Динамический хаос - Татьяна Зимина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они несколько раз спали — по часу, по два — дольше лежать на жестких ящиках не получалось. От постоянного гула турбин в голове установился ровный шум, и через некоторое время Мирон заметил, что больше ничего не слышит. Вообще ничего.
Накатило дикое отупение. Казалось, это равномерное движение будет продолжаться вечно — до тех пор, пока грузовики не съехали с бетонки на обычную трассу.
И вот здесь стало ещё веселее: дробная тряска не давала возможности расслабиться ни на минуту. Сидеть, лежать было невозможно. Стоять — небезопасно. В любой момент грузовик мог дёрнуться, а держаться, кроме тех же ящиков, было не за что.
Амели, устроившись на полу, умудрилась открыть один из ящиков, и теперь перебирала промасленные, завёрнутые в вощёную бумагу железки.
— Что ты делаешь? — Мирон сел рядом и понял, что на полу трясёт меньше всего.
— Нам понадобится оружие, — сказала девушка, передернув затвор. Оказывается, она уже собрала пистолет — новенькую, тускло поблёскивающую смертельно опасную машинку. — Мы не знаем, где можем оказаться.
— Я не согласен, — взяв из её рук пистолет, Мирон положил его назад в ящик. — Когда начинается стрельба, всё становится только хуже.
— Это на крайний случай, — Амели вновь взяла пистолет и запихала его в рюкзак. Отправила следом пару магазинов. — В конце концов, его можно загнать. Нам понадобится еда.
Мы не можем пользоваться счетами, — вспомнил Мирон. — Мы теперь нелегалы. Те, кого стараются не замечать.
— Тогда возьмём еще несколько, — сказал он, сгребая железки из ящика. — Необязательно их собирать, так даже удобнее.
О том, что это кража, он старался не думать. Приходилось совершать вещи и похуже, а Рейнметалл борзиг, скорее всего, даже не заметит недостачи.
Ночью грузовик остановился. Остальной конвой громыхал дальше — судя по звуку — но их грузовик, даже не потрудившись прижаться к обочине, замедлил ход и встал посреди дороги.
Амели спала, положив голову Мирону на колени, но от смены ритма тут же проснулась.
— Я так понимаю, нам пора, — сказал он, нащупывая рюкзак.
— Отлично, — сглатывая сухим горлом, ответила девушка.
Вода закончилась часов девять назад. К тому же, дико хотелось отлить, чего в грузовике, да ещё при Амели, Мирон делать не собирался.
Они выбрались из-под брезента в ночную прохладу, спрыгнули с грузовика и отошли на обочину. Турбина взревела, и сигнальные огни фуры начали удаляться.
Пахнуло сыростью, речной водой и тиной. Впереди светилась россыпь огней — голубых, желтых, зелёных. На их фоне чернели острые шпили, тёмные кроны деревьев, слышался равномерный гул транспорта.
— Это Будапешт! — прошептала Амели.
— Вряд ли конвой шел именно в Венгрию, — осторожно заметил Мирон после того, как вернулся с противоположной стороны дороги. Пустой мочевой пузырь сделал его лёгким, почти невесомым.
— Да нет, это точно он, — Амели счастливо рассмеялась. — Видать, Призраку реально нужно, чтобы ты прочитал дневник отца. Так что погнали. Удивим Капюшончика.
— Ты знаешь, где он живёт?
— У меня карта, — серьёзно сказала девушка. — Вот здесь, — она притронулась кончиком указательного пальца к виску. — Нужно просто найти парочку ориентиров.
Сначала они долго шли по набережной Дуная. Рассвело, появились прохожие — Будапешт всё ещё оставался любимым городом туристов.
Вода в реке была тяжелая, словно металлическая.
— Так и есть, — кивнула Амели. — Реку наводняют миллиарды наноботов. Когда-то Дунай основательно загадили, вымерла вся рыба, совершенно нарушился биоценоз. Потом спохватились. Попытались чистить химически — и чуть не убили окончательно. Наконец запустили нанитов — они находят вредные соединения и разлагают на нейтральные молекулы. Ил выгребают специальные траулеры.
— А ты помешана на экологии, — заметил Мирон. — Прям любишь природу?
— Мы, люди — тонкая плёнка мазута на поверхности планеты, — зло сказала девушка. — Только и всего.
Капюшончик жил в Улье. Когда они по цепному мосту, переброшенному через Дунай еще в девятнадцатом веке, перебрались в равнинный Пешт, застроенный «умными» домами-роботами, на Мирона накатило какое-то иррациональное умиление.
Запахи, свист ветра между километровыми башнями, сырая слякоть дорожек, на которые всё время моросило из стационарных геодезиков — всё это напомнило родную Рязань.
Пара часов ушла на то, чтобы найти нужную башню. В подъезде горели такие же тусклые желтоватые лампочки, пол хрустел битым стеклом и одноразовыми смарт-картами — даже куча тряпья громоздилась в углу, покрытая застарелой плесенью и пылью.
Грёбаное дежа-вю, — подумал Мирон. — Будто и не было этих семи месяцев геморроя. — Сейчас поднимусь на сто сорок второй этаж, войду в свою квартиру…
— Капюшончик живёт на сто восьмидесятом, — сказала Амели, нажимая кнопку вызова лифта.
Точно так же, как в Рязани, прозрачная кишка лифта крепилась снаружи улья. И точно так же рядом с ней курсировали полицейские дроны.
Сейчас они разобьют стекло и вломятся в квартиру… — с замиранием сердца подумал Мирон.
Но дроны стайкой угрюмых шмелей пролетели мимо и скрылись за углом Улья.
Створки лифта открылись и Амели с Мироном, приготовившись сделать шаг наружу, синхронно замерли на месте.
Робокоп, — мелькнула мысль, и Мирон, взяв девушку за запястье, шагнул к задней стенке лифта.
Обтекаемый чёрный шлем, насаженный так глубоко, что виден лишь изгиб нижней челюсти. Армированные накладки на плечах, предплечьях, локтях. Бронированная кираса плавно спускается на бёдра и заворачивается между ног металлическим гульфиком. Сами ноги тоже в броне, синевато-сизой, тусклой, словно покрытой инеем.
Он мог бы производить угрожающее впечатление, — подумал Мирон. — Если б не был метр с кепкой. И снял розовые пушистые тапочки.
Робокопы запрещены уже лет десять тому, — пробегает незваная мысль. — А списанную броню довольно легко купить…
— Да выходите уже, — говорит Робокоп ломающимся подростковым дискантом, и повернувшись к ним спиной, шлёпает к открытой двери квартиры. — Что, игромана никогда не видели?
— Капюшончик? — неуверенно произносит Амели.
— А кто же ещё, цыпа? — подняв руку, он стучит указательным пальцем по своему дарт-вейдерскому шлему.
Всё-таки не похоже на мою конуру, — думает Мирон, привалившись к барной стойке, захламлённой до нельзя проводами, разъёмами и железяками, в которых с трудом угадываются материнские платы и интерфейсы тридцати, а то и сорокалетней давности.
Переборки между несколькими модулями вынесены, составляя единое полутёмное пространство. Из-за обширности периметра кажется, что потолки очень низкие. В глубине угадываются окна, заклеенные поцарапанным чёрным пластиком.
Из царапин струится утренний свет, оставляя золотые полосы на голом бетонированном полу. Там перекатываются комочки пыли вперемешку с фантиками от конфет и упаковками от чипсов. Стаканчики от сублимированного супа громоздятся на пенороловых одноразовых подносах, стопки уходят под потолок, с них свисают ниточки паутины.
В центре этого хаоса несколько металлических стеллажей полукругом огораживают кресло-трансформер. От приборов, назначение которых Мирон угадать даже не пытается, к нему тянутся провода — свитые в косы, забранные прозрачными хомутами, разноцветные и чёрные. Сходство с сосудами в теле человека приходит на ум само.
— Где твои родители? — идиотский вопрос, понимает Мирон, но не задать его пацану лет тринадцати просто не может. — Ты что, живёшь один?
Логово дракона — кресло с проводами — разворачивается на сервоприводах, из подголовника смотрит бледное лицо. Шлем Капюшончик снял. Из уважения к гостям, надо понимать.
— Мать умерла, когда мне было восемь, отца не знаю, — говорит пацан. Волосы его похожи на стеклянные волоконца, или на мицелий гриба. Кожа такая белая, что светится сама по себе.
— А кто платит за всё это?
— Чел, ты как с луны свалился, — Капюшончик любит щеголять старинными идиомами. — Я — свободный предприниматель. Самостоятельный индивид.
— То есть, хакер, — кивает Мирон.
Амели упорхнула в душ — в берлоге нашлось место и такому чуду техники, а они остались вдвоём. Мирон чувствует неловкость наедине с этим странным взрослым ребенком. Прихлёбывает кофе из банки — самогрейки. Их у Капюшончика залежи, несколько контейнеров.
— Я предпочитаю определение «бизнесмен», — говорит пацан. Пол-лица занимают громадные авиаторские очки, стёкла зеркалят стеллажи с железяками. — Я вырос в Плюсе. Информация — это окружающая среда. Предлагаемые обстоятельства. Реальность, данная мне в ощущениях. «У нас свой мир — мир электрона и клавиатуры, мир красоты данных. Мы используем
