Этот счастливый токсичный мир - Диана Ибрагимова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я тяжело вздохнул, снова попил воды.
– Видите ли, в чем наша с вами проблема? Я не могу вам помочь, хотя имею для этого все инструменты. Вы голодны, а у меня есть еда, но я не могу вас накормить, потому что вы не умеете глотать и выплевываете мою идею, даже не разжевав. Вам холодно и страшно посреди бури, а у меня есть огромный дом, но я не могу вас впустить: вы не видите распахнутую дверь. Каждый день вы сидите на дне своего болота, обхватив обеими руками валун страданий, и даже не думаете его отпускать.
Я перебрался на ладонь медного рыболова и начал осторожно подниматься.
– Но я разорву этот замкнутый круг! Вот почему сегодня я позвал всех сюда. Хочу попрощаться с вами, потому что скоро меня здесь не будет!
– Дед Тю-тю, а ну слезай оттуда! – запаниковал Большой Бо, приставляя к памятнику лесенку. – Что это ты задумал? Хватит людей пугать!
– Стой! – прокричал, раздвигая шокированную толпу, Мэл Граб. – Стой и не двигайся! Я сейчас!
– Что сейчас? – не понял я. – Чего вы все так всполошились?
Маленькая рука полицая схватила меня за лодыжку. Мэл, в два счета оказавшийся рядом, схватил за плечи большими горячими руками.
– Вот уж не думала, что и деда Тю-тю настигнет маразм! – вдруг зарыдала Лори. – Великий Раций! Только не его!
– Да нет у меня маразма! – воскликнул я. – Вы что, подумали, я отсюда спрыгну?
– Ты же сам сказал, что тебя здесь скоро не будет! – выпалил стиснувший меня Мэл. – Ты чего, дед? Если тебе плохо, только скажи! Это же последнее дело – вот это самое! Ну, хочешь, мы всем кварталом будем устраивать День гедоскетизма для тебя, а? Хочешь? Все нарядимся в полотенца и пирожков напечем!
Я был удивлен до глубины костей.
– Да не собирался я прыгать, честное слово! Как вы вообще могли такое про меня подумать? Я просто решил пойти в Тизой! Я расскажу свою теорию лично Орланду Эвкали и попрошу его, чтобы мне вернули удольмер! Тогда я легко смогу вам всем доказать, что я действительно счастлив! Что моя теория работает! Вот в каком смысле я с вами прощался!
Перепуганный Мэл развернул меня к себе.
– У тебя точно маразм, дед Тю-тю! Тизой на другой стороне планеты! Как ты собрался до него дойти?
– На своих двоих! – сказал я, похлопав парня по плечу. – Поверь мне, Мэл, я понимаю, на что иду. Я планировал это очень долго и дал себе слово, что выполню, если доживу до шестидесяти лет и останусь в здравом уме. Как видишь, все условия выполнены. Поэтому давайте прощаться, друзья! Будьте счастливы!
Максий. Интермедия
Пасмурное зимнее утро. За окном грохочут поезда – скоро начнется моя смена. В маленькой кухне пахнет гренками и горячим шоколадом. Ална пьет какао, сидя на любимой табуретке-зебре, и смотрит, как дождь падает на крыши соседних домов, а я изо всех сил стараюсь заплести ей одинаковые косички. В парикмахерскую мы не успеваем – безнадежно проспали.
Ална делает последний глоток, отставляет кружку и вдруг очень серьезно, совсем не по-детски говорит:
– Мама не вернется, пап. Хватит уже ее ждать.
У меня такое чувство, что зима добралась до желудка и сковала льдом недавно выпитый кофе. Оттуда мороз переходит на правую руку.
– Конечно, вернется, – возражаю я. – Она всегда возвращается.
– Ее уже два года нет! – Ална так резво вскакивает с табуретки, что я едва успеваю выпустить ее волосы. – Это половина моей жизни!
– Судя по твоим расчетам, ты гуманитарий, доча, – говорю я, откладывая расческу и стараясь казаться беззаботным. – Ее нет всего пятьсот восемьдесят три дня. А тебе уже шесть лет. Так что она пропустила только треть твоей жизни. Удобрение нам не присылали, повестку с Аморановых островов – тоже. Значит, твоя мама жива, здорова и обязательно к нам вернется.
Ална поворачивается ко мне со слезами на глазах и спрашивает:
– Зачем она меня вообще родила, если потом бросила?
– Она тебя не бросала, милая…
– Еще как бросила! Почему она все время от нас уезжает? Почему?
Ална пинает свою табуретку, толкает меня и убегает к себе в комнату. Там, в гнезде из книг, забившись под плюшевое одеяло, она воет в голос, а я растерянно стою у кровати и не знаю, что делать. Потом соображаю – Ална любит сказки.
Я тихо ставлю разбросанные книги на полку в изголовье кровати и на ходу сочиняю историю:
На одном заброшенном поле стоял одинокое Пугало. Долгие годы он верой и правдой служил фермеру, охраняя урожай от ворон. Пугалу нравилась его работа, и он думал, что будет выполнять ее всегда, но однажды фермер уехал в другие края и не забрал Пугало с собой.
– Кому ты нужен, стра-арый страшила? – каркали ехидные вороны, летая над ним. – Скоро ты совсем изветшаешь и умр-решь! А мы похороним тебя под своим пометом!
Ална не выбирается из-под одеяла, но перестает всхлипывать и затихает: трудно слушать сказку, когда ревешь.
Пугало упрямо ждал, когда приедет новый фермер и начнет обрабатывать землю, но время шло, а поле все пустовало и зарастало сорняками. Даже воронам наскучило прилетать сюда: им нечем было поживиться в заброшенной деревне.
Бедный Пугало выгорал под летним зноем, мок в осенних дождях, тонул в снегу зимой, а весной подгнивал от талых вод. И никому не было до него дела, пока однажды на заброшенную ферму не прилетела веселый Ветерок.
– Ой, какой ты замечательный! – сказала она Пугалу, играя с его трещотками и погремушками. – Какой забавный!
– Я уродливый и старый, – возразил Пугало. – Все так говорят.
– А я говорю, что ты красивый! – рассмеялась Ветерок. – Смотри, сколько блестящих монеток у тебя на куртке! Они так здорово звенят!
И вот Пугало и Ветерок крепко подружились и полюбили друг друга. Но их любви не суждено было сбыться: уж очень разными они оказались. Пугало всю жизнь провел на одном месте и не мог уйти с родного поля. Любое движение разрушало его. А Ветерку нужно было все время летать, чтобы жить. Неподвижный воздух – это мертвый ветер.
– Возвращайся ко
