Когда Кузнечики выходят на охоту (СИ) - Ли Марина

Джона сверлил меня недовольным взглядом, наверное, целую минуту. А потом обронил сквозь зубы:

— Веревки из меня вьешь! — И снова оперся о скамью, передернув плечами. — Поливай давай, пока я тут не околел и окончательно сил не лишился. Мне еще твоего больного в дом волочь.

Я взвизгнула от радости и даже водичку магическим импульсом немножко подогрела, чтобы моему самому лучшему в мире другу приятное сделать.

— Ты самый лучший, — признала я, а Джона проворчал в ответ, впрочем, весьма довольным тоном:

— Я знаю.

А я подождала, пока он вымоется и высушит себя магией, исподтишка любуясь мужской фигурой, а затем мягко приступила ко второму акту:

— Вот увидишь, завтра, самое позднее — послезавтра, Матэнхэйму станет лучше, я смогу оставить его на попечение жены, и сразу же вернусь в замок.

Новая волна возмущения была и яростнее, и глубже, и даже агрессивнее. На эмоциях мой некромант даже попытался угрожать, что, если понадобится, он меня по рукам и ногам свяжет, но не оставит наедине с…

— С чудовищем? — холодно уточнила я, когда Джона замялся на мгновение. — Это ты хотел сказать?

Он зыркнул недовольно и вдруг вспомнил, что стоит передо мной обнаженным по пояс. Я тоже вспомнила и снова покраснела, но на этот раз скрыть свой позор от Джоны не удалось. Некромант перехватил мой взгляд, странно оскалился и, отвернувшись, стал одеваться.

А я подумала, что у него все же невероятно красивая спина. Пожалуй, самая красивая из всех, что мне доводилось видеть. Поэтому не сразу сообразила, почему Джона вдруг обронил раздраженное:

— Нет.

— Нет? — переспросила я, а он оглянулся и, хмурясь, признался:

— Кузнечик, я просто боюсь, что он навредит тебе. Что бы ты ни думала, но он... — Махнул рукой в сторону Матэнхэйма. — …Он взрослый, сильный мужик. И я даже готов забыть о том, что он вервольф. Пусть. Но ведь он сам себе не верит. Иначе зачем бы добровольно посадил себя на цепь, да еще и семье велел в погребе спрятаться? Боялся, что не справится с собственной агрессией. А если он очнется и набросится на тебя? Ты же маленькая, слабая. Прости меня, Кузя, я многим готов рискнуть в этой жизни, но не тобой.

Я промолчала.

— Ты на моем месте поступила бы точно так же. Идем.

Мы вернулись к моему пациенту, который до сих пор лежал в луже собственных нечистот, но теперь выглядел не как вервольф, не как чудовище, а как обычный, пусть и сильно изможденный мужчина.

— Джона. — Я взяла друга за руку. — Когда Матэнхэйм очнется, он ни на кого из-за слабости не сможет напасть. Понимаешь. Это болезнь такая, особенная. Ею и животные болеют, и люди. И у всех, у всех, понимаешь, одна симптоматика. Они первую неделю не то, что встать, они даже есть-пить самостоятельно не могут.

— Кузя.

— А еще за ними уход нужен особый, иначе умрут.

— Так ведь... — Джона снова попытался завести старую песню о преимуществе замка в вопросе ухода за больным вервольфом, но сам осекся, вспомнив, что как раз эту тему мы уже закрыли.

— Жена могла бы справиться, — продолжила я. — Но ты же сам видел. Она на ногах еле стоит, к тому же дети...

Словами не передать, как сильно Джоне не хотелось со мной соглашаться, но от своей идеи волочь вервольфа волоком в замок он все же отказался, перенес Матэнхэйма к дому, но устроил в летней кухне на широкой скамье под окном.

Ну и ладно.

Может, так и лучше.

Пока приятель занимался семьей лесника — надо было объяснить Мэри, что ей больше не из-за чего волноваться, помочь перебраться из катафалка в дом, — я раздела Матэнхэйма, обтерла его влажным полотенцем и, отыскав в одной из спален большого дома сундук с одеялами и свежим постельным бельем, устроила своего немощного вервольфа с максимальным комфортом.

И только после этого заметила, что в загоне для коров безмятежно щиплют травку демонические некромантские кони, а сам некромант, переодевшись в одежду лесника, хозяйничает на подворье.

Глава 11. Как взглянуть на друга новым взглядом еще раз

Кресло было удобным, плед теплым и мягким, а огонь в печи так уютно потрескивал, что веки мои, будто налившись свинцом, то и дело норовили закрыться. А ведь мне нельзя было спать! Я должна бдеть у постели больного!

Конечно, я была не одна. Джона старался ни на шаг от меня не отходить, а если и отходил, то постоянно держал в поле своего зрения. «Для моей же безопасности». Хотя откуда мне на хуторе Матэнхэймов может грозить опасность — непонятно. Разве что от Бифштекса. Он был таким потешным, что я легко могла надорвать животики от смеха.

Впрочем, когда мы спускались в подвал, где семейство Матэнхэймов хранило переговорное зеркало, щенок остался на улице гонять выпущенных из загона гусей.

И убегать от них, забавно повизгивая и поджав маленький беспокойный хвостик.

— Еще летом Мэтр распорядился разместить зеркала на всех хуторах, — рассказывал по пути Джона. — Даже на самых отдаленных. Даже там, где ими никто не сумеет воспользоваться. На случай если кому-то из щитодержцев срочно понадобится связаться с замком, где, как ты, наверное, уже знаешь есть дежурный. Связной, так сказать.

Я знала. Это был тот самый связной, который не ответил мне, когда я пыталась связаться с Джоной еще из БИА.

— Если ты не перестанешь сопеть, я нашлю на тебя зачарованный сон, — не открывая глаз, проговорил из соседнего кресла Джона. — К тому же тебе все равно нужно поспать. День был не из легких.

Я показала ему язык и мысленно послала к демонам.

День и в самом деле был изнурительным. И самым сложным, как это ни забавно, было рассказать о случившемся так, чтобы не солгать, но и не раскрыть при этом правды. В итоге я сказала, что семья Матэнхэймов пострадала от той самой зловещей порчи, которая бродила по окрестностям замка так, словно у нее ноги были. Что было правдой.

— Мы вернемся к концу недели, — закончил разговор Джона. — Но если понадобится помощь, вы знаете, где меня искать.

— Но...

— И если не понадобится, тоже можете кого-нибудь прислать. Матэнхэйм круглый год снабжает замок дичью, отблагодарить его помощью — это меньшее, что мы можем сделать. Я, кстати, это уже делаю, но у меня только две руки. Нужны еще хотя бы четыре.

— Доложу, — ответил связной и отключился, пока Джона не потребовал от него чего-то еще.

А потом мы поднялись наверх, и я помогала Мэри готовить ужин на летней кухне. Играла с детьми, ловила Бифштекса, следила за состоянием здоровья Матэнхэйма-старшего, спорила с Джоной из-за того, что снова, по его словам, необдуманно расходую резерв. А как его не расходовать, если малышня (особенно Бифштекс) просто визжали от радости, когда я создала фантомную мышку, маленькую, но юркую, и когда пришлось за ней бегать всей смешливой толпой. Даже маленькая Мэри хохотала и рвалась к братьям, забыв о болезни и истощении.

Так что — да. Я устала и порядком растратила резерв, но уснуть, рискуя жизнью пациента. Это высшая степень не профессионализма.

— Не спится, — соврала я и, потянулась за яблоком, которое лежало на блюде вместе с другими фруктами, ароматным козьим сыром и ломтями рыхлого от свежести пшеничного хлеба.

Джона глянул на меня из-под ресниц.

— Что ж, — мурлыкнул он, внимательно следя за тем, как я подношу яблоко ко рту, — тогда предлагаю потратить время с умом и, наконец, посвятить меня в подробности твоего гениального плана по заполучению мужа.

— Ой!

Сон слетел с меня, как листья с каштанов на аллее БИА в первую морозную ночь, и с тихим шелестом упорхнул в трубу вместе с со струйкой прозрачного дыма.

— Что случилось?

Услышав тревогу в моем голосе, Джона сначала глянул на безмятежно дрыхнущего Матэнхэйма, а затем вернул свой взгляд мне, изогнув в недоумении при этом левую бровь. Я закусила губу и покачала головой — не было никакого желания признаваться в том, что за весь день едва ли пару раз вспомнила о своем будущем муже. А ведь он сейчас должен занимать все мои мысли без остатка!