Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний - Игорь Буторин

Глашатаи понесли в народ вести тайной службы, а арестантский кортеж тем временем направился в сторону переправы через Ганг и дальше через джунгли в Бангладеш.

Рядом с Афоней в арестантской арбе так же заключенный в колодки сидел один оборванец. Дорога была дальняя, и делать было нечего, попутчики разговорились. Коллегой по несчастью тверского купца оказался восточный бродяга Музафар. Люди визиря схватили его на местном базаре. Как это произошло, и рассказал кандальник Афанасию.

Музафар спокойно, никого не обижая, бродил по торжищу. Когда на рынке появился визирь Чандра. Все упали ниц. Традиция у них такая, не должны простолюдины пачкать своими взглядами великих людей. Только Музафар все же скосил свои глаза, чтобы взглянуть на великого визиря, когда еще доведется увидеть. Все интересно иностранцу. Визирь Чандра восседал на великолепном жеребце, по описанию которого Афоня понял, что это был его Квазимодо. Не меньше тогда поразился и сам Музафар. Однако его поразила не красота жеребца, а сам визирь. В нем бродяга узнал своего давнего друга по багдадскому бомжеванию — гопника Алладина. Вскинулся тогда давний товарищ, хотел окликнуть забуревшего друга, но тут же налетели нукеры и схватили беднягу за то, что посмел поднять взгляд на великого визиря. Оно давно известно, сначала ты поднимаешь на правителя взгляд, потом повышаешь голос, а в конце и руку с кинжалом занесешь. Ну, а дальше все случилось очень быстро. Обстряпали дело оперативно, инкриминировали попытку подрыва государственных устоев, и… кандалы и арба на всеиндийскую стройку в джунглях. Признался Афоне Музафар, что хватило ему ума не говорить на следствии о знакомстве с Алладином, а то бы не миновать ему плахи, а так еще можно попытаться сбежать.

Здесь надо заметить, что когда Чандре принесли для ознакомления дела всех преступников, коих по этапу отправили в джунгли, и он, просматривая бумаги и доносы, открыл дело Музафара, в тот момент в его душу холодной змейкой заполз страх. Заподозрил он, что этот бродяга может оказаться его давним знакомцем по Багдаду. Вызвал следователя и по описаниям задержанного гопника понял, что предчувствия его не обманывают. Тут же вслед арестантскому этапу был направлен отряд воинов с заданием вернуть Музафара в столицу, а лучше всего сделать это предварительно, отделив его голову от туловища, чтобы не болтал по дороге.

А между тем Музафар продолжал рассказывать Афоне об устройстве жизни в Индии и о тонкостях местной индуисткой веры. Грамотный был бродяга. Афоня слушал и дивился, как разнообразна фантазия людская в теологических вопросах.

Оказалось, что индусы верят в то, что все люди произошли от первочеловека Пурушу. Именно о нем здесь ходят легенды, и именно он затеял здешнее мироустройство. Пуруша этот пришел из сонма звездного и принес себя в жертву, в результате этого жертвоприношения возник весь мир. Из разных частей тела Пурушу произошли люди, относящиеся к разным кастам — сословиям. Эти сословия изолированы и не должны вступать в общение друг с другом. Из уст Пурушу возникла высшая каста — брахманы, то есть жрецы и знатоки священных текстов. Из плеч — кшатрии — воины и правители, из бедер — вайшьи: земледельцы и торговцы, из ступней — шудры, которые стали слугами и зависимыми людьми. Есть еще самая низшая прослойка, которая называется «неприкасаемыми», эти, скорее всего, получились из пыли по которой ступали ноги Пурушу.

Члены первых трех каст, считаются высшими и, достигнув зрелости, проходят обряд посвящения, после чего называются «дваждырожденными».

Пояснил Музафар туристу с Севера, что по индуистской вере есть учение об обязанностях человека в разные периоды жизни. В детском возрасте человек ведет жизнь ученика, потом должен вступить в брак и стать примерным домохозяином. Вырастив детей, он должен покинуть дом и вести жизнь монаха, отшельника-санньясина.

Все устройство местной веры основано на идее о круговращении бытия — сансаре, о перерождениях — инкарнациях индивидуальной души во все новые телесные оболочки, о карме — законе, определяющем следующее рождение и о мокше — идеале, к которому должна стремиться каждая душа, заключающемся в избавлении от перерождений и воплощений.

Но и это еще не все. Появилось в этих землях и другие направления, вышедшие из брахманизма. Это джайнизм и буддизм.

Когда Афоня услышал знакомое слово, то встрепенулся. Как же, он помнит своего попутчика джайна, который никогда не наступит на букашку, залепит рот, чтобы туда не залетела муха, и будет, не останавливаясь, бродить по миру, как вечный жид.

Добродушный Музафар пояснил, что джайнисты вообще народ странный, но очень уж влиятельный. Их здесь побаиваются даже брахманы. А вот буддисты подались из Индии на восток, чтобы не конкурировать с брахманизмом. Вера у буддистов терпеливая и мягкая, им проще уйти, чем с кем бы то ни было воевать.

Под эту нудную, но интересную лекцию бродяги Музафара Афоня и уснул.

Тем временем Зигмунд и Карло успели отдохнуть и было решено, что карлик отправится в ближайшую деревню, что находилась рядом с пристанью парома через Ганг, разузнать последние новости. Медведь немало удивился, когда из пожилого, в общем-то, карлика, Карло, вдруг преобразился в мальчика подростка. Под замызганным халатом кудесника у лилипута оказалось довольно молодое тело с хорошо развитой мускулатурой. Свою жидкую бороденку он сбрил раковиной речной мидии и предстал в виде чумазого индийского пацаненка, разве что нос тонкий и крючковатый, а не широкий и мясистый, как у местной ребятни.

Пока Карло ходил на разведку, медведь наловил речной рыбы и, обмазав глиной, бросил в угли костра, а часть улова принялся коптить на нехитрой коптильне, которую он соорудил на речном обрыве. За этими приготовлениями время пролетело незаметно, и с разведки вернулся Карло.

Иезуит узнал много чего интересного. И то, что их повсюду ищет целая армия шпионов, и то, что Афоню вместе с другими преступниками режима Чандры увезли в джунгли, и то, что об этом уж очень настойчиво трезвонили глашатаи на всех поворотах города. Из этого хитрый Карло сделал вывод, что их с Зигмундом собираются ловить «на живца», то есть на Афоню, иначе не зачем было бы включать на полную катушку всю местную пропагандистскую машину. Опять же, в школе иезуитских шпионов, на занятиях по психологии, им рассказывали про различные типы людей. По той классификации Чандра был одним из самых опасных типов, подозрительного и безродного тирана, который панически боится потерять свою власть, а значит, сделает все, чтобы ее сохранить, сколько бы для этого не потребовалось угробить человеческих душ.

С другой стороны в информационных сообщениях говорилось, что пойман весь диверсионный отряд: и медведь, и карла. Значит, они с Зигмундом проходят по тайным ведомостям, как уже пойманные преступники, что означает, что их жизнь теперь не стоит ничего. Итог — их продолжают ловить, постараются устроить засаду, когда они пойдут освобождать Афоню и, самое печальное, их жизнь никому не нужна, поэтому при первом удобном случае их просто угондошат.

Зигмунд и Карло ели молча. Каждый был погружен в свои не очень веселые мысли.

— Ас-саляйм-алейкуму!

Товарищи обернулись и увидели, дервиша, который выпростался на полянку из цепких береговых кустов.

— А ты, кто такой? — вскочил на ноги Карло и принял боевую стойку.

— Бедный дервиша мой, — запищал странник, как будто испугавшись. — Ходима туда, ходима сюда, во славу Аллаха. Видима костер горит, люди добрые сидят, думана, дай подойду погреться-мана…

— Иди уже погрейся, божий человек, — позвал Зигмунд. Он ведь был русский медведь, хоть и имя носил иноземное, но по русской традиции никому не мог отказать в приюте.

Однако Карло этот визитер не очень понравился. Что-то в его облике было не то, что-то напрягало иезуита в фигуре дервиша, манере держаться, а скрытое за капюшоном лицо так вообще вызывало массу подозрений. Вот, что он физиономию прячет?

А Зигмунд тем временем уже протянул копченую рыбину странствующему мусульманскому монаху.

— Ешь, на здоровье, — пригласил он бродягу к костру. — Чем, как говорится, богаты, тем и рады.

Дервиш жадно схватил кусок окуня и, не открывая лица, принялся за еду. Его жилистая рука заносила щепоть в раструб капюшона и возвращалась уже пустой за новым куском. Пусть поест человек, раз голоден, не жалко.

Поужинав, компания разместилась вокруг костра и скоро уже все трое храпели, завершая этот день, который принес столько неожиданных поворотов.

Поспать удалось недолго. Как только на Ганг опустились сумерки, так в джунглях начался какой-то переполох. Складывалось такое впечатление, что в кущах схлестнулись две армии обезьян и теперь рвут друг друга, издавая при этом жуткие крики. Причем крики эти становились все ближе и ближе.