Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний - Игорь Буторин

С другой стороны шпионы сообщали, что в город под видом джайна проник еще один подозрительный персонаж. Вездесущие люди визиря успели заметить, как тот заходил в священную реку Ганг в облачении монаха, а вышел уже дервишем. Так быстро веру не меняют. Не связаны ли эти два события? Джайн-дервиш и компания путешественников, ищущих дорогу к Кайласу. Пока одни вопросы… И Чанга распорядился привести к нему на аудиенцию хозяина караван-сарая.

Когда среди ночи раздался стук в дверь, Гурмух понял, что ничего хорошего это ему не сулит. Так и оказалось. В дом ввалилось порядка десяти гвардейцев визиря и, даже не дав накрутить на голове хотя бы полуметровую чалму, прямо так, с непокрытой головой поволокли его в темноту спящего города. Куда? Зачем? Спрашивать было не принято, да и невозможно, задавать вопросы мешал кляп во рту и мешок на голове.

Гурмух обнаружил себя через полчаса. Он сидел на стуле в окружности из горящих лампад. Что происходит за этим светлым кругом ему не было видно, потому что больше источников огня в комнате не было. Однако старый пакистанец все равно чувствовал, что он здесь не один и за ним внимательно наблюдают.

Чандра сидевший визави с Гурмухом, молчал. Только что ему поступили новые сведения о путешественниках. Пока кудесник с медведем осматривали достопримечательности столицы, а путешественник Афоня спал, утомленный прелестями Фатимы, джайн-дервиш проник в комнату и тщательно прошмонал все вещи туристов и обмацал тело Афанасия. Ничего не найдя дервиш буквально растворился. В последний раз его видели, когда он ужом выполз из комнаты путников и пропал…

Дальше — больше. Все тоже самое проделал кудесник-оборванец. Эти данные были получены от мальца Уткира, тоже состоявшего в тайной канцелярии визиря на должности стажера. Этот оборванец даже позарился на скакуна, за что получил копытом в лоб. Тот тоже ничего не нашел и теперь спит.

Тягостное молчание уже начало раздражать Гурмуха. Раздражение пробудило в нем давно уснувший отважный и вольнолюбивый пуштунский характер, его бабка была родом из Афганистана, оттуда в качестве трофея и была увезена его дедом. Одним словом кровь бабки заиграла, Гурмух зарычал и бросился вон из круга света. Однако ловкий удар в лоб вернул его на место, пуштунская кровь угомонилась. Владелец караван-сарая начал готовиться к воссоединению с Природой.

«Бог создал Природу с её законами, — думал Гурмух, готовясь к смерти. — Можно сознательно следовать или не следовать им. Как рыба, которая может плыть по течению, а может плыть и против течения. Иногда даже рыбе требуется преодолевать огромные расстояния против течения, чтобы отложить икру в верховьях рек. Но рыба не может выйти из реки. Так же и мы не можем выйти за пределы воли Божьей, обладая своей собственной волей. Течение показывает природные законы, созданные Богом, а взаимодействие с ними — это уже дело собственной воли человека. Злодеяния, скупость, ненависть, жадность — это противоестественно и невыгодно, действуя так, человек встречает сопротивление Природы. Любовь следует проявлять в любом повседневном деянии, включая самые простые и обыденные вещи — и в этом выражается природа Бога. Сикхи всегда живут в оптимизме, радости и надежде. С такими настроениями и я иду навстречу с Природой…»

— Слушай меня внимательно, — услышал Гурмух голос визиря, а не Природы и он с радостью, оптимизмом и надеждой начал внимать ему. — Вопросы не задавай, все запоминай и знай, за твоими действиями будут наблюдать сотни моих глаз, твои разговоры будут слышать сотни моих ушей, твои мысли будут читать тысячи моих сознаний…

Алладин без лампы

Афоня проснулся от того, что почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Пялился Гурмух, заранее склонившись в подобострастном поклоне.

— Доброе утро, — запел сингх. — Как спалось, о ясный взор моей зари.

— А где Гуль… Фатима? — сразу поинтересовался путешественник.

— Заболел Фатима, — вздохнул Гурмух. — Вся лежит пораженная вчерашней ночью. Видать душевная рана у нее открылась от любви и нежности, — и хитро подмигнул Афоне.

«Вот зараза, — подумал Афанасий. — Уже растрезвонила».

А хозяин караван-сарая меж тем продолжал петь.

— Ой, счастье тебе выпало чужеземец, ой счастье, — суетился вокруг сингх. — Должен был ты ждать генерала, когда он приедет на доклад, но видно родился ты под счастливой звездой, все устроилось гораздо лучше. Прибыл в столицу знатный вельможа, как узнал про тебя, так сразу послал с приглашением в гости. Идти надо, Афанасий-ага, надо. Очень влиятельный господин. Уж он то, если сговоритесь, возьмет тебя за ручку и самолично прямо во дворец к падишаху проводит пред его ясные очи, да продлит Аллах его светлые дни. Этот вельможа запросто вхож в высокие чертоги. Очень тебе повезло, никогда так не везло, как сегодня повезло. Мне бы такое везение, ой, где бы я сейчас был, уж и не могу представить. Пойдем Афоня, пойдем, велено тебя одного привести, без твоих попутчиков, пошли скоренько.

Так сопровождаемый сладкими причитаниями Гурмуха Афоня оказался у ворот дворца всесильного визиря Чандры.

Ворота открылись, и чьи-то сильные руки схватили русского путешественника и довольно грубо затащили его внутрь. С той же проворностью уже другие руки развернули сингха Гермуха спиной к воротам и, чья-то нога придала ему ускорение, от которого хозяин караван-сарая отлетел на другую сторону улицы и чуть не врезался головой в забор. Давно известно, что нигде в мире и ни с кем тайная полиция особо не церемонится.

Афоню проволокли по бесконечным коридорам и втолкнули в комнату без окон, после чего он остался один. Обследования помещения ясности не добавили. Да и какая ясность? Одни шероховатые стены, темнота и тишина.

Сколько просидел в застенке Афоня не знал, только жрать ему уже хотелось не на шутку. Он уже пробовал стучать в дверь, призывал смилостивиться, но ответом была только тишина.

Зигмунд и Карло уже успели сходить на местный привоз и вернулись отягощенные разной экзотической снедью. Понятно, что местных денег у них не было, поэтому мишка пел русские народные песни, за что слушатели благодарили его монетами мелкого достоинства. В это же время Карло очищал карманы и гомонки местных зевак, слушающих концертную программу говорящего медведя. Монет хватило не только чтобы набрать вкусностей, но еще и остались на потом. Однако, вернувшись в гостиницу артисты не обнаружили там, ни хозяина заведения, ни Афанасия, да вообще никого там не было.

— Квазимоды тоже нет, — заявил Карло после контрольного обхода караван-сарая. — Конюшня пуста, все как вымерли.

— Видно что-то важное мы пропустили, — только и успел, резюмировал умный медведь. Как-то со всех сторон на товарищей обрушились бесчисленные люди в черных одеждах с закрытыми лицами и через несколько секунд на полу лежали два аккуратных свертка — это были плотно спеленатые Зигмунд и Карло.

Наконец в каземате, где томился Афоня, послышались шаги, скрипнула соседняя дверь, и раздался звук, как будто два мешка с картошкой грубо, не особо заботясь о целостности корнеплодов, бросили на пол. После это дверь в камеру путешественника вновь раскрылась, и люди в черном, напоминающие призраков, которых в темноте застенка практически не возможно было различить, накинули на голову Афанасию мешок и потащили вон.

Он сидел на стуле в окружности из горящих лампад, на том же месте, где некоторое время назад, обмирая от страха, трясся Гурмух. Афоня не видел, что происходит за этим светлым кругом.

— Откуда ты, чужестранец, — голос доносился из-за круга света и не сулил ничего хорошего.

Уже в который раз пришлось путешественнику рассказывать свою историю, но ничего не поделаешь, раз спрашивают, надо отвечать, тем более в таком зависимом положении. Да и особых тайн в его путешествии не было, так что же тогда скрывать?

Голос периодически задавал наводящие вопросы: про Персию, про медведя, про Синдбада и Карло. Неподдельный интерес вызвала история про морскую баталию с пиратами. Вернее интерес вызвал джин Каура.

— Каура, говоришь, — загадочно произнес это имя голос. — Опять, говоришь, в бутылке оказался? Вот урод! В лампе ему было тесно, на вольные хлеба потянуло… Вот и накушался воли, пусть теперь тысячи лет парится в кувшине на морском дне, — с сарказмом проговорил собеседник. Судя по всему, рассказ про джинна ему понравился.

— А Вы, я вижу, с ним были знакомы? — Осмелел Афанасий.

— Да, уж… знакомы, почти родственники были, соратниками, — включился в беседу голос, да и интонации стали уже более мягкие. — Я того Кауру, как облупленного знал. Он был моим рабом! Вернее, он был рабом лампы, а лампа принадлежала мне. Жаль сбежал он от меня не вовремя, не успел я сделать все, как задумывал. Спер волшебную лампу с джинном один евнух-скотина продажная! Вот и пусть теперь поживет в окружении рыб. А сейчас расскажи-ка мне, что тебе понадобилось от священной горы Кайлас? — голос вновь приобрел стальные нотки.