Бентли Литтл, Глория - Бентли Литтл

помнила. Разве это не забавно? Она вспомнила, как принесла фотографию домой, и особенно запомнила, как отец сказал ей написать на обратной стороне имя каждого. Его раздражало, что имена не были напечатаны на фотографии, как это было каждый год. Глория рассмеялась и сказала ему, что ей не нужно записывать ничьи имена. Она их всех знает и уж точно никогда не забудет.

Но он была прав. Как это часто бывает мудрость взрослых становиться мудростью только спустя года. Папа был прав, и ее взгляд остановился на милом мальчике в первом ряду, и она попыталась вспомнить его имя, его голос, кто были его друзья, хоть что-нибудь о нем, но абсолютно ничего не приходило на ум. Это заставило ее почувствовать меланхолию, задаваясь вопросом, как люди, которые были важной частью ее повседневной жизни, оказались полностью забыты ею.

Мальчика звали Брэдли? — подумала Глория. По какой-то причине это имя застряло у нее в голове. И она ассоциировала его с именем... Лукас. Может быть, это был кто-то из его друзей?

Она никак не могла этого понять и просто откинула мысль и перевернула страницу, все еще ища фотографию отца.

А вот и он.

Удивительно, но на нем были те же рубашка и брюки, в которых он вышел из ванной вместо Бенджамина. Фотография была сделана во время одной из их поездок на отдых — похоже, в Йосемити, — и на ней он стоял рядом с ее мамой, а позади них был водопад. Они оба улыбались, но если улыбка мамы выглядела естественной и счастливой, то улыбка отца казалась немного слишком большой, немного слишком принужденной, немного слишком. Возможно, она читала в фотокарточке больше, чем было на самом деле, привнося в нее багаж недавних событий, но Глория так не думала. Что-то нервирующее было не только в улыбке ее отца, но и в том, как он смотрел в камеру. Казалось, он смотрел сквозь фотографию на нее, как будто знал, что произойдет все эти годы спустя. Должно быть, фотографировал Пол — он был старшим и мальчиком, и такие обязанности обычно ложились на него, — так что, возможно, именно на него был направлен этот жесткий взгляд, но Глория не могла избавиться от ощущения, что взгляд отца был направлен именно на нее.

— Глория?

Она подскочила при звуке голоса своего мужа.

Ее непроизвольная реакция заставила его рассмеяться, но его смех быстро угас, когда он увидел, на что она смотрит.

— Именно так он и выглядел, — сказала она. — Та же одежда, прическа, лицо.

— Может быть, это была действительно галлюцинация? Ты подсознательно запомнили эту фотографию...

— А ты заснул на унитазе, и тебе приснилось... как ты исчезаешь из ванной и снова появляешься на тротуаре передо мной? — Глория покачала головой. — Мы уже говорили об этом. Это было на самом деле!

— Ты права, — произнес Бенджамин и шумно выдохнул. — Но продолжать зацикливаться на этом нехорошо. С тех пор же ничего не произошло. Может быть, ничего и не произойдет. Я думаю, что нам нужно двигаться дальше, жить как жили и попытаться забыть этот инцидент.

Она поняла, почему он так сказал: он был напуган. Возможно, он даже прав. Но она не была уверена, что сможет так легко отбросить все это — даже если захочет. Тем не менее, Глория кивнула в знак согласия и захлопнула фотоальбом.

— Что если мы отметим это и займемся чем-нибудь веселым? — спросил Бенджамин. — У меня есть скидочный купон "Золотой ложки". Бесплатный замороженный йогурт!

Глория засмеялась.

— Звучит неплохо, — сказала она.

В ту ночь ей приснилось, что она увидела в зеркале лицо отца вместо своего собственного, когда чистила зубы, а утром она постаралась почистить зубы, пока Бенджамин принимал душ, чтобы не оставаться в ванной одной.

На работе было нечем заняться. Музей был закрыт, так как устанавливалась новая экспозиция, и она связалась со всеми представителями местной прессы на предыдущей неделе, разослала электронные приглашения на прием по случаю открытия активным и влиятельным людям округа Орандж и направила флаеры членам и давним сторонникам. Она ответила на несколько электронных писем, отправила несколько других писем, разобрала физическую почту, накопившуюся за последнюю неделю, и пообщалась с Сидхилом Параманенгерханом и Фрэнсисом Леонардом, кураторами новой выставки. Но в основном она думала о своем отце, гадая, знал ли он, что Пол с сыновьями в этот день будет в Диснейленде, и не появится ли он как-нибудь здесь, в музее, притворяясь обычным посетителем.

Когда она пришла домой, ее шея затекла от напряжения. Бенджамин сидел на заднем дворике и читал книгу, полупустой стакан чая со льдом стоял на маленьком столике рядом с ним. Он поднял глаза на звук раздвижной стеклянной двери, когда Глория вышла, чтобы присоединиться к нему.

— Сегодня звонила Майра, — сообщил он ей. — Она хотела узнать, могут ли девочки остаться на ночь в субботу. Я сказал ей, что ты ее наберешь, как только приедешь с работы.

— Она сказала, почему?

Он поднял брови и усмехнулся.

— Видимо, очередное свидание.

— На всю ночь?

— Может быть, она рассчитывает, что в сотый раз ей точно повезет.

Глория поморщилась. Нет ничего неприятнее, чем думать о сексуальной жизни своих братьев и сестер.

Бенджамин воспринял ее кислое лицо по-свойму.

— Да ладно. Они хорошие дети.

— Я знаю это. Просто... — Она покачала головой. — Помнишь, что случилось с Клиффом? Майра слегка зациклилась...

— Интересная фраза.

— ... на этих вещах. — Глория ударила его по плечу. — В итоге ее самооценка оказывается растоптанной до основания, а мне приходится выхаживать ее. Ты знаешь, что она не хочет доверять Полу, а они с Джанин как масло и вода. Одна из них всегда в конце концов обижается и уходит, надувшись.

— Послушай, мы не знаем подробностей. Все, о чем она спрашивает, это могут ли девочки остаться у нас в субботу.

— Конечно, они могут, — сказала Глория. — Но...

— Вот и чудесно! Позвони ей.

Она могла сказать, что он уже перегрелся — терпимость Бенджамина к семейной драме была практически нулевой, — поэтому она отказалась от разговора с ним и просто позвонила Майре, сообщив сестре, что та будет очень-очень рада пригласить девочек к себе.

В субботу днем Майра высадила девочек рано, вскоре после трех