Воспоминания - Сергей Юльевич Витте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я на этот упрек ничего не ответил, так как странно было бы мне сказать: Да я и сам первый раз об этом от вас слышу.
Сельскохозяйственное совещание разрешило некоторые вопросы, касающееся нужд сельского хозяйства, вообще провинциального быта. Но вопросы сравнительно второстепенные. Главный же вопрос был разработан, но вследствие закрытия совещания был оставлен без разрешения.
После совещания осталась целая библиотека самых серьезных трудов, трудов, заключающихся в различных записках весьма компетентных лиц различных комиссий, которые выделило из себя сельскохозяйственное совещание; в трудах провинциальных комиссий, которые были потом систематизированы и по которым были составлены систематические своды.
Весь этот материал представляет собою богатые данные для всех исследований и даже для всяких научных исследований.
Затем из материалов этого сельскохозяйственного совещания всякий исследователь увидит, что в умах всех деятелей провинции того времени, т. е. 1903–1904 гг., бродила мысль о необходимости для предотвращения бедствий революции сделать некоторые реформы в духе времени. В сущности говоря, вот эта черта трудов комиссии и послужила истинным основанием к закрытию сельскохозяйственного совещания, как нечто грозящее существующему в то время государственному строю.
* Одновременно[6] с закрытием совещания о сельскохозяйственных нуждах указом было открыто новое совещание для разработки крестьянского вопроса под председательством Горемыкина большею частью из других членов одинакового с Горемыкиным пошиба, т. е. или «чего изволите?» или «за Царя, Православие и Народность», а в сущности за свое пузо, за свой карман и за свою карьеру.
Само собою разумеется, совещания при министерстве внутренних дел и Горемыкин ничем не кончились, ими никто и не интересовался. Наше совещание, закрытое, как революционный клуб, оставило по себе массу разработанного материала, который и теперь еще долго будет служить для различных экономических проектов. Это громадный вклад в экономическую литературу.
Затем, когда через полтора года началась революция, то само правительство по крестьянскому вопросу уже хотело пойти дальше того, что проектировало сельскохозяйственное совещание. Но уже оказалось мало. Несытое существо можно успокоить, давая пищу вовремя, но озверевшего от голода уже одною порциею пищи не успокоишь. Он хочет отомстить тем, которых правильно или неправильно, но считает своими мучителями.
Все революции происходят от того, что правительства вовремя не удовлетворяют назревшие народные потребности. Они происходят от того, что правительства остаются глухими к народным нуждам.
Правительства могут игнорировать средства, которые предлагают для удовлетворения этих потребностей, но не могут безнаказанно не обращать внимания и издеваться над этими потребностями.
Между тем мы десятки лет высокопарно все манифестовали: «наша главная забота – это народные нужды, все наши помыслы стремятся, чтобы осчастливить крестьянство» и проч. и проч. Все это были и до сего времени представляют одни слова.
После Александра II дворцовое дворянство загнало крестьянство, а теперь крестьянство темное бросается на дворянство, не разбирая правых и виновных. Так создано человечество. Те, которые «милостью Божией» неограниченно царствуют, не должны допускать таких безумий, а коли допускают, то должны затем признать свои невольные ошибки.
Наш же нынешний «Самодержец» имеет тот недостаток, что когда приходится решать, то выставляет лозунг «я неограниченный и отвечаю только перед Богом», а когда приходится нравственно отвечать перед живущими людьми впредь до ответа перед Богом, то все виноваты, кроме Его Величества – тот Его подвел, тот обманул и проч. Одно из двух: неограниченный монарх сам отвечает за свои действия, Его слуги ответственны лишь за неисполнение Его приказаний, и то лишь тогда, если они не докажут, что с своей стороны сделали все от них зависящее для точного исполнения данного приказа; а если хочешь, чтобы отвечали советчики, то должен ограничиться их советами и мнениями. Я говорю о советчиках официальных, единоличных и коллегиальных. *
Глава тридцать третья. Накануне 17 октября
* Еще когда я приехал из Америки в Париж, мне Л.Н. Нарышкина, вдова Эммануила Дмитриевича и сестра известного Бориса Николаевича Чичерина с особою радостью передала, что последовал указ об автономии университетов, что ректором московского университета избран князь Трубецкой, что вследствие сего все высшие учебные заведения открылись, студенты начали заниматься и что потому можно ожидать водворения спокойствия.
Высшие учебные заведения «забастовали» и в последнее полугодие были закрыты. Я отнесся скептически к таким надеждам. Мне было ясно, что, с одной стороны, автономия высших учебных заведений не могла быть дана правительством, в сущности говоря Треповым, без принудительных к тому полицейско-административных причин, так как смысл существа автономии высших учебных заведений, как меры просвещения, не мог быть доступен ни Трепову, ни тогдашнему министру народного просвещения Глазову. С другой стороны, дарование автономии указом без переработки уставов университетов и высших учебных заведений должно было вызвать целый ряд недоразумений.
До моего отъезда в Америку в комитете министров обсуждался вопрос о положении сказанных заведений, и тогда я настаивал на необходимости органической переработки уставов и в этом видел возможность успокоения профессуры и студентов и наслышался по этому поводу от Трепова и Глазова самых невежественных мнений. Вообще большинство членов высших государственных учреждений были или военные, или кончившие курс в привилегированных высших учебных заведениях (Царскосельский лицей и училище Правоведения), мало были знакомы с университетской жизнью, а потому даже просвещенные члены высказывали по вопросу об организации университетов малокомпетентные мнения, ну а о большинстве военных и говорить нечего. Я знал, что ничего до моего выезда в смысле разработки уставов сделано не было, значит, принятая мера была не органическая, а вытекала из соображений полицейско-административных, а так как выходила из рук, не имеющих понятия об университетской жизни, то наверное и не предвидела всех последствий дарованной неопределенной автономии.
Действительно оказалось, что мера эта последовала по инициативе Трепова и обсуждалась в совещании, в котором он доминировал и в котором участвовали генерал Глазов, министр финансов Коковцев (лицеист) и министр земледелия Шванебах (правовед). Когда же я прочел указ, то увидел всю его неопределенность и оторванность от действительного положения вещей, созданного в последние 15–20 лет со времени издания нового университетского устава (кажется, в 84-м году).
Приехавши же в Петербург, я узнал из газет, что все высшие учебные заведения после указа об автономии сделались местом ежедневных революционных митингов, в которых участвуют как студенты, так еще в большей степени рабочие настоящие или подложные, учителя, чиновники, лица в военных мундирах, в том числе нижние чины, курсистки, дамы, а также публика, даже из высшего общества, которая приходила дивиться таким необычным представлениям и энервироваться, т. е. получать особые психические ощущения, подобные тем, которые ощущаются от шампанского, боя быков, скабрезного представления и пр.
На митингах этих проповедывались самые крайние революционные идеи анархизма и боевого социализма. Речи ораторов