Миссия доброй воли - Роман Караваев

Снова тряска в сопровождении глухого гула. «Инерция отсутствует, это не маневр уклонения, – подумал Драхард, вцепившись в трубу обеими руками. – Значит, вернулись шуча, чтобы их добить...»

Он ненавидел этих тварей. Они представлялись Драхард’шоге более мерзкими, чем дроми, вековечные враги. Дроми так не походили на хапторов, что не стоило думать о них как о носителях разума и чувств, сознающих свою индивидуальность. Дроми легко считать зверями или космическими уродами; они не носили одежды, не имели пола и размножались странным способом, подобно рыбам в горьких водах, мечущим икру. А вот безрогие кирицу’ххе так напоминали хапторов, что отрицать их разум и принадлежность к существам цивилизованным казалось невозможным. Дроми были просто иными, а шуча – пародией на привычное, знакомое. И шуча умели ненавидеть, умели мстить, умели убивать не хуже хапторов! В этом Драхард убедился за годы войны.

Больше не трясло – скорее всего безрогие решили, что транспорт, перевозивший воинов, стал грудой мусора в Великой Пустоте. Это означало, что смерть придет не с ударом аннигиляторов и будет не быстрой, а долгой и мучительной. Втягивая жалкие струйки воздуха, Драхард’шога закрыл глаза и предался своему любимому занятию. По черной завесе, отгородившей его разум от реальности, скользили тени, постепенно принимая формы и цвета живых существ, книхов и куршутов, хашшара, шупримаха, чудищ хори’шу и других созданий, обитающих в горьких водах; вскоре он видел их с такой ясностью, словно у него в сознании прокручивался бесконечный фильм. Видение книхов, мчавшихся по травянистой равнине, сменилось стадом неуклюжих хашшара – они топтались под деревьями у изгороди, за которой был сарай, где стригли шерсть; потом он узрел поляну в лесу, а на ней – куршутов, сцепившихся в смертельной схватке, с гребнями, что торчали над мощными спинами; после явилась ему морская тварь на пенной волне – стремительное темное тело, растопыренные ласты, пасть с огромными зубами. Фантомы животных наплывали и исчезали, будто их нес невидимый поток. Вероятно, то была река времени, являвшая картины в том порядке, какой соответствовал жизни и опыту Драхард’шоги; вскоре он видел уже не луга и леса с книхами и куршутами, а битву на каком-то безымянном планетоиде, закованных в скафандры шуча и хапторов, блеск лазерных лучей, висевшие над скалами корабли и далекую косматую звезду в выплесках протуберанцев.

Так он лежал во тьме и холоде корабельного трюма день, и два, и три, и четыре. Лежал и грезил, втягивал разреженный воздух, не слыша, как хрипят и умирают раненые, не чувствуя, как задыхаются воины и один за другим уходят к Владыкам Пустоты. На пятый день к разбитому транспорту пристыковался боевой корабль Ппуш, и выживших, семерых из полутора тысяч, перетащили в тюремный модуль. Теперь воздуха хватало на всех, но кормили скверно, протухшим мясом и гнилыми плодами.

Спасенные провели там много дней, пока владыка Ппуш решал, как отнестись к потере транспорта с эскортом. Вражеская хитрость, что привела к разгрому и полному уничтожению? Или все-таки бой, пусть даже проигранный? Возможно, люди не заметили бы разницы, вполне очевидной для хапторов: поражение в схватке считалось менее позорным, чем случайная оплошность. Бой означал, что врагу тоже нанесен ущерб, что шуча, разгромив конвой, все же не избежали возмездия, тогда как оплошность могла дать повод для претензий к клану Ппуш и неприятных разборок. Основания для этого имелись: транспорт шел в подкрепление флоту, и было неясно, как противник вычислил маршрут и кто повинен в недосмотре.

Так что инцидент признали проигранным сражением. По давней традиции Ппуш, раз бойцы не добились победы, им надлежало умереть со славой, с оружием в руках, нагромоздив холмы из вражеских трупов. Кто не умер, мог выбирать: почетная казнь или жизнь в позоре, с лишением имени, наград и родословной. Шесть спасенных выбрали смерть, и офицер-экзекутор вскрыл их на корабельной палубе, на глазах команды и капитана, знатного тэд’шо. Драхард от почетной смерти отказался, став изгоем шуг’нихари. Он был молод, но причина заключалась в другом: грезились ему книхи в зеленой степи, морское чудище, выплывающее из горьких вод, и битва на безымянном планетоиде. Что-то хотелось сотворить с этими видениями... что, он еще сам не знал.

Лишенному имени давали позорную кличку. Так Драхард’шога стал Ххешушем.

Глава 7

КУРШУТБАИМ. ВОЛШЕБНЫЕ ЧЕРТОГИ

Если не считать склонности простонародья к буйству и дракам, в обществе хапторов нет особо заметной вражды между индивидуумами, кланами и социальными группами. Внутренние смуты караются очень жестоко – полным истреблением смутьянов. Однако процветают тайные интриги и зависть менее удачливых к более могущественным. Так как хапторы благородного сословия кичливы и мстительны, среди них распространена традиция поединков. Поводом к поединку или скрытой мести может стать не только сиюминутная обида, но и оскорбление, нанесенное далекому пращуру столетия назад. Оно в равной мере позорно для предка и потомка, так как тэды вполне сознательно отождествляют себя со всеми прошлыми поколениями своей семьи.

-Чтобы вести дела с хапторами, надо запастить терпением, – сказал Вардан Хурцилава.

– Причем терпения потребуется много, – добавил Шошин. – Как говорят у нас на Ваале, сеешь год, сеешь другой, на третий, может, что-то и вырастет.

Ваал был суровой планетой, и земные злаки приживались там неохотно. Большую часть суши покрывали леса с такими мощными деревьями, что землю для лугов и пашен приходилось отвоевывать с боем.

– Очень подходящий пример, – молвил Дик Харгрейвс. – Мы и есть сеятели. Мы бросаем идеи в почву этого мира, но вряд ли увидим даже первые ростки. Какими они будут? Что взойдет и что погибнет? Представить это мы не можем.

Они сидели у высокого стола в зале совещаний. Каждые пять дней Хурцилава собирал весь штат для обмена мнениями и взаимной информации. Эти планерки служили хорошей школой для Эрика. Слушая коллег, он думал о тех временах, когда ему самому придется возглавить дипломатов в каком-нибудь далеком мире и общаться с его обитателями, которые, возможно, неуступчивы и упрямы, точно хапторы. Да, это требовало терпения! Терпения, внутренней силы, благожелательности и осторожности.

Дела, однако, двигались вперед. Чиновники Гешехта стали заметно любезнее после визита землян к владыке Кшу и согласились с предложенным планом демаркации. В нем были спорные моменты, которые мог бы разрешить любой из Судей Справедливости, но эта идея еще не нашла твердой поддержки в Гешехте. Впрочем, и тут наметился сдвиг: договорились, что Судья войдет в комиссию по уточнению границ, когда она будет создана. Не в ближайшие годы, а лет через двадцать-тридцать, когда поблекнет окончательно память о пяти годах войны, ибо демаркация – проблема сложная, и решать ее нужно в спокойствии, не вспоминая о прежних обидах. Хурцилава и Шошин с этим согласились и перешли к вопросу о представительстве на Луне.

Харгрейвс тоже преуспел. Экспансию хапторов в космос подогревало тщеславие многих тэд’шо, мечтавших возвыситься и основать династию. Способ был один: колонизация девственного мира с переселением нескольких тысяч работников-простолюдинов. Однако такие планеты нуждались в нормальной атмосфере, очистке воды, тектонической и тепловой регуляции – то есть в комплексе мер, которые земляне называли терраформированием. Агрегаты для этого поставлялись сервами лоона эо, но в недостаточном количестве; данный рынок сулил изрядные перспективы.

Эрик не мог похвастать такими достижениями. Он собрал большую коллекцию записей, где были снимки картин, памятников, зданий, головных уборов и одежд, были бравурные марши, топтания и прыжки, изображавшие пляску, побасенки, ходившие среди пасеша, и несколько выражений, в которых упоминались Владыки Пустоты. Этот материал, конечно, являлся полезным в этнографическом плане, но его художественная ценность вызывала сомнения. Все же главной удачей Эрика стал Ххешуш – возможно, единственный художник на планете.

В его убогом жилище Эрик побывал не раз, прихватывая с собой еду и питье, стараясь, чтобы еды было побольше, а горячительного – поменьше. Впрочем, со дня их знакомства Ххешуш уже не буянил и горе спиртным не заливал – теперь у него имелся зритель, критик и учитель. Обитал он на окраине столицы, в довольно большом полуразрушенном здании, где прежде жили пасеша самого низкого ранга, деклассированный сброд; Ххешуш их выгнал, а стены комнат разрисовал, сделав из руин музей. Экспонаты, правда, оказались недолговечными – в сезон дождей крыша текла, и ливень смывал картины. Эрик привез ему альбом и прочный пластик, заменявший холст, привез карандаши и краски, кисти и мольберт, научил грунтовать полотна, писать акварелью и маслом и даже обращаться со световым пером. В его голове роились грандиозные планы – выставка работ Ххешуша?.. картинная галерея в столице?.. возможно, заказ – к примеру, портреты владык или богатых тэд’шо?.. Привлечь внимание к художеству, а там – кто знает! – вдруг найдутся другие Ххешуши, найдутся ваятели, и музыканты, и поэты... Временами Эрику казалось, что это самое главное, именно это, а не торговля и демаркация границ. Мир хапторов был так груб, так примитивен и жесток... Но, как говорили латиняне, artes molliunt mores – искусства смягчают нравы!