Ищите связь... - Владимир Архипенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы думали, что и меня тоже… — невесело улыбнулся Шотман.
— Нет, я не то хотел сказать, но, знаете, всякое может случиться… Вот об этом я и хотел вам сообщить.
— Спасибо, Аполлинарий Петрович, — сказал Шотман, — но, может быть, поскольку вы уже что-то обдумали, вы что-нибудь сможете подсказать и мне? Конечно, никакой вины за мной нет, но согласитесь: когда начинаются аресты, любой рабочий чувствует себя неуверенно — мало ли что может случиться. Вот и вы даже намекнули…
— Нет-нет! — заторопился инженер. — Вы меня не так поняли. Я ни о чем таком не хотел сказать!
— Аполлинарий Петрович! Может быть, мне уехать куда-нибудь на время? Или же отъезд вызовет необоснованные подозрения — отчего это вдруг Шотман заторопился в день арестов?
— А вы знаете, пожалуй, есть у меня идея! — оживился инженер. — Напишите-ка заявление на мое имя, отметив его, скажем, позавчерашним числом. На нем я резолюцию поставлю вчерашним числом. А сегодня вы будто сюда и не приходили.
— Но о чем заявление?
— Это вы уж сами должны знать. Мало ли что случается! Родственник у вас заболел в другом городе или еще что. Мое дело разрешить вам отпуск без сохранения содержания. Поедете, посмотрите, как и что, а коли все окончится благополучно, вернетесь сюда. Гарантию могу дать, что на работу снова приму.
— Спасибо, Аполлинарий Петрович! — сказал Шотман.
— Да что там! Вы бы лучше поторопились в отпуск. Заявление не обязательно самому приносить. Пришлите с кем-нибудь.
— Спасибо.
— Ладно-ладно! Поторапливайтесь!
Медведев махнул на прощанье рукой, круто повернулся и пошел на буксир.
Весь день Шотман кружил по городу, взбудораженному арестами. Возвращаться домой он боялся, искать товарищей в рабочем районе Сернэс тоже не решался — все улицы, ведущие к нему, были перекрыты полицией. Идти в Народный дом, где помещались профсоюзные организации, тоже было опасно: наверняка они находились под наблюдением охранки, а бродить без цели по улицам, в общем-то, тоже рискованно. Шотман полдня провел в читальном зале русской библиотеки. А теперь куда? И вдруг он вспомнил. И как он раньше не подумал об этом человеке! Депутат сейма, руководитель шведского рабочего движения в Финляндии Вийк — вот кто ему нужен сейчас! Он ведь не раз помогал русским большевикам, устраивал ночлег, перевозил нелегальную литературу. Из помещения почтовой конторы Александр Васильевич позвонил Вийку, договорился о встрече и спустя полчаса уже был у него в уютной квартире.
Хозяин — человек с густой взъерошенной шевелюрой и с воинственно торчавшим под губой клочком бородки — был до крайности возбужден. Однако не забыл справиться, поел ли где-нибудь Шотман, выпьет ли он чашечку кофе? В маленькой кухоньке, возясь с кофейником, Вийк рассказал, что на кораблях эскадры произведены аресты. Охранка взяла несколько десятков человек, и все небольшими группами отправлены на миноносцах прямо в Петербург, минуя тюрьмы Гельсингфорса и Кронштадта. На берегу аресты среди рабочих производила финская полиция, но, разумеется, по указанию охранки. На квартирах взяты Тайми, Кокко, Николаев, приказчик Сидоров. Их отправили в местную тюрьму. Полиция произвела обыск на квартире у Воробьева, но тому удалось в последний момент перед приходом полицейских скрыться. Большое удивление в городе вызвал арест председателя финляндского профсоюза металлистов Саксмана. Схватили его на мосту, соединяющем район Сернэс с центром города, когда он шел в Гельсингфорсский народный дом. Социал-демократическая фракция сейма уже обратилась в полицию с запросом о причинах ареста.
— Саксман?! — удивленно переспросил Шотман. — Ничего не понимаю! Какое отношение он мог иметь ко всем этим делам?
— Никто этого и не понимает, — развел руками Вийк. — Всем ясно, что аресты связаны с революционными событиями на кораблях, но всем также ясно, что миролюбец Саксман, всю жизнь уповающий лишь на парламентские формы борьбы, не имеет к военному флоту никакого отношения. Видимо, здесь какая-то ошибка. Не исключено, что Саксмана просто перепутали с кем-то другим.
«Постой, постой, — чуть не вырвалось у Шотмана. — Уж не со мной ли его спутали? Товарищи не раз говорили, что внешне мы напоминаем друг друга. Но с другой стороны, если искали именно меня, то могли утром арестовать дома. А может, опоздали?.. Чертовщина какая-то получается. Но в любом случае, ищет меня полиция или нет, необходимо скрыться».
Затем Шотман рассказал Вийку о предложении инженера Медведева и попросил передать с кем-нибудь его заявление начальнику мастерской. План этот Вийк одобрил, хотя внес в него некоторые коррективы, сказав, что самым целесообразным сейчас будет ехать не в Выборг, как это намеревался сделать Шотман, а за границу, в чем он окажет содействие. Возражение о том, что на такую поездку понадобится много денег, он решительно отмел и вручил Александру Васильевичу пачку шведских крон. Что касается пристанища, то пусть Шотман без всякого стеснения располагается в его квартире, благо одна из комнат пустует. А пока с помощью верных людей он проверит, не приходила ли полиция на квартиру Шотмана, и постарается незаметно передать записочку жене.
Вийк действовал напористо, быстро, умело. Спустя каких-нибудь три часа у них уже была информация о том, что заявление инженеру Медведеву вручено, что на квартире Шотмана никто из полиции не был, записка жене передана, билет на Стокгольм будет завтра утром. Поздно вечером один из знакомых Вийку депутатов сейма, позвонив по телефону, рассказал, что председатель профсоюза металлистов Саксман отпущен домой.
Утром Вийк сам проводил Шотмана на стокгольмский поезд.
КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ
«Среди членов комиссии государственной обороны царит твердая уверенность, что по крайней мере на этот раз жандармская полиция действовала вполне основательно и подметила то, что по доброй морской традиции прозевало по обыкновению морское начальство».
(«Вечернее время», 27 апреля 1912 г.)Исполняющий дела директора департамента полиции Белецкий вполне мог быть доволен собой. После двух часов напряженного раздумья в кабинете (ни о ком не докладывать и ни с кем не соединять по телефону, кроме прямого начальства из министерства) он почувствовал, что, пожалуй, найден способ выкрутиться из сложной ситуации.
Очень важно было не допустить сведений о подготовленном восстании на страницы газет. Аресты, понятное дело, не скроешь. «Русское слово» уже напечатало телеграмму своего корреспондента из Гельсингфорса о том, что на боевых кораблях взяты под стражу матросы. Бесспорно, будут и другие сообщения. Пойдут разные догадки, но надо сделать так, чтобы в них никоим образом не фигурировало слово «восстание». В наэлектризованной политической атмосфере, когда все вокруг так напряжено после ленских событий, когда малейшие трения с рабочими высекают искры недовольства, когда того и гляди может вспыхнуть большой пожар, само слово «восстание» обладает опасной силой.
Но это была лишь одна сторона дела. Вторую же он видел в том, что опубликование точных сведений в газетах сразу бросит тень на деятельность людей, денно и нощно призванных заботиться о безопасности существующего строя. Признать тот факт, что восстание, в сущности, уже было подготовлено, — это значило признать и то, что долгое время работа революционных организаций была вне поля зрения охранного отделения, что оно практически оказалось слепым и только в последний миг благодаря случайности узнало о готовом разразиться бунте. Разумеется, прежде всего будет спрошено с работников Финляндского управления, потом с фон Коттена. Но и на него, Белецкого, ляжет тень недоверия. А к чему ему эта тень, когда и без того второй год его оставляют исполняющим дела и не утверждают директором департамента?
А тут еще морское начальство. Он же видел, с каким скрипом оно согласилось на аресты. Только довод о том, что завтра уже будет поздно, заставил Григоровича решиться. Но теперь, когда дело сделано, а арестованные матросы упрятаны в Петропавловскую крепость, придется делать вид, что никакого восстания вроде бы и не готовилось.
А может быть, удастся убедить Григоровича в том, что восстание действительно готово было разразиться, но не в интересах морского министра обнародовать такой факт. В общем-то Григорович и сам должен это понимать и помалкивать. В сегодняшней газете появилось сообщение о том, что на запрос корреспондента заместитель начальника Главного морского штаба адмирал Зилотти ответил, что ни о каких арестах ему не известно. Белецкий понимал, отчего адмирал дал уклончивый ответ — он попросту не знал, как ему объяснить все это. Нелегко и морскому министру — вот-вот его начнут атаковывать газетчики и думские депутаты. Недаром утром Белецкому доложили о том, что адъютант Григоровича просит аудиенции. Он приказал ответить, что сможет принять адъютанта не ранее полудня, выгадывая время для выработки версий и собственной линии поведения.