Неосторожный шаг - Фрида Митчелл

— Умолять? — Элизабет отступила назад. — Я не знаю, что вы хотите этим сказать.

— Не знаешь? — Он смотрел на нее пристально прищурившись; его лицо было едва различимо при лунном свете. — Возможно, так оно и есть, моя английская леди, но меня это уже не волнует. Ты ясно дала мне понять, каковы твои чувства, и в отличие от многих других представителей моего пола я не собираюсь биться головой о стену.

— Биться головой?.. — Она все еще смотрела на него в замешательстве, когда он тяжело и с досадой вздохнул, затем подался вперед и поцеловал ее — крепко, до боли, выражая этим поцелуем все обуревавшие его чувства. Через секунду он повернулся и зашагал к машине. Двигатель заработал сразу же, и почти в тот же самый момент «феррари» рванулся с места, стремительно описал дугу, так что взвизгнули шины, и помчался по аллее прочь, а Элизабет осталась стоять в дверях, чувствуя себя обессиленной и одинокой.

Этим чувствам на смену вскоре пришло множество других. Замешательство, горечь, ярость, боль, негодование… Список можно было продолжать до бесконечности. Он сердит на нее, это более чем очевидно. А почему? Потому что она не переспала с ним! Тут все просто. А почему он не добился своего? Потому что прекратил свои любовные домогательства.

Филипп мог бы овладеть ею там, в своем доме, и она не стала бы его останавливать, и он знал это. Знал определенно. И если уж говорить начистоту, как он смел винить ее в том, что вечер закончился так скверно? Это он остановился, именно он начал говорить Бог знает о чем, а потом ее же во всем и обвинил, действуя так, будто она его спровоцировала и при этом еще требовала извинений, требовала, чтобы он умоял ее. Как он смел? Как он смел так с ней обойтись?

Потом, когда она лежала свернувшись калачиком в постели, слушая ритмичное дыхание спящей сестры, нервное напряжение сменилось слезами. Это были бурные, горячие слезы, от которых горело лицо и щипало в глазах. А позже, когда за окном начался розовато-серый рассвет, она поняла, что должна покинуть этот дом и оказаться как можно дальше от Филиппа де Сернэ. Немедленно…

— Каким образом ты собираешься возвращаться?

Вздрогнув, она вернулась в реальность и, заставив себя как можно беззаботнее улыбнуться Джулии, ответила:

— На самолете. Это удобнее и займет меньше времени. Я заказала такси на одиннадцать часов.

— Организовано как всегда четко, — промолвила Джулия.

— Так и должно быть, разве я не права? — В ее словах прозвучала горькая нотка. С тех пор как умерли их родители и Элизабет взяла на себя роль и матери и отца, все жизненно важные решения приходилось принимать ей. И хотя она не возражала против этой роли, признавая, что тихая, робкая по натуре Джулия неспособна справляться с возникающими сложными проблемами, ответственность по временам была огромной. А после смерти Джона справляться с нею стало намного труднее — подчас бесконечно трудно, — поскольку теперь она сама сомневалась во всем, почти утратив веру в себя.

Джулия понимающе улыбнулась.

— Теперь приходит пора мне делать кое-что по собственной инициативе, не так ли? Особенно если учесть, что скоро у меня будет маленький. Патрик всегда говорил, что я способна на гораздо большее, чем себе представляю, нужно только немного встряхнуться.

— Он был прав. — Элизабет встала и, обойдя маленький стол, подошла к сестре, чтобы обнять ее. — Но не встряхивай себя слишком сильно в твоем положении, — добавила она с кислой улыбкой. — Смотри на вещи проще, и все будет прекрасно. — Она вдруг почувствовала, словно тяжелый груз упал с ее плеч. Если бы Джулия начала думать и действовать в том же духе, то в будущем это принесло бы только пользу ей и ее ребенку.

Однако другой тяжелый груз прочно оставался на своем месте. Этим грузом был Филипп де Сернэ, образ которого стоял перед ее глазами.

Такси подъехало к дому де Сернэ точно в одиннадцать, и Элизабет оказалась в плен объятий и поцелуев Джулии, Луизы и Катрин. Пьер уже уехал на виноградники. Дочери Пьера не желали отпускать свою новую подругу, долго обнимали, целовали и требовали дать обещание, что она скрро вернется.

— Я приеду, когда родится ваша кузина или кузен, — заверила их Элизабет, усаживаясь в машину.

Ее глаза блестели от слез, настолько она была растрогана проявлением нежных чувств со стороны этих кудрявых большеглазых ангелочков. Они дружно закивали от удовольствия, когда мать перевела им ее слова. Когда такси тронулось, она продолжала махать им рукой из окна машины, а потом, когда они исчезли из виду, Элизабет откинулась на спинку сиденья, и волна горестных размышлений вновь нахлынула на нее.

Она была сбита с толку, обескуражена и несчастна. К тому же где-то в глубине души она чувствовала, что была несправедлива к Филиппу, хотя не понимала, почему возникло это чувство. Он знал, что она не объект для легкой кратковременной связи, — это впечатление не могло измениться внезапно. И она была честна с ним… почти. Когда Филипп вдруг решил, что она все еще любит Джона, то она не открыла ему всю правду, так как считала, что это ничего не изменит.

Молодая женщина скорчилась на заднем сиденье, обхватив себя руками. Боль, порождаемая ее мыслями, ощущалась почти физически. Она ничего не могла с этим поделать. Ужасное чувство подавленности и опустошенности продолжало терзать ее, и никто не был в силах облегчить эти страдания, взять на себя хотя бы часть ее ноши.

Вернувшись в, Штаты, Элизабет с ходу окунулась в суету телевизионной жизни, словно никуда не уезжала, хотя даже среди невероятного столпотворения и бедлама она по-прежнему ощущала в груди глухую неотступную боль. Она работала каждый вечер допоздна, покидая студию только тогда, когда готова была упасть от изнеможения, зная, что это единственная возможности заснуть.

Но все равно Элизабет просыпалась каждое утро с рассветом. Я счастлива, счастлива, твердила она, глядя на себя в зеркало, перед тем как уйти на работу. Счастлива и довольна тем образом жизни, который веду. Голубоглазое отражение не спорило, но в тот момент, когда она отворачивалась от зеркала, ее взгляд всегда был затуманен слезами.

Она звонила Джулии три или четыре раза в неделю и убеждалась, что дела ее сестры идут хорошо.

Прошло уже четыре недели с тех пор, как она вернулась в, Штаты. Однажды утром, открыв конверт, где были фотографии со вчерашнего показа модной одежды, и собираясь поработать с ними для телепередачи, Элизабет увидела холодное, неулыбчивое лицо Мирей, смотревшее на нее со снимка. Она сидела, уставившись на рыжеволосую красавицу целую минуту, а затем вызвала своего ассистента, который и подтвердил, что все манекенщицы находятся здесь, в Штатах.