У стен Старого Танжера - Жозеф Кессель

И тогда Али, старый рябой негр, корзинщик, помнивший еще времена рабства, и кривой Мустафа, конюх на постоялом дворе, и Кемаль (хотя он был лишь полукровкой) разом воскликнули: — Истинная правда! И Башир продолжил:

— Нет, вовсе не черный цвет кожи делает из дяди Тома столь необычайного человека. Он прибыл с Ямайки, далекого благоухающего острова, и хорошо говорит по-английски и еще по-испански. Он много скитался по белу свету. Носит простую, но всегда опрятную одежду, которая ему очень к лицу, и отличается самыми учтивыми манерами.

Дядя Том уже стар, у него морщинистое лицо и совсем седая борода, но держится он прямо, как юноша, и в беге может догнать меня — самого быстроногого из всех уличных мальчишек.

Он очень любит напевать торжественные мелодии и читать толстые книги.

Зачем дядя Том приехал в Танжер? Почему остался здесь? Он никому об этом не говорит. Иногда он рассказывает о морских сражениях и воздает хвалу всевышнему. Из досок и бамбука он соорудил себе на пляже хижину и поддерживает в ней безукоризненную чистоту. Сам он спит в гамаке и позади своего домика отвел местечко, скрытое в листве деревьев, где навесил гамаки для друзей. Дядя Том рыбачит, охотится, готовит ямайские кушанья и продает их на пляже иностранцам, когда те, вдоволь накупавшись, выходят из воды. Иностранцы называют его домишко хижиной дяди Тома — все из-за той, неизвестной нам, книжки.

Временами он пьет хмельной, на редкость крепкий напиток, который называется ромом. Это случается с ним нечасто, но уж если он начинает пить, то вливает в себя Ром целыми бутылками. Тогда он становится страшен, и лучше к нему не подходить. Я это хорошо знаю, испытал на собственном горбу. Но вообще-то дядя Том относится ко мне дружески, и я к нему тоже, потому что человек он мягкий и великодушный, и если уж проникается симпатией к какому-нибудь бедолаге, то дает ему приют и кормит на свои деньги.

Именно так он поступил в отношении маленького старого еврея Самуэля Горвица.

В этом месте рассказа те из слушателей, у кого в жилах текла негритянская кровь, воскликнули:

— Это почтенный человек!

И другие в ответ:

— Нет, это неверный!

Однако спор длился недолго, поскольку всем не терпелось поскорее услышать продолжение рассказа.

И Башир заговорил вновь:

— Когда я вошел в хижину, дядя Том кормил обедом старого Самуэля и его племянницу Лею, только что прибывшую в Танжер.

Со стороны разговор их производил странное впечатление, поскольку все трое не могли общаться на одном языке. Девушка знала венгерский, немецкий и французский. Из них дядя Том не знал ни одного. А старый Самуэль вынужден был объясняться с дядей Томом на английском, которого Лея совершенно не понимала. Им все время приходилось переводить друг другу собственные слова.

Лея, не меняя голоса и выражения лица, рассказывала о своей жизни, и все, о чем она говорила, наводило на меня ужас, леденило кровь. Вы слышали, друзья мои, о бойнях, устраиваемых в былые времена жестокими правителями, и об опустошениях, вызванных холерой, желтой лихорадкой, чумой и другими страшными болезнями. Так вот, то, что в Европе одни люди причинили другим во время войны, в тысячу раз бесчеловечнее, чем все варварства самых жестоких правителей, и губительнее самых страшных недугов. Люди разных национальностей, жители целых городов были заключены в лагеря, где их мучили голодом, холодом, били, пытали. А когда они превращались в скелеты, их заставляли дышать отравленным воздухом, каждый день тысячами сжигали в помещениях, специально для этого оборудованных.

Узники лагерей не имели имен. Они числились под номерами, будто не люди, а скотина. Номера выжигали каленым железом им на руке.

Все это происходило в Германии по прихоти ее правителя Гитлера.

И вот у Леи, одной из этих безымянных жертв — голодных, избитых и измученных, — нашлись силы дожить до того времени, когда немцев победили и из лагерей освободили тех несчастных, что еще оставались в живых. Однако многие из них не хотели или не могли вернуться домой — либо потому, что на родине семьи их были уничтожены, либо потому, что к власти там пришли новые хозяева и стали бросать людей в новые лагеря. Конечно, в других лагерях не происходило таких ужасов, что в прежних, и все же человеку становилось жутко при мысли о том, что, испытав все муки ада, он может вновь оказаться выброшенным из жизни.

Так прошли у Леи лучшие годы ее молодости. Разыскивая старого Самуэля, единственного своего родственника, она написала большое количество писем, и в результате, после множества бесплодных попыток, ей удалось найти его. Но и тут понадобилась уйма времени, чтобы, заручившись поддержкой влиятельных людей, получить документы со всеми подписями и печатями, потому что нынешний мир устроен так, что без всех этих фетишей нельзя сделать ни шагу. Но теперь все это было уже позади, и она наконец-то приехала сюда, в Танжер.

Вот об этом, друзья мои, и рассказывала Лея. Выслушав ее, старый Самуэль, смеясь и плача одновременно, пообещал, что в нашем городе она найдет утешение, не будет ни в чем нуждаться и дни ее потекут счастливо. Тут Лея спокойно так спросила:

«А на какие деньги?»

Лея задала вопрос по-венгерски, и поскольку дядя Том поинтересовался, что она сказала, старый Самуэль перевел его на английский. «И в самом деле, на какие Деньги?» — повторил дядя Том.

Не получив ответа, он сказал, что даст Лее гамак и худо-бедно прокормит; что же касается денег, то у него их не больше, чем у старого Самуэля, а тот образ жизни, который он ведет, не дает ему возможностей свести знакомство с людьми, которые могли бы предоставить Лее работу.

Тогда я пообещал, что завтра же займусь этим.

— Вы только посмотрите на этого нищего горбуна! Возомнил о себе, что он всемогущ! — язвительно прокричал старый ростовщик Наххас.

Но добрый старец Хусейн, продавец сурьмы, тотчас же осадил его:

— Если ты думаешь, что из всех зверей больше всего проку от льва, то ошибаешься. — И, обратившись к Баширу, попросил: — Продолжай, сын мой, мы тебя слушаем.

— Мы тебя слушаем! — раздалось в толпе.

И Башир заговорил вновь:

— Было уже темно. Я брел по пляжу и, вспоминая рассказ Леи, поражался людской жестокости и тем бедам, которые подчас обрушиваются на человека.

Я еще не успел далеко уйти, когда до меня донесся еле различимый шум весел. Во мраке к берегу осторожно причаливала лодка. Вначале я решил, что это приехали забрать тюки с контрабандой, чтобы переправить их на какую-нибудь яхту или баркас, который рано утром возьмет курс на Испанию, Францию, Италию или еще более удаленную страну. Для человека вроде меня, частенько ночующего на пляже, все это не в диковину. Однако на сей раз в шлюпку ничего не грузили и ничего из нее не выгружали. Два человека бесшумно спрыгнули на песок и направились к хижине дяди Тома. Один из них, зайдя в дом, почти тотчас вышел, сел в шлюпку и поплыл в сторону порта.

Все эти быстрые и таинственные перемещения возбудили во мне любопытство. Я подкрался к хижине и стал прикладывать то ухо, то глаз к дверной щели, о существовании которой знал уже давно. Мне все было хорошо видно и слышно.

Человек, оставшийся в хижине, был молодым, бедно одетым испанцем с веселыми и добрыми глазами. По его радостному голосу я понял, что он очень доволен — и было чем. Ему удалось на рыбачьей лодке покинуть Испанию, где его преследовали власти. Чтобы попасть в Танжер, не имея паспорта, ему пришлось схорониться под грудой старых парусов. Все прошло благополучно: таможенники его не обнаружили. Пока он благодарил дядю Тома за то, что тот пообещал ему приют на первое время, старый Самуэль рассказывал своей племяннице историю беглеца.

Молодые люди ничего не могли сказать друг другу. Франсиско говорил только по-испански. Лея не понимала по-испански ни слова. Они лишь время от времени смотрели друг на друга. Лицо Леи оставалось неподвижным. Тем не менее все между ними было уже предрешено.

В это мгновение из уст одной из женщин вырвался радостный возглас. Это была Зельма, бесстыдная бедуинка.

— Наконец-то настал черед любовной истории! — воскликнула она.

— Правда? В самом деле? — заинтересовались другие женщины, и в прорезь покрывал было видно, как заблестели у них глаза.

— Правда, — ответил Башир и продолжил свой рассказ:

— На следующий день я попросил моего друга Флаэрти подыскать для Леи работу, а тот в свою очередь поговорил с господином Рибоделем, с которым по-прежнему каждый день виделся в таможенной кофейне, в час прибытия рейсовых судов из Альхесираса и Гибралтара.

Господин Рибодель, старый, но на редкость гибкого ума человек, у которого испрашивают советы по части законов многие влиятельные люди Танжера, вспомнил, что господин Буллерс, торговец золотом, искал на должность секретарши серьезную и порядочную девушку, хорошо владеющую французским языком. По его рекомендации Лея поступила на службу к господину Буллерсу.