Дело Джен, или Эйра немилосердия - Джаспер Ффорде

— Слово — это хорошо, — холодно ответила я, внезапно войдя во вкус роли таинственной дамы из ТИПА-5, — но девятимиллиметровая пуля решает проблему в корне.

Пару секунд они молча таращились на меня. Затем Виктор достал из кожаного футляра фотографию и положил ее на стол передо мной.

— Мы хотели бы узнать ваше мнение об этом. Снимок сделан вчера.

Я посмотрела на фото. Эту рожу я помнила даже слишком хорошо.

— Джек Дэррмо.

— Что вы о нем знаете?

— Не много. Он начальник службы внутренней безопасности «Голиафа». Хотел узнать у меня, что Аид собирается сделать с рукописью «Чезлвита».

— Я раскрою вам тайну. Вы правы, Дэррмо из «Голиафа», но к отделу внутренней безопасности никакого отношения не имеет.

— Тогда кто он?

— Из Отдела передового вооружения. Восьмимиллиардный годовой бюджет, и все до цента идет через него.

— Восемь миллиардов?

— Не считая мелочи на карманные расходы. Ходят слухи, что, разрабатывая плазменные винтовки, они перекрыли даже этот бюджет. Дэррмо умен, амбициозен и непреклонен. Он приехал сюда недели две назад. Надо думать, такой человек в Суиндон и не заглянул бы никогда, если бы здесь не случилось нечто весьма интересное для «Голиафа». Мы думаем, Крометти видел оригинал рукописи «Чезлвита», а если так…

— …то Дэррмо здесь по той же причине, что и я, — перебила я. — Ему показалось подозрительным, что я выбрала из всех предложений место литтектива в Суиндоне, — ради бога, не сочтите за оскорбление.

— Не сочтем, — ответил Аналогиа. — Но раз Дэррмо здесь, мне кажется, и Аид где-то поблизости. По крайней мере, в «Голиафе» думают, что это так.

— Понимаю, — сказала я. — Тревожно, правда?

Аналогиа и Прост переглянулись. Они дали понять мне ровно столько, сколько собирались: я здесь желанная гостья, они хотят отомстить за смерть Крометти и им не нравится Джек Дэррмо. Так что оба пожелали мне приятного вечера, надели плащи и шляпы и ушли.

Джазовое выступление подошло к концу. Я вместе со всем залом зааплодировала Холройду, тот неуверенно встал на ноги и, прежде чем уйти, помахал зрителям. Как только кончилась музыка, бар быстро опустел, я осталась почти в одиночестве. Справа от меня парочка Мильтонов строила друг другу глазки, а у стойки несколько одетых по-деловому якобы бизнесменов заливали в себя все спиртное, которое можно купить на ночные командировочные. Я подошла к пианино и села. Взяла несколько аккордов, пробуя руку, затем рискнула начать запомнившуюся басовую партию дуэта. Посмотрела было на бармена, чтобы заказать еще выпивки, но он протирал стаканы. Когда я в третий раз сыграла вступление к кульминации дуэта, кто-то коснулся клавиш и точно вовремя взял первую ноту первой партии. Я закрыла глаза. В первое же мгновение я поняла, кто это, можно было не проверять. Я чувствовала запах крема после бритья, видела шрам на левой кисти. По затылку прошла дрожь, по телу прокатилась волна жара, и я невольно подвинулась влево, чтобы дать место партнеру. Чужие пальцы бегали по клавишам слаженно с моими, мы играли почти безупречно. Бармен посматривал на нас одобрительно, и даже коммерсанты перестали разговаривать и заинтересовались, кто это там играет. По мере того как возвращались воспоминания, мои руки играли все увереннее и быстрее. Мой партнер, которого я не хотела замечать, поддерживал темп, не отставая от меня.

Мы играли так минут десять, но я не могла заставить себя посмотреть направо. Я знала, что если сделаю это, то против воли начну улыбаться. Я хотела, чтобы он понял, что мне на него плевать. Вот тогда пусть делает со своим обаянием что хочет. Когда пьеска кончилась, я продолжала сидеть, не поворачивая головы. Мужчина, пристроившийся рядом, не шелохнулся.

— Привет, Лондэн, — сказала я наконец.

— Привет, Четверг.

Я рассеянно взяла пару нот, но так и не посмотрела на него.

— Давно не виделись, — сказала я.

— Несколько капель воды утекло-таки, — ответил он. — Лет десять.

Голос его не изменился. Тепло и чувственность, так хорошо знакомые мне, остались прежними. Я все-таки посмотрела на него, поймала встречный взгляд и быстро отвела глаза, ставшие подозрительно влажными. В смятении я нервно потерла нос.

Он немного поседел, но носил прежнюю прическу. Вокруг глаз легли мелкие морщинки — возможно, они объяснялись богатством переживаний, а не старостью. Когда я уехала, ему было тридцать, а мне двадцать шесть. Интересно, а я выгляжу не хуже? Или я уже слишком стара, чтобы дергаться из-за внешности? В конце концов, Антона не вернешь. Мне вдруг захотелось сказать: «Может, попробуем снова?», но, как только я раскрыла рот, слова застыли у меня в горле. Резко нажатое «ре» продолжало звучать, и Лондэн все смотрел и смотрел на меня, глаза его заморозило на середине моргания. Папа не мог выбрать времени хуже.

— Привет, Душистый Горошек! — сказал он, выходя из теней. — Я ничему не помешал?

— Самым недвусмысленным образом — помешал.

— Тогда я ненадолго. Что об этом скажешь?

Он протянул мне желтую кривую штуку размером с большую морковку.

— Это еще что? — осторожно принюхалась я.

— Плод нового растения, выращенного из клеток соскоба семьдесят лет вперед. Смотри…

Он очистил шкурку и дал мне его попробовать.

— Неплохо, а? Их можно собирать незрелыми, перевозить на тысячи миль, если надо, и держать свежими в герметической биоразложимой упаковке. Питательный и вкусный. Выведен блестящим инженером по имени Анна Баннон. Мы, правда, уже сломали голову, придумывая, как его назвать. Не подскажешь?

— Уверена, что ты справишься. А что тебе от него надо?

— Думаю показать его кому-нибудь лет этак за десять тысяч до сегодня и посмотреть, как он пойдет — пища для человечества, и все такое. Ладно, время никого не ждет, как мы говорим. Оставляю тебя с Лондэном.

Мир замерцал и двинулся снова. Лондэн наконец нормально открыл глаза.

— Банан, — сказала я, внезапно осознав, что именно показал мне папочка.

— Извини?

— Банан. Они назовут его по фамилии разработчика.

— Четверг, ты что-то говоришь, а я ничего не понимаю, — с растерянной улыбкой пожаловался Лондэн.

— Тут только что был мой папа.

— А-а. Он по-прежнему вне времени?

— По-прежнему. Слушай, извини за прошлое.

— И ты меня, — ответил Лондэн и замолчал.

Мне хотелось прикоснуться к его лицу, но вместо этого я ляпнула:

— Мне тебя не хватало.

Не надо было этого говорить, и я мысленно обругала себя. Слишком сильно, слишком скоро. Лондэн занервничал:

— Значит, при отъезде надо было захватить с собой. Мне тоже тебя недоставало. Первый год был самым тяжелым.