Последняя точка(Удивительные свидетельства монахов и иных лиц, живыми проходивших мытарства) - Серикова Валентина

Казалось, он звучал отовсюду. Одно я понял сразу — он был не из мира живых.

— Николай!

Во мгновение ока я очутился на кладбище. Я узнал это кладбище. Оно находилось на родине моих родителей. Я часто бывал здесь, но это было в далеком детстве. С тех пор в городе мертвых почти ничего не изменилось. Был как будто вечер или утро. Голубой туман непринужденно гулял между могил, нежно задевая ледяные камни. Некоторым из них было по несколько веков. Под ними покоились известные люди, видные представители дворянства и духовенства. Когда-то в детстве мне рассказывали истории о самых выдающихся из них.

О каждом из этих людей можно было бы написать книгу или, как минимум, хорошую статью в элитный журнал. Скорее всего, такие книги уже были написаны.

Обстановка определенно говорила о том, что на улице прохладно. Но я почему-то не чувствовал холода. Я видел, как колышется трава, вместе с листьями кленов и дубов растущих на кладбище и вынужденных высасывать соки из мертвых. Оглядевшись, я увидел, что стою у могил отца и его родителей. Их фотографии на черном и красном мраморе ничуть не изменились. В сосредоточенных и неприветливых взглядах читалась какая-то озабоченность или настороженность. И только бабушка приветливо улыбалась. Бабушка была глубоко верующим человеком и завсегдатаем в местном кафедральном соборе. Я почему-то подумал как жаль, что я плохо знал ее, просто не интересовался ею. Хотя видел ее много раз.

— Николай! — голос раздался совсем рядом. Я едва улавливал в нем нотки волнения и озабоченности. На этот раз я знал, что зовущий стоит сзади меня. И я как-будто видел говорившего. Мое зрение приобрело новые качества. Мне не нужно было смотреть по сторонам, чтобы что-то увидеть. Я как-будто видел все сразу. Но я все равно обернулся. Передо мной стояла молодая женщина. На ней было длинное платье непонятного темного оттенка с вкраплением нескольких других цветов. Темные красивые волосы были аккуратно подобраны и спрятаны под легкое, словно из креп-жоржета, покрывало. Какое-то время я внимательно изучал ее обычное, ничем не примечательное лицо и понемногу начинал узнавать родные черты.

— Бабушка?! — я сам не понял — то ли это был вопрос, то ли утверждение. Моя неуверенность объяснялась тем, что она выглядела гораздо моложе, чем я ее помнил. В таком молодом возрасте она была еще задолго до моего рождения. Тем не менее, я узнал ее. Это, наверно, произошло по какому-то внутреннему чутью, нежели по внешности, хотя нельзя сказать, что внешнего сходства не было совсем. Потрясающее сходство с моей матерью было очевидно.

— Бабушка, я умер.

Я опять не до конца понял — то ли это был вопрос, то ли утверждение. Вместе с тем я осознал, что глупо пытаться донести до нее то, что она знает лучше меня.

— Коленька, тебя ждет испытание. Ты должен будешь пройти его. Именно для этого ты здесь.

— Испытание!

Вот забавно, я опять не был уверен в том, спросил я это или просто сказал.

— Ты должен быть мужественным. Господь с тобой и не оставит тебя. Ты должен верить Ему. Пойдем со мной. Я покажу тебе наш собор.

Она сделала пригласительный жест в сторону брусчатой дорожки, и мы направились туда. Брусчатка плавно описывала полукруг и постепенно растворялась в туманной дымке. Я с удивлением открывал для себя все новые и новые особенности своего состояния. Сейчас я не испытывал того неудобства, которым всегда тяготился при ходьбе по неудобной брусчатой дороге. Я не чувствовал окружающей прохлады и запаха сырости. Вокруг царила тишина.

Где-то неподалеку скрипуче прокаркала ворона. Внезапно налетевший ветер растревожил дремавшие доселе деревья, и с листьев посыпались холодные капли. Они, не задерживаясь, пролетали сквозь меня и не причиняли мне ни малейшего неудобства. Мы не спеша шли между вековых деревьев. Раньше я думал, что нет ничего тоньше тумана, но вот сейчас я могу пройти сквозь его пелену, даже не прикоснувшись к нему. Воистину все относительно. Наконец, я решил спросить:

— Что за испытание меня ждет?

— Скоро ты все узнаешь.

— Это опасно?

После некоторой паузы она ответила:

— Это необходимо.

Через какое-то время я опять спросил:

— Мне будет страшно?

— Да. Но помни, что еще ничего окончательно не решено. Ты должен принять этот дар таким, какой он есть.

Я погрузился в размышления. Что же это за дар такой, если это и опасно, и страшно?! Мне совсем не нужен такой дар. Я никого не просил об этом!

— Скоро ты все поймешь, — услышал я ее мысли.

Мы шли молча, а потом я спросил:

— Ты знаешь о нашей жизни?

— Да, я знаю о вас с мамой. И знаю, что ты не молишься о своих родных.

Мне стало неловко. Я действительно надолго забывал молиться о своих усопших родственниках. А в последнее время со всеми этими учебными завалами вообще забыл о молитве. Еще вчера я рассмеялся бы в лицо человеку, который бы сказал мне, что в этом меня обличит мертвый родственник.

Через некоторое время за полосой деревьев показались темные и величественные очертания собора. Вдруг я заметил, как из тумана медленно выплыло несколько человеческих фигур. Это были две женщины и две девочки. Женщины стояли у могилы и молча смотрели вниз. Они были совершенно неподвижны, так что их вполне можно было перепутать со статуями из фамильного склепа. Чего нельзя сказать о девочках. Одной из них было около десяти, а другой около года. Было видно, что старшая взяла на себя ответственность по удовлетворению интереса младшей и ходила с ней повсюду, а взрослые отдавали дань памяти почившим. Она держала младенца за руки, пока та делала неуверенные шажки по грубой брусчатке. Мы проходили как раз рядом с ними, когда маленькая девочка вдруг остановилась и, запрокинув свою головку, уставилась на меня. Можно было подумать, что она смотрит на что-то позади меня, но она смотрела мне прямо в глаза. Я остановился. Чтобы удостовериться в своей догадке, я переместился на несколько шагов назад, внимательно наблюдая за ребенком. Взгляд больших детских глаз не отрываясь проследил за мной.

Прежде чем я успел спросить: как это возможно, я услышал внутри себя ответ моей бабушки:

— Это чистые души. Иногда они видят то, чего не дано увидеть другим.

Ребеночек попытался что-то сказать и протянул ко мне свои маленькие ручонки, с трудом держась на слабеньких ножках. Ее сестра присела рядом с ней на корточки и посмотрела в мою сторону:

— Что ты там увидела? Птичку? Где птичка, покажи?

Маленький ангелочек все еще пытался что-то мне сказать и смотрел на меня своими лучезарными глазками. Я уже хотел было приблизиться к ней, прикоснуться к ее протянутым ко мне белоснежным рукам, но вдруг услышал: «Нам пора!» Она сказала это без слов. Я просто понял, что нам пора. И мы двинулись дальше.

Собор был XIX века. Он был изящен и стилен. В глаза сразу бросилось несколько трехсторонних апсид и витиеватый декор фронтонов собора. Гофрированное обрамление барабанов и очень красивая, хотя невысокая, колокольня, громко вещали не только о незаурядном мастерстве, но и изысканном вкусе архитектора. Мы, не останавливаясь, приблизились к паперти. Вдруг в стороне от собора я заметил движение. Вначале это было что-то бесформенное, но затем оно оформилось в худую, высокую фигуру, в которой чувствовалось что-то животное и дикое. Различить черты человека в нем едва ли было возможно. Оно стояло на кривых звероподобных ногах и имело безобразные клешни. Перекошенное до безобразия подобие лица напоминало уродливое отражение в разбитом зеркале.

Меня охватил ужас. Было видно, что отвратительная сущность меня приметила и издала шипящий клокочущий звук, который я бы рискнул принять за смех.

— Это оно? — спросил я, не отрывая взгляда от этой трясущейся худощавой твари.

— Не останавливайся.

Заметив, что бабушка перекрестилась, я последовал ее примеру. Мы вошли в собор. Он был пустой, но я чувствовал, что в нем была жизнь. Иконы излучали тихий свет и смотрели на меня, словно живые. Электроприборы были погашены, но в соборе было светло. Какие-то тихие голоса напевали такую мелодию, что хотелось взлететь и устремиться вслед за этими небесными звуками. Я не различал слов, но понимал, что это хвалебная песнь Богу. Казалось, молитвы, веками звучавшие под этим куполом и изливавшиеся из любящих и благодарных сердец, до сих пор обитали здесь. Переплетаясь, они образовывали гармонию, которую не в состоянии произвести никакое произведение земного искусства или человеческого гения.