Чужая луна - Игорь Болгарин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Река, речка, ручеек, — хмыкнул Кутепов. — Если это речка, у нее должно быть название.
— Совершенно верно, — Томассен обернулся к сопровождающему их зуаву, о чем-то его спросил.
— Он говорит, турки называют ее Бююк-Дере. Но что это означает, он не знает.
Они подъехали к берегу речушки, слезли с коней. И зуав тут же повел их поить. Кони, отфыркиваясь, пили воду.
— Пресная, — сказал Томассен. — Вашим солдатам хватит на все их нужды.
Речушка была веселая, говорливая. Все ее дно было усеяно большими и малыми, отполированными водой, разноцветными камнями. Камни образовывали заводи и перекаты, и вода, устремляясь к проливу, с журчанием и клекотом пробивалась между ними.
Этот ручей был, пожалуй, тем единственным греющим сердце впечатлением от поездки Кутепова к будущему лагерю. Хоть одна проблема из множества — снабжение лагеря пресной водой — решалась безо всякого труда. Остальные предстояло решать, прилагая неимоверные усилия.
Рассматривая раскинувшуюся перед ним долину, Кутепов почему-то вспомнил героя его давней юности Робинзона Крузо. Разве знал он, ступив на необитаемый остров, какие трудности ему предстоит преодолеть? Но он был один и отвечал только за себя. Под командованием Кутепова было двадцать шесть тысяч таких робинзонов, за которых он отвечал. Перед ним простиралась скучная безжизненная долина и, как некий подарок судьбы, весело звенела и журчала, вселяя уверенность, торопливая речка с пресной водой.
Глава девятая
После отплытия «Херсона» и «Саратова» в Галлиполи Врангель нервничал. Собственно, он нервничал с тех самых пор, как эскадра бросила якоря в заливе Мод возле Константинополя и частично у Принцевых островов. Не было дня, чтобы он не ощутил недружественное отношение французской оккупационной администрации к его армии и в какой-то степени и к нему самому.
Во время переговоров с французами там, в Крыму, в тяжелые дни отступления, никогда, ни разу не возникли разговоры о том, что после эвакуации его армия должна будет находиться в подчинении у французов. Эти разговоры возникли только здесь, в Константинополе. А это настойчивое желание отобрать у них оружие? А попытки раздробить армию и разбросать ее мелкими беспомощными, не имеющими возможности постоять за себя, подразделениями в разные, удаленные друг от друга места оккупированной французами турецкой территории?
Какие еще планы вынашивали французы, чтобы раздробить и затем уничтожить русскую армию? Врангель подумал, что это может проявиться в Галлиполи, едва «Херсон» и «Саратов» прибудут туда.
А между тем прошло уже едва ли не двое суток, как транспорты прибыли в Галлиполи, но от Кутепова все еще не было никаких вестей.
Врангель не терпел ожиданий. Неизвестность изматывала его даже больше, чем неудачи в боях. При поражениях приходилось сосредотачиваться, собираться с силами, производить какие-то действия. Ожидание же — это тупая, растворенная в неизвестности, тишина, съедающая секунды, минуты и часы и без того короткой жизни.
С возрастом он научился бороться с ожиданием. Потраченное на него время, считал он, лучше использовать на действия.
В полдень он вызвал к себе капитана «Лукулла» и велел ему поднимать якоря.
— Куда? — спросил капитан.
— В Галлиполи.
— Но французы меня предупредили, что для выхода в Мраморное море необходимо получить разрешение оккупационных властей.
— Черт знает что! — вспылил Врангель. — Они пытаются также не выпускать меня на берег. Говорят, во избежание каких-либо неприятностей, я могу иногда погулять где-нибудь за городом, и лучше в штатском платье. Эдаким Рокамболем! — и добавил: — Но оказывается, что я и плыть на своей яхте никуда не могу?
— Выходит, так, ваше превосходительство, — согласился капитан и затем предположил: — Может, боятся за вашу безопасность.
— Они просто хотят запереть меня в каюте, чтобы я ничего не предпринимал. Вероятно, они думают, что мы ничего не знаем о Севрском мирном договоре, — Врангель поднял взгляд на капитана: — Вы-то с ним ознакомлены?
— Да, конечно.
— Так чего же мы боимся! Мраморное море, равно как и проливы, объявлены свободными для мореплавания всех стран. Или вам надо их особое распоряжение? — распалял себя Врангель.
— Так что, на Галлиполи? — вместо ответа еще раз спросил капитан.
— Да.
Покидая каюту, капитан остановился у двери, спросил:
— Ну, а если они все же задержат нас, ваше превосходительство? Надеюсь, вы расскажете им об этом договоре?
— На Галлиполи! — свирепо повторил Врангель.
Вскоре на нижней палубе и по трюму яхты забегали матросы, заработал двигатель, и «Лукулл» стал медленно пробираться среди густо заполнивших залив русских, английских и французских военных кораблей.
Врангель поднялся на палубу. Вскоре, покинув свою каюту, к нему присоединился и Котляревский, с недавних пор он тоже обитал на «Лукулле». Он огляделся вокруг и даже прикрыл глаза от бьющего в них ослепительного света.
Парусники, серые и мрачные громады военных кораблей, и даже сам Константинополь — все это в одночасье приобрело праздничный вид. После двух суток нудного мелкого осеннего дождя выглянуло солнце, и все вокруг вдруг засияло, заблестело и, как в зеркале, отразилось в спокойных водах залива.
Врангель, поднеся к глазам бинокль, рассматривал корабли союзников. Не в пример первым дням, когда эскадра только появилась в заливе, сейчас мало кто обращал внимание на русские суда.
Тогда, овеянные фантасмагорическими слухами о тяжелом, но романтическом поражении, они вызывали жгучий интерес. Сейчас же к ним привыкли: у русских издавна все не так, то рабочих где-то, в каком-то захолустье, расстреляют, то переворот устроят и назовут его революцией, то на императора своего руку поднимут. Ладно, расстреляли бы только царя, нет же, казнили всю семью, вместе с пятью малыми детьми.
Вот и рассматривали их в бинокли, ожидая увидеть звероподобных, похожих на медведей, волосатых свирепых мужиков. А они, оказывается, ничем особенно не отличаются ни от французов, но от англичан — такие же веселые и печальные, так же страдающие от голода и холода. Обычные люди. И интерес к ним постепенно угас.
Врангель скользнул биноклем в сторону константинопольских причалов, туда, где был пришвартован «Вальдек Руссо», и глаз в глаз встретился сразу с четырьмя биноклями, направленными на него. Должно быть, и адмирал Дюмениль, и граф Де Мартель, и генерал Шарпи и их именитые гости пытались понять смысл маневра «Лукулла».
— Ну, что смотрите?.. Смотрите! — услышал Котляревский тихий, но гневный голос Врангеля. Он догадался, кому адресовались эти слова, и понял: командующий взбунтовался. А он тем временем продолжил: — А вот спрашивать у вас, как нам жить — увольте!
— Вы о чем, Петр Николаевич?
— Что? — Врангель не сразу понял, о чем его спрашивает Котляревский, и лишь спустя какое-то время, слегка поостыв, сказал: — Они, видите ли, решили, что я, прежде чем сделать какой-то шаг, буду у них испрашивать разрешение. Не-ет, господа хорошие! Уважая ваши, мы все же будем жить по своим, российским законам.
— Но в чем конкретная причина вашего недовольства?
— Мне необходимо посетить Галлиполи. Но выясняется, что без их разрешения меня не выпустят из залива.
— Вероятно, это требование распространяется не только на нас, — примирительно предположил Котляревский.
— Они просто хотят нас унизить, — Врангель не слушал довода Котляревского. — Указать нам наше место — в собачьей будке.
Котляревский знал, в такие минуты Врангель почти неуправляем. Все ошибки последнего времени он совершал вопреки логике и здравому смыслу, но из упрямства или в минуты гнева.
— Я так понимаю, мы отправляемся в Галлиполи? — спокойно спросил Котляревский.
— Да! Вторые сутки оттуда не поступило никаких вестей. Что с транспортами? Как они туда добрались? Где и как обустраиваются люди? В конце концов, я хочу выяснить причину их молчания.
Котляревский молча отошел. Он понимал, что эта истеричная вспышка гнева — результат нервного перенапряжения последнего времени: неудач и поражений в крымских боях, неурядиц во время эвакуации и конфликтов с французской оккупационной администрацией уже здесь, в Константинополе. Теперь Врангелю надо немного побыть в одиночестве, и он вновь вернется в свое обычное, умеренно-добродушное состояние.
Надо думать, и командующий морской дивизией Леванта контр-адмирал Дюмениль, и верховный комиссар Франции в Константинополе граф де Мартель, и командир французского оккупационного корпуса контр-адмирал Шарпи догадались, куда направляется «Лукулл». Разрешения о выходе в Мраморное море, установленное Компанией черноморских проливов, русские запрашивать не стали. Главнокомандующий русскими войсками решил показать французам свою независимость.