По воле судьбы - Маккалоу Колин

— Вы думаете, я не знаю, что каждое наказание рассматривается как тяжелая нога Рима, попирающая права галлов? Я выбиваюсь из сил, стараясь заключить с ними мир, а в ответ меня обманывают, предают, презирают. Метафора с детьми как раз к месту, Дориг. — Он глубоко вздохнул. — Предупреждаю вас обоих, потому что вы решились просить за другие племена. Если эти новые соглашения не будут соблюдены, я обрушу на клятвопреступников все свои силы. Это измена — нарушать торжественные обещания, скрепленные клятвой! И если римские граждане будут убиты, я казню виновных, как Рим казнит всех предателей-неграждан и убийц, — я выпорю их и обезглавлю. Речь идет не о простых людях. Я казню вождей племен, будь это предательство или убийство. Ясно?

Слова его звучали тихо, но в комнате вдруг повеяло холодом. Котий и Дориг переглянулись.

— Да, Цезарь.

— Тогда передайте мои слова всем. Особенно сенонам и карнутам.

Он встал и с улыбкой сказал:

— А теперь посмотрим, что можно сделать с Амбиоригом.

Еще не покинув ставки, Цезарь уже знал, что Аккон, вождь сенонов, нарушил договор, подписанный всего несколько дней назад. Что же поделать с подлостью галльской знати? Вождь, через заступников умолявший о милосердии, тут же переступил через собственные обещания, словно они ничего для него не значили. Имеют ли галлы представление о достоинстве, чести? И если имеют, каково же оно? Зачем эдуи гарантировали лояльность Аккона, хотя Котий знал, что он нечестный человек? А вождь карнутов Гутруат? Он тоже таков?

Но первое — белги. Цезарь с семью легионами и обозом вошел в Неметоценну, главное укрепление атребатов. Оттуда он послал обоз и два легиона на Мозу — поддержать Лабиена, а сам вкупе с Коммием и остальными пятью легионами пошел вдоль реки Скальд на север, в земли менапиев, которые без боя спрятались среди соленых болот на побережье Германского океана. Репрессии были косвенными, но ужасающими. На местах поселений — целые просеки вырубленных деревьев и пепелища. Посевы вытоптаны, крупный скот и более мелкая живность заколоты, курам, гусям и уткам свернули шеи. Легионы наелись досыта, менапиям ничего не осталось.

Они попросили мира, прислали заложников. В ответ Цезарь оставил в их владениях Коммия с кавалерией атребатов, якобы для поддержания порядка, но на деле это значило, что земли менапиев были подарены Коммию, и он с удовольствием присоединил их к своим.

У Лабиена были проблемы, но к прибытию Цезаря он успел сразиться с треверами и опять их разбил.

— Два твоих легиона пришлись очень кстати, без них я бы имел бледный вид, — сказал он, хорошо зная, что это признание не умалит его заслуг в глазах Цезаря. — Амбиориг уже готов был напасть, когда они появились. Поэтому он отступил и стал ждать германцев, которые собирались перейти Рейн.

— И они перешли?

— Если и перешли, то поджали хвосты и убрались восвояси. Я, естественно, не собирался их дожидаться.

— Естественно, — повторил Цезарь, чуть улыбнувшись.

— Я опять купил треверов. На ту же удочку, ты не поверишь. Я пустил слух, что испугался и ухожу, — он в недоумении покачал головой, — хотя на этот раз я действительно ушел. Они обрушились на мою колонну своими недисциплинированными ордами, и тогда мои люди развернулись и стали метать в них копья. Мы убили тысячи нападающих. Так много, что я сомневаюсь, чтобы они еще когда-нибудь причинили нам беспокойство. Оставшиеся в живых треверы будут очень заняты на севере, отражая германцев.

— А что же Амбиориг?

— Перемахнул через Рейн с какими-то родичами Индутиомара. Цингеториг опять стал здесь вождем.

Цезарь задумчиво хмыкнул.

— Что ж, Лабиен. Пока треверы зализывают раны, хорошо бы построить еще один мост через Рейн. Как тебе прогулка в Германию?

— После нескончаемых месяцев сидения в зловонном лагере, Цезарь, я буду рад пойти даже в Гадес!

— Твой лагерь и вправду зловонный, Тит, в этом ты прав. На твоей территории так много дерьма, что в течение десяти лет там можно будет собирать четырехкратные урожаи. Но радоваться этому изобилию будут отныне не треверы, а Дориг.

По-настоящему вдохновляющийся только во время титанических инженерных работ, Цезарь построил мост через Рейн немного выше по течению от того места, где он строил мост два года назад. Бревна все еще лежали на галльском берегу реки. Поскольку это был дуб, они только крепчали, а не гнили.

Если первый мост был большим, то второй обещал стать огромным, ибо Цезарь не намеревался разбирать его полностью после визита к германцам. В течение восьми дней легионеры неустанно трудились, вколачивая в вязкое дно Рейна сваи и защищая их длинными волнорезами от напора стремительного течения.

— Есть ли на свете что-то, чего он не может? — спросил Квинт Цицерон.

— Если и есть, то мне это не известно, — ответил ему Гай Требоний. — Он, если захочет, уведет у тебя и жену. Но инженерное дело Цезарю больше по душе. Одно из его величайших разочарований — что галлы еще не дали ему шанса превратить осаду Нуманции в веселую ночь в борделе. Если хочешь разговорить его, оброни слово о тактике Сципиона Эмилиана под Карфагеном. Он перечислит тебе все его промахи.

— И все это идет ему впрок, — усмехнулся Фабий.

— Думаете, он польстится на мою Помпонию, если ее как следует нарядить? — мечтательно спросил Квинт Цицерон.

Требоний и Фабий расхохотались.

Марк Юний Силан кисло посмотрел на них.

— А по-моему, все это напрасная трата времени. На тот берег можно переплыть и на лодках. Мост ничего не решает, он только для помпы.

Опытные вояки презрительно покосились на Силана, которого недолюбливали.

— Да-а, переплыть туда можно, — медленно проговорил Требоний. — А как тогда отступать? Что будет, если все эти свевы и убии — кстати, их миллионы — хлынут на нас из леса? Цезарь никогда не рискует по-глупому, Силан. Заруби это себе на носу. Видишь, как расставлены наши баллисты? В случае нашего поспешного отступления они вмиг разнесут этот мост на куски, чтобы ни один германец не прорвался за нами. Одно из правил Цезаря — скорость. Другое — готовность к всякого рода подвохам.

Лабиен понюхал воздух. Ноздри его орлиного носа раздулись.

— Я чую этих cunni! — объявил он. — О, нет ничего лучше, чем заставить германца пожелать, чтобы его сожгли в плетеной клетке!

Прежде чем кто-либо нашелся с ответом, подошел Цезарь, довольно улыбаясь.

— Стройте когорты, ребята! — сказал он. — Время гнать свевов в леса.

— Что значит «гнать»? — ворчливо спросил Лабиен.

Цезарь засмеялся.

— Если мне не изменяет чутье, Тит, так все и выйдет.

Легионы — по восемь солдат в шеренге — потекли через мост. Грохот шагов усиливался вибрацией досок и многократным эхом, отлетающим от воды. Этот грохот, казалось, разносился вокруг на многие мили. На германской земле римлян уже ожидали военачальники убиев. Одни, без охраны и войск.

— Это не мы! — крикнул их вождь, которого звали Герман. — Цезарь, клянемся! Это свевы снюхались с треверами, а не мы! Ни один воин убиев не пересек реку.

— Успокойся, Арминий, — сказал ему Цезарь через толмача, употребив латинскую версию имени встревоженного вождя. — Если это так, вам нечего бояться.

С вождями убиев стоял один аристократ, чья черная одежда говорила о том, что он принадлежит к херускам, могущественному племени, жившему между сигамбрами и рекой Альбис. Цезарь с изумлением смотрел на него. Белая кожа, золотисто-рыжие кудри — просто портрет Луция Корнелия Суллы. По слухам, тот шпионил для Гая Мария среди германцев. Он и Квинт Серторий. Сколько лет этому человеку? У германцев трудно определить возраст. Лицо спокойное, кожа моложавая. Но ему могло быть лет шестьдесят. Да, вполне возможно.

— Как тебя зовут? — спросил он через переводчика.

— Корнель, — ответил херуск.

— Ты из близнецов?

Светлые глаза расширились, в них вспыхнуло уважение.