Этот счастливый токсичный мир - Диана Ибрагимова

– Куда это ты собрался, Тю-тю? – иронично спросила Лори, уже переодетая в нарядную бирюзовую кофту. – Деревом стать готовишься? Твою очередь давно пропустили, так что ты будешь жить вечно!

Новая волна хохота прокатилась от центра до краев площади.

– Знаете, я обитаю здесь уже десять лет, – сказал ваш покорный слуга, просмеявшись. – С тех пор как Полюшку забрали на Аморановы острова. Я тогда уже давно был на пенсии, и вся моя жизнь сводилась к ожиданию. Я просыпался каждое утро и думал: «Может, сегодня Полюшка вернется?» А потом мне пришло извещение с Аморановых островов.

Она все время шутила, что однажды нарочно туда поедет, потому что не хочет стать обычным деревом, когда умрет. Но я все-таки был уверен, что это случайность. Что она просто была неосторожна. К тому же срок она получила маленький, и я думал, ее здоровье не пошатнется сильно за время отработок.

Я продолжал ждать ее, но старался обходить стороной все булочные, потому что они нагоняли на меня тоску. Запах пирожков всегда ассоциировался у меня с возвращением Полюшки.

И вот как-то утром я пошел в магазин за яйцами, а когда вернулся, увидел, что все двери на моей лестничной клетке открыты. Соседи стояли на порогах своих квартир, переминаясь с ноги на ногу, опускали глаза. Кто-то вышел меня обнять. Кто-то похлопал по спине. Спросил, нужна ли мне помощь. Я не сразу увидел, что возле порога моей квартиры стоит мешок с удобрением.

Я замолчал. Площадь молчала вместе со мной.

– Как вы понимаете, это была Полюшка. Она стояла у порога квартиры, в которой я ждал ее столько лет. И я понял, что мне больше нечего там делать. И тогда я просто развернулся и ушел, чтобы больше никогда не возвращаться домой.

В первый день я прошел через весь город, пока не добрался до Рыбного озера. Помню, сидел там до самой ночи, глядя на воду, а с прибрежных кофеен, как назло, пахло выпечкой. Вечер был восточный, он отгонял всю рыбную вонь, и я чувствовал только ароматы булочек, пирожков и рогаликов.

Кто-то подошел ко мне и тайком сунул в руки чебурек. Я хотел запульнуть этим чебуреком прямо в озеро, скормить его рыбам. Но мне было неловко перед тем человеком. Поэтому я смотрел на чебурек и думал – почему обычный кусок теста с мясом причиняет мне столько боли? Есть ли способ освободиться от нее?

И вот тогда, именно тогда на меня снизошла Теория пирожка.

Я широко улыбнулся, увидев, как приуныли все на площади.

– Ну что это за лица? Я вовсе не собирался делать вас несчастными своим рассказом! Наоборот! Прямо сейчас вы видите перед собой человека, который освободился от боли! Освободился настолько, что теперь может есть пирожки каждый день и наслаждаться ими, а не испытывать тоску! Вот почему я не признаю ничего другого из еды. И вот почему я назвал свою теорию именно так.

На лицах соседей появились робкие улыбки. Им все еще было меня жаль. Но я не собирался сдаваться.

– Я считаю, что нас делают несчастными разного рода зависимости! – сказал я громко. – И самая страшная из них – людизм. Многие из вас попали сюда как раз из-за него! Те, кто не может забыть покойных супругов, пережить развод, добиться взаимной симпатии, стать привлекательным в глазах окружающих, отправить больного родственника в пансион, где о нем прекрасно позаботятся.

Тут я всей шкурой ощутил на себе мрачный взгляд Мэла Граба. Он все еще держал за руку Георга, который радовался купленным кабачкам, не обращая внимания на вашего покорного слугу.

– Человек может быть стабильно счастлив, только если перестанет привязываться к другим людям! – заявил я, не сбавляя напора. – Тогда его не столкнет в болото чья-то смерть, он не впадет в депрессию после измены или развода, не будет страдать из-за того, что некрасив и кому-то не нравится, или не спать ночами, переживая за детей. И при всем этом отказ от людизма не делает человека угрюмым отшельником. Я ведь на такого не похож, правда? Вы все меня знаете, и я у вас на хорошем счету. Я всегда помогу, подскажу и поддержу. Но я не хочу больше видеть в людях свою собственность и пытаться привязать их к себе.

По настроению соседей стало понятно, что пора сменить тему, и я сменил.

– А вторая болезнь, которая многим не дает быть счастливыми, – это вещизм! Нам навязывают мысль о том, что высшее счастье – это возможность обладать самыми лучшими вещами, услугами, домами. И многие в это искренне верят. Я вот знаю одну даму, у которой не меньше тысячи кофточек в шкафу, а она все равно каждые выходные катается по магазинам и барахолкам!

Бабушки в колесных креслах рассмеялись, а громче всех – Лори.

– С тех пор, как я ушел из своей квартиры, я больше никогда туда не возвращался. Я просто бродил целыми днями по улицам города, сидел в библиотеках, ночевал в кинотеатрах, купался в общественных банях и фонтанах, знакомился с людьми и коротал часы, помогая кому-нибудь с чем-нибудь.

Постепенно мой костюм износился до дыр, и я задумался: сколько вещей человеку нужно на самом деле? Теперь, спустя десять лет, я сижу перед вами в одном полотенце. И честно признаюсь – оно мне не нужно. А вы страдаете, что у вас нет седьмого оттенка одной и той же помады или очков последней модели. И даже если вы их получите, они будут радовать вас от силы пару дней. А потом надоедят, и вы найдете новый повод для страданий. Мы разучились радоваться мелочам из-за воцарившегося изобилия. И мы стали слепы к настоящим ценностям. Красоте заката, улыбкам людей, возможности думать, слышать, видеть…

Я промочил горло, зачерпнув воды изо рта ближайшей рыбины.

– Гедоскетизм – это учение, которое предполагает отказ от ложных, временных удовольствий. Которые сделают вас несчастными в долгосрочной перспективе. Отказавшись от этих удовольствий, вы освободитесь и станете по-настоящему счастливыми. И тогда мы наконец-то доведем Гедонис до утопии.

Люди улыбались, слушая меня, но по их глазам я видел, что после сегодняшней пламенной речи никто не подойдет ко мне и не спросит, как ему стать гедоскетом.

– Я не говорю, что все подряд должны немедленно порвать с родными и начать ходить голышом. Но если вы застряли здесь, в Квартале неудачников, наверняка виной тому стал людизм или вещизм. И вы можете выбраться отсюда, если последуете моему учению.

Никто