Вся жизнь перед глазами - Лора Касишке

Диана прижала сложенный вчетверо лист бумаги рукой, словно хотела помешать сестре Беатрис забрать его. Виновата. Она знала, что выглядит виноватой, и даже ощущала запах вины, чуяла ее всем нутром, словно горячую, скользкую и подвижную нить под кожей. Но ведь она ни в чем не виновата! Откуда же это чувство?

Хорошо, если это не она, то кто? И зачем? И как они умудрились вытащить из Эмминого рюкзачка листок с невинной и милой историей, придуманной ребенком, и заменить его этой мерзостью?

Внезапно ее осенило. Пожалуй, единственным — кроме нее самой — человеком, имевшим возможность произвести замену, была сама сестра Беатрис.

В этот момент монахиня подняла глаза и взглянула на нее, нет, скорее сквозь нее. «Эй, что вы делаете? — чуть не ляпнула Диана. — Я ведь не прозрачная». Но сестра продолжала пронизывать ее взглядом, словно знала про нее что-то отвратительное…

Диана не находила другого объяснения, хотя ситуация все равно оставалась непонятной.

— Думаю, можно привести Эмму, — поднялась сестра.

Диана тоже встала, и стул под ней громко заскрипел, впиваясь острым звуком в висок. Она приложила руку к голове. Опять мигрень, подумала она и попробовала опереться пальцами о край металлического стола сестры Беатрис. Та подошла к двери, открыла ее и, выглянув в пустынный коридор, окликнула Эмму, которая ждала снаружи.

Кровь стучала в висках, и Диана пыталась зажать пальцами пульсирующие точки. Подняв голову, она уперлась взглядом в Деву Марию, чей образ висел над чисто вымытой классной доской.

Дева Мария держала в ладонях сердце, пронзенное кинжалом, — Диану точно так же пронзил скрип стула. Ее замутило, закружилась голова, и пришлось опять сесть, так что короткая джинсовая юбка задралась на бедрах. Деву Марию это не особенно удивило, хотя, кажется, огорчило. Во всяком случае, выражение ее лица не изменилось, словно она ожидала чего-то подобного.

Диана попыталась натянуть юбку на колени и пожалела, что не надела колготки. Да и юбку надо выбрать чуть длиннее. Но погода стояла такая теплая, что она, не подумав, пошла в короткой юбке, которую любила еще с колледжа.

Впрочем, как знать. Сейчас, сидя под ликом Девы Марии, она поймала себя на мысли, что, возможно, намеренно оделась немного вызывающе.

Но кого она хотела подразнить?

Деву Марию?

Сестру Беатрис?

А она-то утром еще радовалась, что юбка сидит отлично и ноги выглядят гладкими и красивыми. Когда ровно без пятнадцати восемь они с дочкой входили в школу Фатимы, дворник задержался на них взглядом. Да и сестра Беатрис не оставила их без внимания, сжав губы в ниточку.

Диана сдвинулась на краешек детского стула, который ей предложили, и пониже натянула юбку на колени.

На пороге возникла сестра Беатрис с Эммой. Монахиня материнским жестом поправляла воротничок на белой блузке девочки. Вот уж на кого-кого, а на мать она совсем не походила — скорее на ворону, опекающую птенца.

Ни Эмма, ни сестра Беатрис на Диану даже не покосились. Глаза обеих были устремлены на Деву Марию — если не на школьные часы, которые тикали над классной доской. Красная стрелка быстро бежала по циферблату. Пожалуй, слишком быстро.

— Забудем об этом, Эмма, — произнесла сестра Беатрис. — Не всегда есть возможность установить причину зла. Часто оно бывает необъяснимым.

Они ехали, пока Бриар-Хилл не остался позади.

Вокруг тянулись поля, перемежаемые болотами. Может, когда-то эти поля тоже были болотами? На обширных пастбищах паслись стада — овцы стояли совершенно неподвижно, тупо уставившись в землю. Часть из них уже остригли, и у некоторых на пораненной коже виднелись следы засохшей крови.

Девочки миновали сельскую церковь из красного кирпича с витражами, словно сошедшую со страниц старой книжки сказок. Позади нее, за черной кованой изгородью, угадывалось кладбище. Ворота с черными острыми вершинками прутьев были открыты.

— Пойдем почитаем надписи на надгробиях, — предложила одна подруга другой. Ее мать, прежде чем выйти замуж и стать секретаршей на философском факультете, училась в Шотландии, на отделении литературы. Она обожала старину, неплохо разбиралась в антикварных вещах и любила сентиментальные истории с привидениями. Она исходила все старые кладбища в Бриар-Хилле, на которых были похоронены люди, давшие свои имена городским улицам, и иногда брала с собой дочь.

Девочки поставили машину в тени белой остроконечной колокольни с опасно покосившимся крестом и вошли в ворота.

Они были одеты в шорты и открытые топики на бретельках. Без лифчиков. На одной шорты были такими короткими, что открывали розовую татуировку на бедре. Обе не поскупились на косметику: темные тени и темно-лиловая губная помада, особенно заметные на белой коже без следов загара: ни та ни другая никогда не появлялась на солнце без защитного крема. Печальный результат солнечного воздействия они видели на лицах своих матерей, и он им совсем не нравился.

Они шагали, а под ногами у них лежали кости фермеров и переселенцев из Германии, а также их жен и детей.

Девочки никогда подолгу не жили вне города, не ходили в походы и не проводили лето в деревне.

Погребенные на церковном дворе люди при жизни и вообразить себе не могли бы этих изнеженных до мозга костей горожанок, которые, впрочем, тоже не имели ни малейшего представления о своих умерших предшественниках.

Утро выдалось ветреное.

Небо затянули багровые тучи, которые быстро проносились над головой. Наверное, будет дождь. Может, даже гроза, первая за лето, а то и торнадо.

Лучше уж сегодня, чем завтра, подумала Диана. На последний перед летними каникулами учебный день у третьего класса был запланирован поход в зоопарк.

Ветром с деревьев уже сорвало массу мелких веток, которые плотно усеяли землю. Диана ехала в машине, и они хрустели под колесами, как косточки.

Эмма выглядела довольной и счастливой, когда мать поцеловала ее перед уходом. Сестра Беатрис наблюдала, как они прощаются, тенью нависая над ними. Мигрень у Дианы прошла как по волшебству, стоило ей увидеть улыбку дочери.

Эмма смеялась. Она стала прежней девочкой, обыкновенной девочкой, которая о растрепавшихся хвостиках на голове волнуется больше, чем о душе. О том, что сестра Беатрис вызвала мать в школу, она не могла не знать, но Диана с Полом убедили ее, что произошла какая-то ошибка и все разъяснится.

— Ты скажешь ей, что я ничего такого не писала? — спросила Эмма.

— Конечно, милая, — ответил Пол. — Раз ты сказала, что не писала, значит, так оно и есть. Мы тебе верим.