Этот счастливый токсичный мир - Диана Ибрагимова

Я назвал его Густавом и начал каждое утро здороваться с ним и рассказывать ему планы на день в надежде, что папу это развеселит. Он больше не смеялся, но иногда я замечал, как уголки его губ на секунду-другую приподнимались в подобии улыбки. Это поощряло меня говорить с Густавом день за днем, а с годами закрепилось в железную привычку, которую я не оставил по сей день.

Успокоившись немного, я встал, чтобы еще раз взглянуть на схему и начать собирать оборудование.

– Да, Густав, кислота – это не слишком эстетично. Вы, наверное, предпочли бы щелочной гидролиз? Я тоже думаю, что ресомация гидроксидом калия – идеальный выход. Но как я создам в домашних условиях давление в десять атмосфер и температуру в сто восемьдесят градусов? Тут нужна специальная камера. И даже в ней через полтора часа останутся кости, а скелет в ванной немногим лучше тру…

Я не договорил, потому что услышал странный звук. Дверь в лабораторию осталась незакрытой: я планировал переносить оборудование, так что подпер ее пуфиком, сидя на котором обычно обувался. В коридоре отчетливо раздавался посторонний шум.

Я закрыл глаза, помассировал виски, шумно выдохнул.

– Нет, Густав, я не собираюсь проверять, что там такое. Там никого нет. Я не поддамся этим галлюцинациям. Шпионы, преследователи и маньяки – это просто выдумки киношников, которые не устают ездить на одних и тех же исторических образах. Забивают ими людские головы. И потом начинаешь верить, что и в реальном мире есть кто-то готовый следить за тобой день и ночь. Чушь собачья.

Это в древние времена популярным личностям вроде меня приходилось нелегко. Их буквально преследовали поклонники. Сторожили у дома. Всюду ходили за ними. Рылись в их мусоре. Медийным персонам невозможно было выйти в общественное место, не оказавшись окруженными толпой. Но сейчас, когда такое нарушение частной жизни и личного пространства строго каралось законом, все, на что я мог рассчитывать, бродя по улицам, это слишком частые улыбки в мою сторону, внимательные взгляды и тот факт, что любой здоровающийся со мной человек знал меня по имени. Вот почему я изо всех сил гнал от себя странные мысли. Тем более что я так ни разу и не поймал этого маньяка, как ни старался. Меня преследовала деменция, а все остальное дорисовывало больное воображение.

– Ну что ж, Густав, – сказал я скелету, – пришло время прощаться. Вы теперь за главного.

Мне было стыдно оставлять его в бардаке, так что сперва я убрал осколки, а потом уже занялся делом. Пришлось немало повозиться, перетаскивая шланги, канистры и оборудование в ванную, но от лаборатории ее отделял только коридор, и двери находились друг напротив друга.

Ванная была небольшой, так что конструкция заняла ее почти полностью. Мне приходилось аккуратно передвигаться, чтобы ничего не сломать. Когда все было готово, я настроил таймер, разделся догола, дабы не создавать раствору лишнюю работу, и залез в ванну, предварительно заткнув пробкой слив. Механизм выдернет ее, когда я уже целиком растворюсь и жидкость будет обезврежена нейтрализатором.

Ванна была пустой, но горячей: я поставил ее на подогрев, чтобы разложение ускорилось от тепла. В воздухе витал запах мятного шампуня, как в детстве, когда тетя купала меня с пеной. Я давно принимал только быстрый душ и уже забыл этот запах. Ванна была длинная – ее делали под сто семьдесят папиных сантиметров – так что я растянулся в ней во весь рост и взглянул на небо. Его было отлично видно сквозь стекло: часть потолка на балконе второго этажа, как раз над ванной, была прозрачная. Стекла скреплял тонкий армированный каркас, и тени от металлических реек разлиновали меня на квадраты. Ветер утих, сменил направление. Тучи медленно плыли на север, безмятежные, далекие от земных забот. Было видно, как шелестят верхушки молодых тополей, которые папа посадил в честь каждого из Топольски. Его и мамино дерево уже сильно вымахали, мой же тополь был едва ли в половину их роста, но и его макушка оказалась достаточно высокой, чтобы я мог заметить ее сейчас.

– Пап, мам, простите, – сказал я устало. – Несмотря на вашу страсть к дендрологии[17], я не хочу быть деревом. Может, когда-то мои останки попадут в озеро или море, я испарюсь и стану облаком…

Дождавшись сигнала таймера, я откупорил пробирку и поднес ко рту.

Больно не будет. Ни судорог, ни пены изо рта, ни трясучки. Просто в сознании выключится свет. В этом плане удобно быть токсикологом.

Я уже собрался опрокинуть содержимое пробирки в рот, когда наверху послышался топот, и на мое голое тело упала тень. Я зажмурился.

– Это облако, просто облако…

Что-то громко бахнуло по металлическому каркасу надо мной, заставив меня распахнуть глаза.

Я испуганно взглянул наверх.

С потолка на меня смотрело черное лицо.

Я быстро зажмурился, прогоняя морок. Но когда снова взглянул наверх, лицо все еще смотрело. Скорее даже не лицо, а маска, но тут уже я не успел толком рассмотреть.

Реакция «бей или беги» в критические моменты срабатывает гораздо быстрее логики. Поэтому я поступил абсолютно иррационально для человека, который только что собирался покончить с собой: заорал, выскочил из ванны и вылетел в коридор, чудом не разрушив систему самоутилизации.

Оказавшись в прихожей, я так хлопнул дверью, что с нее слетела табличка «Внимание, токсично! Вход строго в химзащите!», оставленная для тех, кому не повезет убираться в моей ванной. Я сделал несколько глубоких вздохов и произнес:

– Это просто игра сознания, Финард… Там никого нет.

Выждав минуту, я приоткрыл дверь и глянул на потолок – и правда, никого.

Меня пробрало смехом от собственной глупости.

Пару минут я хохотал до слез, это было больше похоже на истерику.

Но тут заскрипели ступени на лестнице, заставив меня замолкнуть. Кто-то спускался со второго этажа.

«Нет, хватит с меня, хватит! Я должен покончить с этим немедленно! Я не позволю деменции забрать мой рассудок!»

Я рванул обратно в ванную, совсем забыв, что не успел перенастроить таймер. Вибрация часов на тумбе застала меня врасплох. Я уже не должен был услышать этот сигнал. Он планировался как посмертный и означал запуск системы растворения.

Комната наполнилась едким токсичным паром. Я вылетел обратно в коридор, неистово кашляя и плача навзрыд. В ближайшее время зайти в ванную будет невозможно. Пока не сработает нейтрализатор и вытяжка не проветрит весь тот ужас, что я натворил. Хорошо хоть дверь прилегала герметично, папа не