По воле судьбы - Маккалоу Колин

Итак, полный борьбы год наконец-то заканчивался. Цезарь раньше обычного занялся распределением армии на зимний постой. Лабиена с двумя легионами он оставил у треверов, два других легиона разместил над рекой Секваной — в землях верных Риму лингонов, а остальными шестью окружил Агединк, главный город сенонов.

Он был готов отправиться в Италийскую Галлию, планируя сопровождать Рианнон и сына до ее виллы под Аравсионом, и еще он хотел найти педагога для мальчика. Что же не так с этим ребенком? Почему его не интересуют ни десятилетняя греческая война, ни соперничество между Ахиллом и Гектором, ни сумасшедший Аякс, ни предатель Терсит? Если бы он задал этот вопрос Рианнон, она бы ответила, что Оргеторигу нет еще и четырех лет. Но Цезарь не спрашивал и продолжал сравнивать сына с собой в свои детские годы, не понимая, что ребенок гения может оказаться обычным мальчиком.

Но все же в конце ноября он организовал еще один всегалльский сход, на этот раз в Дурокорторе, главном городе ремов. Целью собрания была не дискуссия. Обвинив Аккона, вождя сенонов, в заговоре против Рима, Цезарь решил провести заседание суда по римскому образцу — с обвинителями, адвокатами и перекрестным допросом свидетелей. Сам он главенствовал на этом процессе, усадив по правую руку от себя вождя эдуев Котия, некогда заступившегося за сенонов.

Пришли все кельты и несколько белгов, но ремов было больше всех (в жюри их оказалось шестеро из двадцати пяти галлов). Арвернов возглавляли Гобанницион и Критогнат, их вергобреты. Но первым выступил, конечно же, Верцингеториг (Цезарь лишь вздохнул про себя), который сразу же подверг суд критике.

— Если это справедливый суд, — вопросил он, — тогда почему в жюри римлян больше?

Цезарь посмотрел на него с удивлением.

— Число присяжных должно быть нечетным, чтобы при вынесении решения избежать ничейного результата, — спокойно объяснил он. — Состав жюри определялся по жребию, ты сам это видел. Кроме того, на данном процессе все члены его наделены правами римлян — все имеют равные голоса.

— Что это за равенство, когда римлян двадцать шесть, а галлов двадцать пять?

— Ты был бы удовлетворен, если бы я ввел в жюри еще одного галла? — терпеливо спросил Цезарь.

— Да! — выкрикнул Верцингеториг и покраснел, заметив в глазах римских легатов насмешку.

— Тогда я это сделаю. А теперь сядь, Верцингеториг.

Поднялся Гобанницион.

— Да? — спросил Цезарь, уверенный в этом арверне.

— Я хочу извиниться за поведение моего племянника, Цезарь.

— Извинения приняты, Гобанницион. Мы можем продолжить?

Выслушали обвинителей, свидетелей, выступили адвокаты. Цезарь с удовольствием отметил прекрасную речь Квинта Цицерона в защиту Аккона — пусть-ка Верцингеториг покритикует это! Затем вынесли приговор, на что ушла большая часть дня.

Тридцать три члена жюри заявили: «Виновен!» Остальные не нашли в действиях Аккона вины. За осуждение голосовали все римляне, шестеро ремов и один лингон. Но девятнадцать других галлов, включая троих эдуев, настаивали на оправдании.

— Приговор вынесен и обжалованию не подлежит, — ровным голосом объявил Цезарь. — Аккон будет подвергнут порке и обезглавлен. Незамедлительно. Желающие могут присутствовать. Я искренне надеюсь, что этот урок запомнится многим. Наши договоренности не безделица, нарушать их нельзя.

Поскольку официальные заключения суда делались на латыни, Аккон понял, каков приговор, только когда римская охрана встала по обе стороны от него.

— Я свободный человек в свободной стране! — выкрикнул он, выпрямляясь.

Верцингеториг зааплодировал было, но Гобанницион звонкой пощечиной остудил его пыл.

— Уймись, идиот! Тебе что, всего этого мало?

Верцингеториг вышел из зала и пошел прочь, подальше, чтобы ничего не видеть и не слышать.

— Говорят, то же самое произнес Думнориг, когда Лабиен отсекал ему голову, — сказал последовавший за ним карнут Гутруат.

— Что? — спросил Верцингеториг, дрожа и покрываясь холодным потом. — Что?

— «Я свободный человек в свободной стране», — так он сказал. Его больше нет, а Цезарь живет с его женщиной. Мы не свободны.

— Мне не нужно этого говорить, Гутруат. Мой собственный дядя дал мне пощечину перед всеми! Почему? Потому что лишь Цезарь прав, а мы все перед ним виноваты?

— Потому что в этой стране свободен один только Цезарь.

— О, клянусь Дагдой, Таранисом и Езусом, я сам насажу его голову на дверной шест! — крикнул Верцингеториг. — Как он посмел учинить это судилище, больше похожее на расправу?

— Посмел, потому что он блестящий военачальник блестящей армии, — сквозь зубы проговорил Гутруат. — Он попирает нас целых пять лет, Верцингеториг, а мы где были, там и остаемся! Он практически покончил с белгами и не тронул нас, кельтов, лишь потому, что мы не рискнули с ним драться. Кроме бедных армориков — посмотри, что с ними сталось! Венеты проданы в рабство, эзубии стерты с лица земли.

Появились Литавик и Котий, лица их были угрюмы. Кардурк Луктерий и вергобрет лемовиков Седулий подошли следом.

— В том-то и дело! — воскликнул Верцингеториг, глядя на подошедших. — Цезарь уничтожал белгов последовательно, поочередно. Он никогда не нападал на несколько племен сразу. Одна кампания — эбуроны, другая — морины, затем нервии, затем белловаки, атватуки, менапии, треверы. Один народ за другим! Но где был бы Цезарь, если бы нервии, белловаки, эбуроны и треверы собрались в единый кулак и ударили по нему? Да, он выдающийся командир! Да, у него блестящая армия! Но он не Дагда! Он был бы повержен и никогда больше не поднялся бы.

— Ты хочешь сказать, — медленно проговорил Луктерий, — что нам, кельтам, надо объединиться?

— Именно это я и говорю.

Котий бросил на него хмурый взгляд.

— И под чьим же началом? Ты думаешь, что эдуи захотят драться за тебя, за арверна?

— Если эдуи захотят стать частью нового государства, Котий, я надеюсь, что они станут драться за любого, кто будет выбран вождем. — Синие глаза на костистом лице грозно сверкнули. — Вполне возможно, что таким вождем буду я, хотя арверны с эдуями традиционно враждуют. Но также возможно, что вождем будет эдуй. В этом случае я поведу за ним всех арвернов. Котий, Котий, открой глаза! Разве ты сам не видишь? Это древнее деление между нами ставит нас всех на колени! Нас больше, чем римлян! Может, они храбрее нас? Нет! Они лучше организованы, вот в чем все дело. Они действуют, как одна боевая машина. Кругом! Заходи флангом! Бросай копье! Атакуй! Держи шаг! Да, этого в один миг не изменишь. У нас просто нет времени перенять их приемы. Но нас больше. И если мы объединимся, разбить нас будет попросту невозможно!

Луктерий тяжело вздохнул.

— Я с тобой, Верцингеториг! — вдруг сказал он.

— Я тоже, — сказал Гутруат. — И я знаю еще кое-кого, кто будет с тобой. Друид Катбад.

Верцингеториг пораженно уставился на него.

— Катбад? Тогда обязательно поговори с ним! Если Катбад подаст пример, за ним потянутся все друиды, а это уже половина победы.

Но Котий был сильно напуган, Литавик обеспокоен, Седулий насторожен.

— Понадобится нечто большее, чем друид, чтобы раскачать нас, эдуев, — сказал Котий. — Мы очень серьезно относимся к нашему статусу друзей и союзников Рима.

Верцингеториг ухмыльнулся.

— Ха! Тогда вы просто дурни! Не так уж много времени прошло, Котий, с тех пор, как хваленый твой Цезарь осыпал германца Ариовиста дорогими подарками, даровав ему тот же статус! При этом он знал, что Ариовист грабит эдуев — тоже друзей и союзников Рима, крадет их скот, овец, их женщин, топчет их пашни! Есть в том забота Цезаря об эдуях? Нет, нет и нет! Рим в его лице блюдет лишь собственные интересы! — Он сжал кулаки и погрозил небесам. — Каждый раз, когда Цезарь торжественно обещает защищать нас от германцев, я говорю себе: это ложь. И если бы эдуи могли здраво рассуждать, они говорили бы так же.

Литавик со вздохом кивнул.