Из моей копилки - Константин Коничев

В детские годы, во время войны не то в 1914, не то в 1915 году, я много раз читал мужикам книжку в стихах «Вильгельм в аду». Мужики слушали с интересом. Мне книжка сказка-складка не казалась столь интересной, и я забыл о ней сразу, когда появились новые книжки и газеты.

Но вот однажды, спустя полувековую пору, я посидел в ресторане Московского вокзала, и, будучи в веселом настроении, вышел поздно вечерком на Невский проспект, и, ни на кого не обращая внимания, затянул напевно первые, сорвавшиеся с языка слова этой забытой книжки-сказки:

«За горами, за долами,За широкими морями…Так вот в сказках всех у насНачинается рассказ.А у нас не те задачи,Мы начнем рассказ иначе,На особый лад совсем,Чтоб понравился, он всем.Про Вильгельма вам расскажемИ картинки вам покажем,Как спускался кайзер в адИ как был вышвырнут назад.Что он видел там, что слышал,Как потом обратно вышел,Не оставил отчегоСатана в аду его…»

Затянул и, вышагивая до Адмиралтейства, буквально из буквы в букву пропел наизусть целую книжку.

Как же так? Где же она, в каком уголке памяти лежала застрявшей, ни разу за пятьдесят лет не приходила в голову, а тут, словно отпечатанная в памяти, сама вышла на поверхность забытья и воспроизвелась. Мне показалось, что сами рифмы подсказывали-напоминали незамысловатое содержание книжки.

Разве в детстве многие из нас не запоминали пушкинские сказки?

С первых дней революции усилился в деревне приток агиток-стихов Демьяна Бедного, Василия Князева и других авторов.

«Поповскую камаринскую» Д. Бедного –

«Зарыдала горько матушка,Напился ее Панкратушка…» —

пели с припляской.

Иногда содержательное сообщение было заключено в короткие газетных стихах, для того чтобы лучше запомнилось и разносилось в народе.

Не могу забыть, как в те времена патриарха Тихона за антисоветскую деятельность «заточили в темницу». Неизвестный поэт тогда писай в одной из петроградских газет:

«Поп деревни КондопогаСлезы льет и просит бога:– Помоги, отец и бог,Бросить Тихону острогИ заняться делом старым,Слать проклятья коммунарам…Отвечает бог сердито:– Не молись за паразита!..»

Что называется, без лишних, коротко и ясно.

И вот еще такой случай. Тоже из копилки моей памяти.

В Переделкино под Москвой, там, где писательский городок и Дом творчества, находится древняя, времен Грозного, «зело чудная» церковь бояр Колычевых.

Ныне здесь, около церкви, патриаршье подворье, дача-резиденция патриарха русской православной церкви. Здесь же густо «перенаселенное» общее кладбище.

Духовные особы – епископы и митрополиты – почивают за церковной оградой отдельно, увековеченные внушительными мраморными памятниками-крестами с надписями.

Однажды с другом-приятелем мы зашли за ограду. На могилах епископов цветы, лампады, в мраморные монументы врезаны кресты древние, восьмиконечные, медные, отлитые в доаввакумовские времена.

Могилы аккуратно приводила в пристойный вид женщина пожилых лет.

Она строго посмотрела на нас, но видит, что мы с другом – оба возраста предельного, притом бородатые, она наклонилась и спокойно стала обрамлять одну из могил цветами, пересаживая их из горшочков.

На одном из крестов начертано, что тут покоится епископ Питирим.

У меня, откуда ни возьмись, слетели с языка слова, прятавшиеся в памяти:

«Как епископ Питирим,Подавал записку,Чтоб устроить всем святымВыборку да чистку!..»

Женщина услышала, выпрямилась и уставилась на меня удивленными глазами:

– Откуда вы взяли такие слова? – спросила она.

– Не помню, кем сказано. Вычитал это из газет того времени, когда вскрывали мощи и обнаруживали фальшь, подделку, обман православных… – ответил я не задумываясь и добавил: – Епископ Питирим, видно, был одним из тех, кто хотел, идя навстречу происходящему, сократить число «святых», кои не отличались никакой святостью, а были придуманы и созданы ради усиления обмана верующих и повышения церковных доходов…

– Так ли, прямо неведомо. Но про то известно: преосвященный Питирим действительно настаивал неких «угодников» не почитать святыми, из святцев удалить за непригодностью. В газетах о том упоминалось, – подтвердила женщина и, любопытствуя, спросила: – А вы не духовного звания? Внешне подходите, особенно голосом хорош один из вас…

Пришлось вежливо отрекомендоваться:

– Нет, не из духовенства: я вот немножко писатель. А это мой дружок – генерал-полковник в отставке, бывший заместитель министра… Земляки вологодские. В свое время учились в церковноприходских школах. Так что смыслим по старой памяти и в церковных делах…

61. ДУМА ПРО ОПАНАСА

Я ПОЛЮБИЛ стихи, как только научился читать.

Прежде всего – Пушкин. «Сказка о царе Салтане», «Руслан и Людмила»… Немного позднее стали попадать в руки безбожные стихи и басни Демьяна Бедного и историко-политический Басова-Верхоянцева «Сказ, отколь пошли цари у нас».

Читал, перечитывал, запоминал.

Но я еще не видал ни одного живого поэта. Уже взрослым в Вологде впервые встретил пишущих стихи Ан. Пестюхина, Б. Непеина, дядю Сашу-Пугачева, фельетониста М. Зубастого и кого-то еще. Но и по малой опытности своей я считал их все-таки стихотворцами не выше губернского масштаба.

Но вот, кажется, в начале 26-го года: в Вологду приехали настоящие московские писатели и поэты.

Критик и редактор «Красной Нови» Воронский сделал отличный обзор литературы тех лет. Между прочим, похвалил тогда писателя вологжанина Ивана Евдокимова за его роман «Колокола», архангельского писателя Алексея Чапыгина хвалил за роман «Степан Разин».

Говорил Воронский и о различных течениях, направлениях и группах в литературе. Все это в нашей провинциальной Вологде было интересно. Не происшествие, а событие да и только!

Выступил прозаик Губер. После Вороненого его почти не заметили.

Поэты Казин и Обрадович прошли со своими стихами на среднем уровне.

Но вот появляется на сцене Эдуард Багрицкий. Брюки клеш, расстегнутый ворот гимнастерки, поверх изрядно поношенная кожаная тужурка. Чуб повис наискосок над глазом. Нос – клювом, редкие, с недостачей зубы.

Начал он без всяких предисловий. Без книжки, наизусть. Внушительный голос, своя манера чтения, без нытья и подвывания.

Его поэма «Дума про Опанаса» с первых строк захватила внимание почти тысячной аудитории вологжан.

Читая, вернее, декламируя, Багрицкий ходил по сцене, вышагивая в такт отдельным рифмам.

И мимика, и жестикуляции – все было в меру и к месту.

Перед нами вставали словно живые и сам Опанас, и Махно, и герой гражданской воины Котовский в схватке с Опанасом, и попавший в беду комиссар Иосиф Коган.

Своей интонацией поэма напоминала ритмику стихов Тараса Шевченко. Да и место действия:

Украина, мать родная,Песня – Украина!Над твоим простым раздольемРосомаха скачет,Свищет перекати-поле,Да ворона крячет… —

свидетельствовало о близком родстве с географией поэзии великого Кобзаря.

Что ж, у хороших учителей бывают их достойные ученики.

Помню, после этого выступления поэта мы, вологодские совпартшкольцы, многие разучили наизусть его поэму. В том числе и я.

62. КЛАД

ПО ИМЕНИ и отчеству я не помню, как его звать. А фамилия была на весь губернский город известная – Рыжиков.

По профессии – ювелирных дел мастер, то есть спец по серебру и золоту. По металлам, менее благородным, – он не работник.

После учения в Совпартшколе я получил незначительную должность и впервые в своей жизни холостяцкую комнату на улице Возрождения в доме № 21, против старой одноглавой церкви, занятой под какое-то заведение. А рядом, в двухэтажном желтом доме, проживал и кропотливо трудился этот самый гражданин Рыжиков, человек – золотые руки. Работал он без подмастерьев, один, имел патент и вывеску, а главное, владел умением тонкого ювелирного мастерства: мог из обыкновенного лома делать перстни, серьги, брошки, цепочки, брелочки; мог и часы починить любой марки.

Со мной, как вновь появившимся соседом, он познакомился запросто, мимоходом, на улице перед своей квартирой и мастерской. Отрекомендовался и потянулся уверенной рукой к моему карману, где на кожаном ремешке, как пес на привязи, были спрятаны карманные, почти столетней давности часы фирмы «Феникс». Достал он мои точные часы, открыл все три серебряные крышки, к уху приложил и, возвращая, сказал:

– Очень старые. Но вы их не продавайте и не меняйте. На всю вашу жизнь хватит носить без ремонта. А почистить немножко надо. Заходите, я вам в два счета бесплатно почищу. Другим не доверяйте. Могут камни повытаскать, а еще хуже – механизм весь заменят. Хар-рошие часики! Это Рыжиков вам говорит, а Рыжиков знает, что такое часы. Тысячи их перебывало в моих руках. Заходите, почищу…