Марий и Сулла - Милий Езерский

— Позволь познакомить тебя, великий полководец, с Эквицием, сыном Гракха, — сказал он, подводя фирманца. — Бедный мальчик скрывался все время в Тринакрии, боясь преследований оптиматов, но друзья, покинувшие остров, привезли его ко мне… Ты, конечно, слышал, что там неспокойно…

Меммий отвернулся, от Сатурнина, а Марий, усмехнувшись, спросил:

— Скажи сперва, что делается в Сицилии? Неужели восстание рабов действительно превосходит по своим размерам бунт Эвна, Клеона и Ахея?

— Разве ты не знаешь, что война с рабами продолжается уже больше четырех лет? Страшное бесправие заставило их взяться за оружие. Раб Сальвий, провозгласив себя царем под именем Трифона, соединился с киликийцем Атенионом, и оба создали непобедимое войско, спаянное дисциплиной и единодушием. Рабов поддерживает свободный плебс. И хотя римляне разбили Атениона, а Трифон недавно умер, — дело рабов не погибло. Атенион опять вдохнул в них мужество, сумел собрать огромное войско, и если мы, популяры…

— Об этом поговорим после, — нахмурился Марий и отошел с Меммием к ларарию.

— Завтра собрание всадников, — шепнул Меммий. — Приходи. Будут распределяться прибыли с торговых спекуляций.

— Хорошо, — кивнул Марий, и глаза его жадно заблестели.

Когда Меммий ушел, Сатурнин указал на захлопнувшуюся дверь:

— Какие у тебя могут быть дела с этой собакой?

— Дела государственные, — солгал Марий и, помолчав, сказал: — О каких целях ты говоришь? Клянусь Юпитером, я ничего не понял!

— Не понял? — удивился Сатурнин. — Но разве ты забыл, что наша цель — охлократия?

— Еще не наступило время потрясти республику, как яблоню: плоды не созрели!

— Но уже дозревают, и нам необходимо договориться о дальнейшей работе.

Брови Мария зашевелились, он повернулся к Сафею:

— Твое мнение, коллега?

— Я скажу одно, — твердо вымолвил Сафей, глядя в упор на Сатурнина, — если охлократия, то всеобщая, если забота о нуждах plebs rustica,[16] то такая же забота о plebs urbana…[17]

— А разве я возражаю? — вспыхнул Сатурнин. — Твои слова — мои слова, но пойми, что нельзя же сразу, одним ударом, разрушить древние законы, попрать обычаи, низвести нобилей и всадников на положение рабов!..

— А знаете, коллеги, о том, — перебил Сафей, — что городской плебс станет роптать, когда мы предложим аграрный закон?

— Уж не думаешь ли ты, что я возбуждаю горожан против пахарей? — воскликнул Сатурнин. — Вспомни Тиберия Гракха! Провел ли он хоть один закон в пользу городского плебса?

— Зачем говорить о старшем и умалчивать о младшем брате? Разве ты не знаешь, что у Тиберия были замыслы, которые он не успел осуществить?

Сатурнин вспыхнул:

— Твои речи похожи на бешеный лай Меммия. Говорят, продажный пес будет добиваться консулата и его поддержит сенат. Поэтому берегись, чтобы споры не толкнули тебя на путь, по которому пошел Меммий.

— Будь спокоен, — рассмеялся Сафей и тихо прибавил: — Ну, а если он добьется консульства?

— Если это случится, — твердо возразил Сатурнин, — я откажусь от магистратуры, чтобы не видеть его наглого лица!

Марий слушал, хмурясь.

— Довольно спорить! — грубо прервал он. — Сперва мы позаботимся о деревенском плебсе, о моих ветеранах… Что же касается Эквиция, — понизил он голос, указав глазами на молодого человека, отошедшего к имплювию, — то я не очень верю, что он сын Гракха (подожди, Люций Апулей, не перебивай!)… но если нужно, чтобы он стал им — да будет так!

Вошел Главция.

Это был муж низкорослый, толстый, коротконогий, с беспокойными, бегающими глазами и мертвенно-бледным лицом. Говорил он скрипучим голосом, любил забавлять толпу непристойными шутками и поражать собеседника непонятными ответами, которые называл «изречениями дельфийского оракула».

 — Привет коллегам! — закричал Главция, подняв руку. — Только не подумайте, прошу вас, что у меня в руке деньги или драгоценные камни.

Все засмеялись.

— Привет и тебе, вождь народа! — ответил Марий. — Как живешь? И помогают ли тебе в делах милостивые боги?

— Хвала Юпитеру, — кивнул Главция. — Подходя к твоему дому, я встретился с Меммием. Он шел, опустив голову, и, кажется, меня не заметил.

Марий не успел ответить: в атриум вошли три человека.

Посыпались восклицания:

— А, Понтий Телезин!

— Марк Лампоний!

— И ты, Мульвий? — вскричал Марий. — Очень рад тебя видеть! Как жаль, что Тиципнй безвременно погиб! Но воля богов непреложна, а смерть за дело плебса похвальна!

Понтий Телезин — родом самнит, с мужественным лицом и ласковой улыбкой, которую странно было видеть на его суровых губах. Непримиримый враг правящей олигархии, притеснявшей союзников, он еще в детстве поклялся тенями деда и отца, наказанных римлянами (дед был засечен претором по подозрению в оскорблении жены магистрата, а отец бит плетьми за подстрекательство жителей Фрегелл к восстанию и выслан и Африку, где и умер), что посвятит свою жизнь борьбе за права гражданства. Телезин сблизился с популярами и убеждал их провести закон о гражданстве, ссылаясь на попытки Фульвия Флакка и Гая Гракха.

Популяры любили Телезина. Честный, неподкупный, твердый в убеждениях, он прямо шел к намеченной цели, и Марий, завистливый по натуре, сожалел, что боги наградили союзника лучшими душевными качествами, а ему, римлянину, отказали в них.

Марк Лампоний, друг Телезина, родом луканец, был мрачный юноша, замкнутый, молчаливый. На совещаниях он больше слушал, чем говорил, а если и высказывался, то лаконически, и мнение его оставалось неизменным. Он носил длинные волосы, свисавшие на угрюмые глаза, и никогда не брился.

Марий знал, чего добиваются эти мужи, но прикидывался непонимающим, начиная говорить о плебсе и рабах, о нобилях и вражде их к популярам.

Так случилось и теперь. Но Понтий Телезин смело прервал его:

— То, о чем ты говоришь, досточтимый коллега, всем известно, но скажи откровенно, что ты думаешь о даровании прав союзникам?

— Твой ответ рассеет недоумения, которые возникли в среде обездоленных братьев, — подхватил Лампоний. — Ходят слухи, будто ты не имеешь на этот счет своего мнения…

Марий был застигнут врасплох. Он не знал, что ответить. Выставить себя другом союзников означало, как он думал идти против плебса: согласиться же со слухами, что у него нет собственного мнения, грозило полным разрывом с людьми, которые могли бы в будущем пригодиться. И он выбрал середину этих противоречий.

— Фульвий Флакк и Гай Гракх разумно требовали прав для союзников, — вымолвил он, запинаясь, — но власть и народ оказались противниками закона. Поэтому нужно сломить упорство оптиматов и убедить плебс, что он ничего не потеряет, а только выиграет. Да и как ему не выиграть? — оживился Марий. — Число равноправных плебеев увеличится, и тогда нам легче будет опрокинуть олигархию…

— Это так, — хмуро сказал молчаливый Лампоний, — но будешь ли ты, коллега, поддерживать нас и помогать в борьбе?

Марий побагровел. Он хотел резким ответом прервать неприятный разговор, но в это время Мульвий спросил неожиданно для всех:

— Долго ли еще ждать пахарям человеческой жизни? Вы не знаете, коллеги, что делается в деревне!

— Знаем, будь спокоен! — воскликнул Сатурнин, задетый его словами. — Я уже наметил законы и — клянусь богами и тенями обоих Гракхов! — не отступлю от них, если бы даже пришлось погибнуть! Верно, Эквиций? — крикнул он фирманцу, прислушивавшемуся к его речи. — Пусть сын Тиберия Гракха скажет, прав ли я?

— И ты еще спрашиваешь? — улыбнулся Эквиций. — Мой отец кровью запечатлел аграрный закон, и теперь, когда ты вновь будешь проводить законы обоих Гракхов, я пойду с тобой и отдам свою жизнь на благо народа!

— Эквиций! — радостно воскликнул Сатурнин. — Я ждал от тебя этих слов!

— Люций Апулей, — тихо ответил Эквиций, — неужели я для того скрывался в Тринакрии и в Фирме, чтобы отказаться от великих идей моего отца?

Сатурнин обнял его:

— О благородный сын!

— О великий трибун, равный моему отцу!

Слушая их, Марий посмеивался в бороду: «Ловкие мужи! Они играют, как гистрионы, — думал он. — Имея в своих рядах сына Тиберия, популяры могут добиться, чего захотят».

Но тут он испугался: «Не зашел ли я слишком далеко? Эквиций может запутать меня… Сатурнин стал чересчур нахален… Поговорить с ним?..»

Но в этот день беседовать с Сатурнином не пришлось. Союзники покидали пиршество. Марий понял, что они обиделись, а может быть, не доверяют ему, и старался лестью удержать их. Он даже сказал, что после проведения Апулеевых законов Сатурнин намерен бороться на форуме за дарование прав союзниками, по Сатурнин, занятый беседой с Главцией в таблинуме, не слышал его слов. Телезин и Лампоний решили, что Сатурнин преднамеренно ушел от них, и не захотели остаться.