Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 1 - Монах Симеон Афонский

– А говорить вы можете, Мария?

Старушка кивнула головой.

– Расскажите, что с вами произошло.

– Вот так это, вот так это… – затараторила она.

– Батюшка, она может говорить только эти слова, а по-другому у нее не получается! Наверно, ее Господь за болтливость так наказал… – предположила сестра.

– Тогда давайте попробуем послужить молебен Матери Божией о здравии! Мария, вы будете подпевать? – спросил я.

– Вот так это, вот так это! – выразила согласие старушка.

Мы начали молебен, сестра подпевала припевы. Больная слушала и молчала.

– Пожалуйста, Мария, попробуйте спеть припевы!

Мои просьбы как будто дошли до ее сознания. Она четко и внятно пропела: «Пресвятая Богородице, спаси нас!»

– Так вы уже можете говорить? – порадовался я.

Помощница стояла, удивленно раскрыв глаза.

– Вот так это, вот так это… – в ответ услышали мы.

И вновь, каждый раз, когда нужно было петь, она чисто и ясно подхватывала припевы, но при этом больше не произносила ни одного слова, кроме «вот так это, вот так это…».

По воскресеньям больная с радостью причащалась и подпевала на молебнах. Постепенно к ней возвратилась речь, здоровье ее окрепло. Только левая рука осталась слабее правой. Через две недели Мария уже трудилась на своем огороде, приветствуя меня счастливой улыбкой. Простую беседу она вела свободно. Но когда требовалось поговорить о чем-то сложном, то снова сбивалось на свое «вот так это, вот так это»… К ней переехала из Сухуми жена старшего сына, гречанка, с маленькой девочкой, и теперь соседка впервые обрела счастье после кончины Ильи.

В это же время мне удалось посетить моих родных, ставших мне вторыми родителями, – матушку Ольгу и дьякона Григория. Они выглядели печальными и потерянными.

– Нету, нету больше с нами духовного отца нашего Виталия! – заплакала женщина, закрываясь концом теплого платка. – Оставил нас дорогой наш батюшка…

– Ну, опять слезы… – пробурчал дьякон. – Да он теперь на Небесах с Богом! И еще больше будет о нас молиться…

– Так-то оно так, но как теперь жить будем?

– Ничего, Бог не оставит! – успокаивал ее как мог отец Григорий. – Иди в хату, Симон, отдыхай с дороги…

В комнату вошла заплаканная Ольга:

– Вот, еще нашла письма старца, последние… Хочешь почитать?

– С удовольствием, матушка… Поминай его как схиархимандрита Виталия. Это сейчас мы все привыкли звать его – Виталий да Виталий… А по монашескому постригу – он вообще-то для меня всегда Венедикт был.

Долго я читал эти удивительные, мудрые письма и делал выписки, из которых сохранилось несколько дорогих мне поучений: «Источник истинного счастья – только благодать Христова, все остальное – химера. Как только прекратишь осуждать, все люди становятся подобны ангелам. Когда отвергнешь зависть и обиды, все вокруг становится раем». И еще: «Если не будешь близок со своим истинным Спасителем и Другом – Христом, то в скорбях оставишь мир, который есть лишь временный попутчик. Если не научишься мудро править своей жизнью с помощью заповедей Евангелия, то она будет править тобой, словно неразумным младенцем. Если не цепляешься за мечтания, душа становится смиренной и в ней начинает жить Христос».

Перед отъездом мы сообща отслужили панихиду по старцу и расстались, утешенные доброй памятью об этом святом человеке. Мне все время вспоминалась одна строка из его письма: «Мой возлюбленный брат, если по-настоящему услышишь хотя бы одну заповедь Евангелия и исполнишь ее на деле, непременно спасешься». Спасибо тебе за все, дорогой незабвенный отец Виталий!

Желание помолиться в безлюдной альпике и немного побыть одному побудило меня подняться в луга на нашу вершину Цыбишха. Запахи желтой азалии кружили голову. Белые и оранжевые крокусы и золотистые шапочки сон-травы устилали цветущие луга. Первый пастушеский балаган, который я увидел, встретил меня тишиной. Вход зарос пахучими зонтиками бузины. Стены оплели белые вьюнки. У порога лежал труп собаки, свернувшейся клубком. Дожидаясь ушедшего хозяина, она предпочла смерть. По углам стояли бидоны, валялась брошенная посуда. Тихо притворив дверь, опечаленный увиденным, я вышел наружу. Та же самая картина ожидала меня в другом и в третьем балагане. В каждом из них у порога кольцом лежал труп верной собаки. Они не покинули своих жилищ, тщетно дожидаясь ушедших навсегда хозяев.

Назад я спускался в сильной задумчивости, и лишь вид цветущих каштанов немного утишил мою печаль о горестях земной жизни. На белопенное каштановое цветение сыпался мелкий теплый дождь. На ветках ореховых деревьев висели