Всё, что мы обрели - Элис Келлен

с ними тем, что они уже знали о моей жизни в Брисбене. Джорджия и Даниель ушли первыми, за ними последовали Эмили и дети, но я осталась еще ненадолго, потому что заняться мне было нечем и я хотела помочь с уборкой. Поэтому мы вместе с Джастином прибрали со стола и сложили посуду в посудомоечную машину. В молчании было комфортно. Когда мы закончили, он протянул тряпку.

– Итак, в итоге ты получишь это. Все, чего ты всегда хотела.

– Я даже не совсем уверена, чего хочу, – призналась я.

– Не этого ли? Зарабатывать на жизнь живописью?

– Да, наверное. Но у меня никогда не было конкретной мечты, я просто хотела рисовать. Звучит очень конформистски, не находишь? Или просто, не знаю.

– Нет. Я вот всего лишь хотел иметь кафе. Не бывает больших или маленьких мечтаний, Лея.

– Ты прав. – Я сняла фартук, когда мы выходили из кухни. – И я всегда могу узнать по дороге, чего же ищу.

Уже темнело, мы обнялись на прощание и отправились пешком в хостел. Возможно, мне следовало удивиться посильнее, когда через две улицы направление сменилось само собой, но я не стала. Потому что часть меня хотела этого, даже если другая кричала, чтобы я повернула назад.

Итак, пятнадцать минут спустя я подошла к месту, которое так хорошо знала. Я не стала звонить, потому что подумала, что он, возможно, спит, и обошла дом вокруг, чтобы пройти на заднюю террасу, где мы провели так много часов. Доски для сёрфинга стояли в стороне, прислоненные к стене, ветер раскачивал гамак, а по деревянным перилам карабкалась дикая лоза. Все было по-прежнему, словно время застыло.

Я остановилась, поднявшись по ступенькам крыльца.

Перевела дыхание. У меня все еще была возможность уйти так же, как пришла. Но я этого не сделала. Я колебалась еще несколько секунд, нервничала, но все же решилась открыть дверь и пробраться в этот дом, полный воспоминаний.

Я тихонько двинулась вперед. Гостиная была пуста. И в груди появилась неприятная пустота: я узнавала каждый предмет мебели, каждую вещь, каждую деталь. Мне казалось, что я только что перенеслась в прошлое, но уже будучи другим человеком, той, кем была теперь, и смотрела на все с другого ракурса.

Я делала один шаг за другим, оставляя страх позади.

Дойдя до спальни, я затаила дыхание.

Аксель спал. На нем были только плавки, и одна рука закрывала лицо, будто он пытался защититься от полуденного солнца, которое несколько часов назад проникало в окно. Его грудь поднималась и опускалась при каждом вздохе. А на стене над ним все еще висела картина, которую мы однажды написали вместе, занимаясь любовью. Я держалась за дверной косяк, чувствуя, как дрожат мои ноги.

Почему он оставил ее у себя?

Мне хотелось разбудить его и выкрикнуть все то, что я ему еще не сказала. Что он причинил мне боль. Что он разбил мне сердце. Что я не понимаю, как все, что мы пережили, могло так мало значить для него. Что многие ночи я засыпала со слезами на глазах. Что я все та же глупая девчонка, которая думала о том, чего не делала, и делала то, что обещала себе никогда не повторять.

Ведь я была там.

Смотрела на него…

Дрожала…

Я развернулась и пошла обратно в гостиную.

Какое-то время я оставалась там, пока мне не удалось успокоиться и вспомнить, зачем я пришла к нему. Я направилась на кухню и открыла несколько шкафов, чтобы проверить, что у него там. Во-первых, слишком много алкоголя. И мало еды. Я улыбнулась, увидев несколько пакетов с супом, которые Джорджия, вероятно, все еще покупала для него. Я взяла один из них и включила свет, чтобы прочитать инструкцию, так как уже не помнила точное количество воды. Когда в комнате стало светлее, я заметила картину, которую подарила ему несколько недель назад в студии, – картину с изображением нашего кусочка моря – у него на столе.

Я глубоко вздохнула и достала кастрюлю, поставила нагреваться воду. Я собиралась приготовить ему ужин, разбудить его и убедиться, что он в порядке, а потом уйти. И все.

45. Аксель

Я не знал, который час, когда проснулся.

Боль утихла, но голова все еще пульсировала. Я медленно поднялся, стараясь не делать резких движений, и босиком прошел в гостиную. Остановился, как только уловил запах, разносившийся по дому, и увидел там ее: она сидела на одном из кухонных табуретов и смотрела на меня. Нас окутала густая тишина.

– Я все еще сплю? Но тогда не совсем понимаю, почему ты все еще одета.

Лея закатила глаза и улыбнулась.

– Хотела узнать, как ты, – сказала она.

Я сел на свободный табурет напротив нее. Нахмурился, пытаясь понять, что она здесь делает, потому что, как бы я ни был рад ее видеть, я в то же время был удивлен.

Я молчал, пока она вставала и наливала суп в миску, которую поставила передо мной, а затем протянула ложку.

Ситуация казалась странной.

– Мне уже лучше. В этом нет необходимости.

– Это просто ужин, – ответила она.

– Я благодарен тебе за него, но мне не очень хочется.

После обеда меня тошнило. Теперь тошнота прошла, но в дни мигрени я предпочитал прильнуть к бутылке или к кровати. Никаких горячих супов.

– Твоя семья права. Ты невыносим, Аксель, – фыркнула она. – Когда кто-то приходит к тебе домой, чтобы облегчить тебе жизнь, просто скажи спасибо и засунь в рот все, что тебе приготовили. Это называется вежливостью.

– Ты же знаешь, что я лишен ее.

– Точно. Мне, наверное, пора идти, так что…

– Нет, подожди. Поужинай со мной. Пополам.

Я указал ложкой на миску и умоляюще посмотрел на нее. Черт, если этот придурочный взгляд не смягчит ее, то ничто не смягчит, потому что мне стало стыдно за себя.

Лея поколебалась, но в итоге села.

Мы разделили суп на две миски и доели его, потерявшись в молчании, которое говорило слишком много. А может быть, дело было только во мне. Может быть, мне было легче думать, что «мы» еще остались, чем принять реальность, боль.

Я встал убрать миски.

– Мне пора идти, – сказала Лея.

– Ты не пойдешь пешком посреди ночи.

– Не говори ерунды, – ответила она.

– Я отвезу тебя. Только подожди немного, я выкурю сигарету. Давай. – Я взял пачку сигарет. Она подозрительно посмотрела на меня, после чего вышла за мной на террасу. – Не будь мы знакомы, любой бы подумал, что я только что похитил тебя или что-то в этом роде. Не делай такое лицо.

Лея фыркнула, и я прикурил сигарету. Она стояла рядом со мной, положив руки на перила. Звезды усеивали темное ночное небо.

Когда тишина сгустилась, я уставился на нее.

– Так и… в чем смысл всего этого? – спросил я.

– «Смысл»? Я не знаю, что ты имеешь в виду.

– То, что ты здесь…

– Я хотела узнать, как ты, – повторила она.

Я набрался смелости и задал ей вопрос, которого боялся больше всего, потому что, возможно, в глубине души я уже знал ее достаточно хорошо, чтобы чувствовать ее кожей, поэтому знал… знал, что это заставит меня страдать. А мне все еще было трудно смотреть в лицо правде. Смириться с ней.

– Это значит, что ты простила меня?

Лея перевела дыхание, прежде чем ответить:

– Я простила того Акселя, который был моим другом, моей семьей.

– А того, который с тобой трахался? – мой голос прозвучал хрипло.

– Нет, того нет. – Ее взгляд пронзил меня. И это было больно.

Но каким-то образом среди всей этой боли я понял ее потребность разделить эти сущности, потому что, возможно, это был единственный найденный ею способ приближаться ко мне, не упрекая себя. Мы совсем не разговаривали. Она не требовала от меня объяснений. Она не отреагировала так, как я ожидал. Как будто ничего не произошло, и она осталась с тем, что у нее