Сто лет пути - Татьяна Устинова

— Да, там много смешного.

Варвара продолжала читать.

— «Полиция случайно обнаружила» — опять случайно! — «в центре города подпольную мастерскую по изготовлению патронов на углу Малоохтинского проспекта и Суворовской улицы. Во время операции все выходы были обставлены чинами охранной полиции, которые арестовывали всех, выходящих из подозрительного дома. Мастерская ликвидирована. В кулуарах Думы чрезвычайное волнение вызывает слух о предстоящем массовом привлечении к судебной ответственности членов социал-демократической партии, около 38 человек, в связи с последними обысками и арестами».

— Вот, собственно, и все, что у нас есть. А больше никаких следов заговора.

Варвара еще раз пробежала текст глазами и посмотрела на Дмитрия Ивановича.

— Ничего себе — полиция случайно обнаружила, если мастерскую со всех сторон оцепили и повязали всех, кто там был. А остальных потом арестовали, не знаете?..

— Не знаю. Нужно искать следы.

— А их… реально найти?

— Совершенно.

Варвара опять уставилась в монитор:

— «Правые обвинили крестьянина-трудовика в предательстве интересов родины. Несчастный продал сотруднику австрийской дипмиссии дюжину яиц от заведенных им в гостинице кур». А это правда или шутка?

— Какие уж тут шутки, Варвара Дмитриевна.

— Господи, какой маразм! Бедный крестьянин! Он же депутат, да?

— Ну, конечно.

— В Думе заседал, законы принимал. Спасал Россию. По вечерам в гостинице выращивал кур.

Шаховской улыбнулся.

— Представляете, как было трудно работать такому парламенту? Представители народа ведь разные бывают. С одной стороны, этот крестьянин, а с другой, например, Муромцев. Ему четыре года было, а он играл в государство. Отцовское имение разбил на губернии и уезды, конституцию придумал сам. Беседка у него называлась «Палата депутатов». В двадцать семь он защитил докторскую диссертацию.

— Она называлась «Очерки общей истории гражданского права», — влез Боря, про которого все забыли. — А еще Муромцев был председателем «Юридического общества».

От Бориного высказывания, хотя в нем не было ничего особенного, Шаховскому вдруг стало неловко.

Он же сейчас… встречается с Варварой. При этом она почему-то приехала к нему на работу, сидит за шкафом у него на кафедре, читает выдержки из газет девятьсот шестого года и выслушивает биографию Муромцева. Ерунда какая-то получается.

— Наверное, уже пора по домам, — объявил профессор. — Поздно.

Кажется, Варвара удивилась. Еще бы! Теперь получается, что он ее выгоняет!

Некоторое время они путались в пальто. Шаховской подал ей свое, она его отвергла и взяла собственное, он перехватил, положил в кресло, взял снова, подал и опять не то!..

— Что вы делаете, Дмитрий Иванович?

— Не знаю, — сказал Шаховской искренне.

По лестнице они спускались в молчании. Дмитрий Иванович вовсю занимался самоедством.

Самым правильным будет сейчас извиниться, разойтись в разные стороны и больше ей не звонить и на работу к ней не таскаться. Так нескладно все получилось! Он сто лет ни с кем не… встречался и совершенно позабыл, как это делается. Нужно было подготовиться, пригласить в кафе, что ли, придумать, о чем говорить, так чтобы и ей было интересно. Ну, не о депутатах же Первой Думы и не о мастерской на Малоохтинском!.. Теперь у него даже повода нет задержать ее. Конечно, она обиделась, и совершенно справедливо.

Они вышли на высокое крылечко с двумя полукружьями ступеней. Дмитрий Иванович иногда спускался по левому полукружью, а иногда по правому, в зависимости от настроения.

Варвара взяла его под руку. Дмитрий Иванович замер. Они немного постояли на крыльце, а потом стали спускаться. Он изо всех сил старался соблюдать дистанцию, но все-таки чуть прижал ее руку локтем.

— А я сегодня глупость сделал, — сказал он. — Никоненко просил меня переговорить с Александром Бурлаковым, это депутат из комитета по культуре. Он несколько раз приезжал на Воздвиженку к Павлу Ломейко, и в день убийства тоже приезжал.

— А в чем глупость-то?

— Да я так и не смог ничего выяснить! Бурлаков меня практически выставил.

— Выставил? — удивилась Варвара.

— Ну, не совсем, но… Я так и не понял, зачем он туда приезжал, в каких отношениях они были! Хотя, пожалуй, в плохих, — добавил он, вспомнив. — Спрашивал, кто меня к нему подослал.

— Что значит — подослал?!

— Бурлаков говорил что-то про отца этого Ломейко, я не очень понял. Еще он сказал, чтобы я передал своим начальникам, что он не станет ничего со мной обсуждать.

— Подождите, Дмитрий Иванович, — Варвара потянула его за локоть. — Какие еще начальники!.. Игорь попросил вас переговорить с депутатом, так? Официально это долго и сложно, а вы с ним знакомы, вам будет проще. Правильно я говорю? Вы пошли, задали два вопроса, он вас выгнал, а перед этим сказал про отца Ломейко, начальников и что вас подослали.

— Ну, не совсем выгнал, но…

— Вы что?.. Не понимаете? Он принял вас за кого-то, кто имеет отношение к убитому. Непонятно какое, но имеет. А вы не имеете, если не считать того, что когда-то завернули его диссертацию!

— При чем тут диссертация?

— Ах ты, господи! Ну, конечно, ни при чем! И я об этом! Может быть, они чего-то не поделили, Ломейко и Бурлаков. Может, у них были какие-то общие дела. Или они друзья детства, если Бурлаков говорил про отца!.. В одной песочнице играли в куличики!

— Да, — согласился Дмитрий Иванович, чувствуя себя кретином, — но как теперь все это узнать?

— Странно, что он не стал с вами разговаривать. Подозрительно. Если он во что-то замешан, логичнее было бы вас выслушать, ответить на все ваши вопросы и задать свои.

— Он не знал, что Ломейко убили, и был ошарашен, мягко говоря.

— Растерялся?

— По-моему, не поверил даже.

— Может, он великий актер?

Дмитрий Иванович улыбнулся.

— Он похож на бурлака или горчичника. В Самаре в начале двадцатого века водились такие мелкие бандиты — воришки, бузотеры. Носили черные костюмы, за голенищем сапога непременно нож или гирька на проволоке.

— Почему горчичники?

— Там, в Самаре, выращивали красный перец и называли его почему-то горчицей. Измельчали и продавали, ну, как приправу. Покупателей страшным образом надували, подмешивали отруби и всякую ерунду. Оттуда и пошло.

— А вы Игорю рассказали про Бурлакова?

— Нет еще, — повинился Дмитрий Иванович.

Он собирался позвонить полковнику, когда вышел из Думы, но получилось так, что позвонил Варваре. И сейчас с ней «встречается».

— Нужно срочно рассказать. Пусть ищет отца потерпевшего и выясняет, как они оба были связаны с депутатом.

— Все дело в том, что именно это должен был выяснить я, Варвара Дмитриевна. А я задание провалил.

— Да ну вас, Дима, — сказала Варвара сердито. — Не выдумывайте! Ничего вы не провалили. И потом, вы же профессор, а не оперативник.

Димой его почти никто и никогда не называл. Он стал Дмитрием Ивановичом очень рано, лет в двадцать пять, когда стал читать лекции студентам, и с тех пор по имени его называли только родители и самые близкие друзья.

— Послушайте, — сказал Шаховской, вдруг осознав себя Димой, — мы же договорились встретиться, а весь вечер разговариваем об убийстве. Это неправильно, наверное.

Варвара пожала плечами.

— Мне нравится.

— Убийство?!

— Разговаривать с вами.

Тут она почему-то вытащила руку, независимо посмотрела по сторонам и спросила довольно воинственно:

— Куда мы идем?

— Ужинать, — брякнул Дмитрий Иванович, перепугавшись, что она сейчас скажет, что ей нужно домой. — На Никитской есть ресторанчик, почему-то он называется «Лук-кафе». Там вкусно и всегда полно студентов и зрителей из театра Маяковского. Два шага осталось.

— Лук так лук, — согласилась Варвара. — Кафе так кафе. Только Игорю нужно позвонить.

1906 год.

— Да, разгорячился сегодня Дмитрий Иванович, прямо на себя не похож.

— И финансовая сфера его никогда особенно не интересовала, а тут — на тебе! Такой напор. Даже Муромцев удивился.

— А что, господа, ведь по сути князь совершенно прав!.. Иностранный заем, да еще такой значительный, требует разрешительной резолюции парламента! Государственное ведь дело. Лягушатники, может быть, и дадут денег, только поунижаться, покланяться заставят! А сколько лет выплачивать придется? Еще детям нашим долг передадим.

— Что это вы так неуважительно, Николай Степанович? Наших европейских друзей да лягушатниками припечатали! Всякие такие словечки Пуришкевичу лучше идут.

— Да ведь дело-то в том, господа, что деньги от займа направят, как обычно, на удушение революции, а не на улучшение жизни народа!

Варвара Дмитриевна прислушивалась к разговору и все посматривала на дверь, не появится ли Дмитрий Иванович.