Миссис Больфем - Гертруда Атертон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ту минуту, когда она была как бы поглощена рассматриванием горящих углей, она казалась в состоянии полного безразличия, если бы не ее беспокойные руки. Бродрик заметил также темные круги под глазами. «Бедный ягненок, – подумал он, – она уже прошла через это, но не без жестокой борьбы. Но как ее жаль».
Когда он зажег спичку, она встала и, выдвинув ящик, взяла коробку русских папирос. – Я храню их здесь, чтобы не шокировать мою мать, теперь я не часто позволяю себе дорогие привычки, но сегодня буду праздновать и курить весь вечер. Как весело, что вы снова здесь, Джимми. Я слышала, что вы помолвлены. Это правда? Кажется, вы бросили всех других.
Мистер Бродрик покраснел и казался таким робким, каким только мог быть блестящий, испорченный репортер. – Ну, нет, не совсем, – допустил он, – пришлось много хлопотать, но я не могу распоряжаться своим временем. Но, надеюсь-да-я думаю, что теперь близка тихая пристань.
– Прекрасно, Джимми, прекрасно.
Некоторое время и он также смотрел на тлеющие угли, и глаза его смягчились. Тогда, еще раз, он отбросил от себя, вызванный им прелестный образ. Никаких безумств в Эльсиноре, с его больфемовской загадкой, которую надо распутать во славу «Нью-Йоркских новостей».
– Алиса, – сказал он, вытягивая свои длинные ноги с видом полной невинности и довольства. Я хочу конфиденциально поговорить с вами о миссис Больфем. – Он подождал и, когда метнул свою стрелу, вдруг взглянул ей прямо в глаза. – Я пришел к заключению, что это она его убила.
– Джим Бродрик! – Алиса вскочила, ее глаза яростно горели сердитым блеском. – О, вы, газетчики! Как это отвратительно!
– Почему? Садитесь, дорогая. Кто-нибудь ведь сделал это. Нет? Как говорят наши друзья немцы. И без сомнения, этот «кто-нибудь», это тот, кто больше других хотел от него избавиться.
– Но не миссис Больфем. Я ручаюсь за миссис Больфем. Скорее я заподозрю свою собственную мать. – Нет, друг мой, вы это не сделаете. Миссис Кромлей прелестна в своем роде, но она откровенно не стесняется своих пятидесяти лет. Она не та красивая женщина, которая выглядит на целых десять лет моложе, чем имеет право. Видите.
– О, но…
– Продумайте все это. Когда-то вы сказали, что подозреваете в натуре миссис Больфем неизмеримые глубины, или что-то подобное, присущее вашему полу. И вы были испуганы странным преображением ее лица не менее двух раз за две недели. Конечно, ваше изображение ее, выступающей в зале Загородного клуба, было изображением на все готовой женщины.
– Милой, хорошо воспитанной женщины, оскорбленной поведением пьяного животного – ее мужа. Да неужели вы думаете, что хоть одна из нас может прожить жизнь, не обращаясь от времени до времени в фурию по вине своего мужа?
– Без сомнения. Но, видите ли, смерть этого «животного» произошла так скоро вслед за сценой превращения выразительного лица леди, которое вы обессмертили на своем рисунке. И ни один вновь появившийся чёрт не будет больше похож на чёрта, чем тот, который вылез из-под обломков ангела. Когда взрыв происходит среди вас – женщин, таких кротких и строго сдержанных, они немедленно после пролетевшего циклона склеивают себя, накладывают заплаты и производят все это так же быстро, как налетает сам циклон. Но это зловещее лицо, одно из целой коллекции, всё-таки на минуту выплыло из своих тайников, и вы видели его.
– O, o!
– Я проследил каждого подозреваемого, из которых на многих подозрение не падает вовсе… По-моему, есть только двое, на которых оно может пасть.
– Кто другой?
– Дуайт Рош.
На этот раз глаза Алисы не вспыхнули. Под проницательным взглядом репортера она, видимо, взяла себя в руки, но прокусила длинный мундштук папиросы, которую держала в зубах.
– Что заставляет вас думать так? – спросила она, бросая в огонь окурок и зажигая другую папиросу, по-моему, вы заблудились где-то в дебрях.
– Он влюблен в нее.
– В кого?
– В леди, которая так своевременно, если не сказать несколько сенсационно, овдовела в прошлую субботу.
– Он не влюблен. Почему? Как вы нелепы сегодня, Джим. Она на тысячу лет старше его.
– Сколько ей лет?
– Сорок два. Мама посылала ей торт в день ее рожденья в прошлом месяце.
– Рошу тридцать четыре. Что значат восемь лет для неподходящей партии наших дней. Не говоря уже о незначительной разнице в годах, она кажется моложе, чем он. И когда женщина так прелестна, как миссис Больфем, так интересна своим проницательным умом и тонким намеком на какую-то тайну…
– Вы сумасшедший, положительно, сумасшедший. Прежде всего у него не было случая узнать, интересна она или нет – если бы это было так, весь Эльсинор звонил бы об этом. И – ах!
– Что?
– Ничего.
– Говорите, что? Это ваше дело доказать, что он невиновен, если вы можете.
– В тот вечер он был в Бруклине. На следующий день я встретила его у Коммеков и слышала, что он это говорил.
– Да, это то, что он старательно говорит каждому. Может быть, он может доказать это, а может быть и нет. Но это всё-таки не то, о чем вы думали.
– Я испугалась, что вы неправильно меня поймете. Но, хорошо, конечно, он может доказать, что был в Бруклине. Случайно я узнала, что в субботу, возвращаясь из клуба, он зашел к Больфемам, но пробыл там несколько минут. Я ушла из клуба вслед за миссис Больфем, так как пробыла там долго и вечером обещала помочь матери. Я приехала на автобусе, из которого вышла на углу улицы Даубарна, чтобы закончить с Гарриет Белл наши обсуждения относительно возможности для миссис Больфем потерять ее влияние в обществе из-за сцены в клубе – немногие из членов согласились бы вторично присутствовать при такой сцене. Кроме того, многие из новых богачек злобствуют на нее за ее влияние и охотно оттеснят ее на задний план. Выйдя из автобуса, я поговорила совсем недолго и быстро пошла к Авеню. Как раз, когда я повернула за угол, я увидала Дуайта Роша, он хлопнул калиткой и почти побежал к дому. Казалось, что он почему-то торопился.
