умеет чиниться само, меня всегда это выручает. В этот раз не сработало, темнота сочувственно сопела мне в ухо и норовила спереть из авоськи горошек.

Пришлось искать по карманам телефон, чтобы включить фонарик. Да будут благословлены современные телефоны, в которых есть все, даже надувной фламинго и гарпун. У вас нет? У меня тоже нет, я выдумываю.

В общем, я посветила на доску с кнопочками, чтобы найти кнопку вызова диспетчера. Нашла и тыкнула.

– Че? – моментально раздался в темноте чей-то недовольный голос. Человек там явно занимался чем-то крайне интересным, а я, зараза такая, его отвлекла в самый неподходящий момент.

– Здрасте. Я застряла.

– Шд-др-р пыщ со своими пространственными дырами! Уйду нафиг в механики Сансары, надо было маму слушать шщ-щ-щр-р пыщ-щ-щ гр-р-р..

– Извините, плохо слышно. Я застряла!

– Куда надо?

– Кому?

– Вам! Куда вам надо?

– На бал мне надо, – решила сострить я.

Я просто в России живу, тут или отстреливаешься шутками, или смотришь в небо большими трагическими глазами с седыми ресницами.

– Че, нельзя сразу сказать?

– Извините, – сказала я и хотела еще что-то ироничное добавить, но тут двери лифта открылись, и я зажмурилась от яркого света.

Не знаю, как можно танцевать в кринолине, в корсете, в двухэтажном парике и с пятью килограммами бриллиантов на груди. Я бы не смогла. Я бы чесаться начала, потом бы споткнулась и ушла черепом в стену. Но у дам, скакавших под музыку по этой огромной светлой зале, получалось не только сохранять равновесие, но и хихикать кавалерам на ушко. А еще их почему-то совсем не смущало, что я стою в пуховике, в шапке с надписью «Холодно, блин» и в лифте. Никто даже не пялился.

Пялился и офигевал только один человек. Я.

Тут у меня выпала авоська из рук, и банка консервированного горошка с грохотом покатилась по мраморному полу. Прямо к ногам какого-то гусара в курточке с золотыми шнурами. Он поднял горошек и посмотрел на меня.

Ка-ки-е у него были синие глаза! Только один раз в жизни я видела подобный восхитительный цвет. Летом 1980 года Женька Артамонова с третьего этажа повисла верх ногами на дворовом турнике и явила миру трусы цвета ультрамарин, привезенные ее отцом из Польши.

Вот такие это были глаза.

Незабываемые, как трусы Женьки Артамоновой.

– Вы будете выходить? Я закрою двери, – сказал диспетчер.

– Закрывайте, – в полном ауте прошептала я.

И зала исчезла.

Я снова оказалась в темноте. Перед глазами мельтешили разноцветные мушки.

Облизывали когда-нибудь экран советского телевизора? Если его немножко лизнуть, то на нем появлялись яркие цветные точки. Это было очень красиво и галлюциногенно. Никакому Кастанеде такое и не снилось.

– Так куда вам? Быстрее говорите, мне некогда.

– А вы куда угодно можете? – осторожно уточнила я.

– Куда угодно, кроме космоса. Там сегодня технический перерыв. Вы новенькая, что ли?

– Я старенькая, я три года в этом лифте езжу.

– Лифте?! А ну-ка, скажи фамилию.

– Арефьева.

– Никуда не нажимай, я сейчас список проверю. – И диспетчер стал шуршать у себя бумагами. – Арефьева, тебя нет в списке. Какого черта ты тут делаешь?

– Я домой еду. На тринадцатый этаж.

– Ну так и едь! На бал ей, посмотрите на нее! – голос из кнопочки ругался на меня до тех пор, пока лифт не остановился на тринадцатом этаже. – Вылазь, приехали, Арефьева.

– Спасибо. А можно буде…

– Нельзя, Арефьева. Забудь все, что видела, – сказал диспетчер и замолчал.

Теперь у меня есть хобби.

Я надеваю длинное белое платье, которое собственноручно сшила из кухонной кружевной занавески. Подпоясываюсь голубой лентой, надеваю пуховик и иду в лифт. Там я прыгаю до опупения, надеясь, что лифт застрянет и снова раздастся недовольный голос диспетчера. И я опять попрошусь на бал.

Мне туда очень надо. Там гусар в курточке с золотыми шнурами. С глазами, как трусы Женьки Артамоновой.

Он протянет мне банку горошка и скажет:

– Мне кажется, это ваше.

А я засмеюсь легко и звонко и отвечу:

– Да у меня еще одна есть.

И стану махать руками у него перед лицом, чтоб он заметил, что у меня нет обручального кольца. Он внимательный, он заметит.

Мне бы только попасть в этот лифтовой список.

На базаре

Вчера зачем-то понесло меня на рынок. Захотелось свеженького, сала там или меда, носков хотя бы. А то у меня к концу зимы от носков одни дырки остаются вечно.

Гляжу, у одного ржавого ларька чего-то дают. Небольшая такая тихая очередь, в конце дядька с испуганными глазами стоит.

У меня нюх на приключения, в левом ухе кто-то так тоненько-тоненько заныл: «Не ходи туда, Зоя Владимировна, не надо тебе туда ходить! Могут ножки оторвать прям под корень».

Ну, я сразу стойку охотничью и сделала.

Главная там, значит, тетка какая-то крошечная, мне примерно по пупок. В ширину такая же, так что, если тетка ляжет на бок, мало что изменится. Удобная со всех сторон. На пояснице у тетки собачья шаль повышенной косматости, на башке малиновая чалма и валенки. Валенки, правда, на ногах, но все равно очень красиво. А еще красивая тетка курила, да так, что мимо пролетающие воробьи немножко даже падали на снег и там лапками дрыгали.

Через три секунды я уже пристроилась за мужиком с испуганными глазами.

– А что дают? – шепчу ему в ухо.

А мужик за сердце схватился и свалился рядом с воробьями.

– Ох уж эти мне интроверты. Значит, что-то нужное дают. Надо брать, – рассудительно подумала я и стала ждать своей очереди.

Очередь двигалась быстро. Невозможной красоты тетка совала руку в коробку, что-то оттуда выуживала, быстро паковала это в газетный кулек, протягивала людям. Люди хватали, говорили «Спасибо!» и убегали.

– Не кончилось?! – уточнила я, когда тетка наконец стала выдыхать дым мне в коленку. – А то на мне всегда все кончается.

– Не кончилось, – ответила тетка невозможной красоты.

– А что даете хоть?

– А что тебе надо? – строго спросила тетка

– Мне бы бессмертия надо или носки новые. Или мед. Или сало. Но я готова взять то, что у вас в коробке.

– Тебе топотуна, шуршашку или пылееда?

– Видите ли, я в первый раз. Не разбираюсь.

– Чтоб за пятки кусал и шуршал, чтоб пыль ел или чтоб ночью топал громко?

– Давайте, кто пыль ест, – оживилась я. – А то я пылесосить не люблю.

– У тебя бардак дома? – строго спросила тетка.

– Художественный беспорядок, – обиделась я.

– Не, не дам тогда. Он у тебя нажрется чего попало и будет животом страдать. А то и помрет, они нежные очень, пылееды эти. Не дам.

– Хорошо. Дайте топотуна. Или шуршашку. А знаете, обоих давайте.

Тетка не глядя залезла рукой в коробку, поймала кого-то, сунула в кулек из газеты, аккуратно завернула края и протянула мне.

– Стойте! А сколько стоит?

– Вообще, я их бесплатно раздаю, но тебе за сто рублей, так и быть.

– Спасибо. А они не укусят? Я просто хочу кулек под пуховик засунуть, чтоб не замерзли.

– Хоспади, откуда вы беретеся такие нежные. Ну укусят, переломишься, што ли. Иди давай, мне ларек закрывать пора. А то передумаю. – Тетка собрала воробьев в край шали и унесла куда-то внутрь ржавого ларька.

Чтоб тетка не передумала, я взяла ноги в руки и дала деру.

Пока бежала домой, успела передумать кучу мыслей: «А что она будет делать с воробьями? А что в кульке? А нафиг это мне? А почему кулек такой легкий?»

В общем, очень быстро добежала. На кухне осторожно развернула кулек. Он оказался пустым.

– Тьфу ты блин! – сказала я и выкинула кулек в мусорку.

Чтоб я еще раз на этот базар пошла, да ни в жизнь. Кругом обман. Интересно, какая зараза третью ночью громко топает по кухне и шуршит под кроватью… надо все-таки опять сходить к ржавому ларьку, спросить, чем это кормить. Может, еще чего дадут. Интересно же.