Сто лет пути - Татьяна Устинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Теперь самое главное — не терять времени, — продолжил князь, — и Петр Аркадьевич уверил меня, что потеряно оно не будет.
— Столыпин самолично?
— Самоличней некуда. Отъезд Коковцова отсрочен по инициативе Думы. Правительство с отсрочкой согласилось. Никаких подозрений это не вызовет, все совершенно официально, инициатива исходит от парламента, который требует более детальных объяснений предстоящего финансового займа.
— Это вы такую штуку придумали? — Шаховской ничего не ответил, и отец Андрей продолжил задумчиво: — Вы так, чего доброго, Думу с правительством помирите, Дмитрий Иванович. Совсем другая жизнь наступит.
— О наступлении другой жизни говорить покамест рано и не к месту, — почему-то резче, чем нужно, ответил князь. — Операцию необходимо провести как можно быстрее. Выглядеть она должна как ловля на живца. Это Варвары Дмитриевны догадка, и Столыпин ее полностью поддержал.
Отец Андрей уставился на барышню с изумлением, а она и бровью не повела — ну да, операция, да, ее придумка, и что тут особенного?..
— Один из внутренних агентов, который работает в самом сердце социал-демократов, сегодня в срочном порядке был обо всем извещен. По словам Столыпина, о заговоре ему ничего не известно, то есть дело на самом деле сверхсекретное!.. Сегодня же он должен сообщить своим руководителям о желании некоего очень богатого человека пожертвовать значительную сумму на нужды революции. Это и есть приманка. По мнению Петра Аркадьевича, самое главное — не давать им времени на размышления, напирать на то, что жертвователь ждать не может. Партийная касса сейчас особенно нуждается в деньгах, после того как в марте охранка разгромила явочную квартиру, где хранились в том числе и средства.
— А что за средства и кто жертвователь?
— Средства мои и жертвователь я же. Искать другую кандидатуру некогда, да и опасно.
Варвара Дмитриевна ахнула, Генри зарычал тихонько.
Князь продолжал так же твердо:
— Как только агент сообщит о готовности руководителей группы к встрече, о месте и времени, которое они назначат, будет раскинута сеть. Петр Аркадьевич уверяет, что привлечет к делу только лучших своих людей и в момент передачи средств все будут схвачены. Роль у меня, конечно, малопочтенная, — тут он скривился немного, — но ничего не поделаешь.
— Как хотите, а это чистое безумие, — заговорила немного пришедшая в себя Варвара Дмитриевна и вскочила. Шаховской тут же учтиво поднялся, она не обратила внимания.
Батюшка подумал и тоже встал. Варвара Дмитриевна заметалась по кабинету. Генри зарычал громко.
— Stop it, Henry! Что за странные фантазии, князь! Вы что? Полицмейстер? Или жандарм? Кто вам позволит отправляться на такое рискованное дело? Там же наверняка… стрелять будут!
— Варвара Дмитриевна, это вопрос решенный. Сотрудники охранки на такую роль вряд ли сгодятся, если только кто из генералов, — он улыбнулся слегка. — Приглашать для этой цели Москвина или Качалова из МХТ уж совсем неловко, да и непорядочно, там ведь, как вы справедливо заметили, возможны… всяческие неожиданности.
— Правильно ли я понял, — заговорил священник растерянно, — что в роли финансиста революции должны выступить вы сами, князь?
— Совершенно правильно, и Петр Аркадьевич с моим предложением согласился.
— Ах, согласился! — совсем уж вышла из себя Варвара Дмитриевна. — Как мило!..
— Но это невозможно решительно, — продолжал отец Андрей, — вы особа известная, вас слишком многие знают в лицо. Тогда уж лучше я…
— Вот именно! — Варвара Дмитриевна повернулась на каблуках. Генри Кембелл-Баннерман, который никогда не видел хозяйку в такой ажитации, сглотнул слюну. — Вас все знают! Ваши фотографические портреты во всех газетах! А вы собираетесь в логово террористов явиться собственной персоной!
— Не собственной, — Дмитрий Иванович улыбнулся, подошел к занятому креслу и откинул простыню. Там оказались какие-то странные вещи. — Это костюм и грим.
— Грим? — совсем уж обессилела Варвара Дмитриевна. — Костюм?..
Отец Андрей подошел и стал перебирать и рассматривать вещи.
— Тут ведь такое дело, Варвара Дмитриевна, — тихо сказал князь и попытался взять ее за руку, она руки не дала, конечно. — За считаные дни, что нам удастся выиграть, как следует операцию не подготовить. Одна надежда на внезапность и на… соблазн. Предлагается очень большая сумма, а у революционеров расходы немалые. Партийных идеологов за границей содержать надобно, оружие покупать, типографские расходы покрывать тоже надо, куда ж без подпольной литературы!
— Господин Маркс, что вы, — пробормотал батюшка, — без него пропадешь…
Варвара оглянулась на него.
— Взрывчатка, подпольные мастерские, свои люди в охранке, все требует денег.
— Вот именно — свои люди!
Варвара Дмитриевна готова была разреветься у них на глазах. Она никогда не отличалась преувеличенной чувствительностью и к истерике склонности не имела, распущенность презирала. Привычка к самообладанию заставляла ее сдерживаться изо всех сил, но это невозможно, невозможно!..
— Если у террористов есть в охранке свои люди, то вы подвергнете себя страшной опасности! Вас… как это… расшифруют!
— В том-то и дело, что нет, Варвара Дмитриевна. Отправлять кого-то из агентов действительно сверхопасно. Их могут знать в лицо или по описанию. А я человек совершенно далекий, посторонний. Да и грим, — тут он опять поморщился, — сделает свое дело. Столыпин считает, что операция пройдет успешно.
— А велика ли сумма? — Батюшка вертел в руках накладные гвардейские усы.
— Вот это я еще не примерял, — сообщил Шаховской, ткнув в усы. — Мне пойдет, как вы думаете, Варвара Дмитриевна?..
Он прошел к немецкому несгораемому шкафу, погремел ключами, распахнул толстую металлическую дверь.
Варвара Дмитриевна старалась длинно дышать, чтобы успокоиться, считала вдохи и выдохи. Отец Андрей кинул усы на кресло и вытащил седой парик. Варвара Дмитриевна, завидев парик, неслышно топнула ногой по ковру и отвернулась. Вдохи-выдохи не помогли.
— А вот и соблазн.
Сообщники оглянулись.
Дмитрий Иванович аккуратно поставил на зеленую обивку письменного стола голубую чашку, до краев наполненную чем-то блестящим.
— Здесь бриллиантов тысяч на семьсот-восемьсот, — сообщил князь. — Согласитесь, ради таких денег господа террористы должны будут рискнуть.
Батюшка подошел и посмотрел в чашку. Варвара Дмитриевна опустилась в кресло.
Все кончено, вот что она поняла в этот момент совершенно отчетливо. Уговаривать, умолять, даже рыдать не имеет смысла.
Этот человек, имя которого ей было так весело произносить — вот просто сказать «Дмитрий Иванович», и сразу хорошее настроение, — организатор думских дел, вечно занятый нескончаемыми вопросами, вовсе не только политическими, но и мелкими, обыденными, даже работу буфета ему приходилось регулировать, такой свой, привычный, насмешливый, легкий, уважаемый не только союзниками, но и противниками, хорошо образованный, умеющий ясно и складно излагать свои мысли, этот самый человек все решил и хорошенько подготовился к делу, которое ему предстоит.
Вот чашка с бриллиантами, а вот накладные усы и парик.
Господи, помоги нам!
…Если его убьют, подумала Варвара Дмитриевна, я останусь совсем одна. Навсегда. Без него.
— Н-да, — сказал отец Андрей. — Удивили вы меня, князь. Чему Господь нас только не учит в великой милости своей…
Варвара молчала, смотрела на свои сцепленные руки.
— Варвара Дмитриевна, — заговорил Дмитрий Иванович, поглядывая на нее, — вы преувеличиваете опасность.
Она печально на него взглянула и опять опустила глаза. Ей нужно было как-то привыкнуть к мысли, что изменить ничего нельзя, ее никто ни о чем не спрашивает, и поделать она ничего не может.
Все решено.
— Столыпин сам возглавит операцию. Я почти уверен, что и выстрелить никто не успеет. Будут задействованы только самые проверенные люди.
Она покивала.
— В Охранном отделении держат исключительно профессионалов, самых опытных. Они все время будут начеку. Петр Аркадьевич…
— Ах, что вы меня утешаете Петром Аркадьевичем, как маленькую!.. Я знаю только, что довольно будет одного неверного слова, случайного жеста, малюсенькой ошибки, и случится непоправимое.
— Не будет никаких ошибок. Я вам обещаю.
Она опять покивала.
Князь переглянулся с отцом Андреем.
— Я не стал бы втягивать вас в это дело, но так вышло, что вы обо всем узнали, а держать в неведении, обманывать вас мне бы не хотелось. Вы же первый пропагандист и певец равноправия, Варвара Дмитриевна!
Это была шутка, и Варвара улыбнулась, глядя на свои руки.
…При чем тут равноправие? Легче ей было бы ничего не знать или лучше вот так — зная? Бесспорно, в незнании есть великая милость, свобода от тяжких раздумий, от страха, который теперь станет терзать ее ежеминутно, ежечасно. Но не знать — это оставить его одного?.. Чтобы он справлялся не только во время страшного дела, но и какое-то время до него — один?