Семь лет в «Крестах»: Тюрьма глазами психиатра - Алексей Гавриш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все остальные, а таких много, – здоровые люди, которых «прятали» у меня на отделении или администрация, или я. У них в историях болезни в графе «Назначения врача» обычно значилось: «Рациональная психотерапия».
Как я там жил
Моя карьера
Вот так примерно три четверти моего произведения ушло на описание изолятора и психиатрии в нем. Под свой путь я выделил совсем мало страниц. Но, думаю, оно и к лучшему. Личных событий там действительно мало. Их съедают стены и время. Но без них повествование будет неполным, и потому я их оставил на самый конец.
Я закончил на том, что пришел в СИЗО. И сразу погрузился в работу.
А дальше было так.
Первые месяц или два мы работали с Пиночетом вдвоем. Точнее, он работал, а я, как школьник, смотрел за его работой с открытым ртом, шныряя за ним тенью в белом халате и стараясь прилежно исполнять все его задания и поручения.
Начальница отделения была сначала в отпуске, потом на каком-то больничном. Она в принципе не сильно хотела выходить на службу, находя все новые и новые способы продлить свое отсутствие. Как-то она даже рассматривала вариант с поиском чеков с автозаправок по маршруту Питер – Владивосток и обратно, потому что время, затраченное на перемещение к месту отдыха, присоединялось к отпускным дням. Таким нехитрым образом она смогла бы продлить отпуск дней на 25–30. Долгая дорога. Длинная. Слава богу, она не решилась на эту авантюру. Впрочем, может, я чего и не знаю…
Ее не очень любил Пиночет, в основном за безделье. И действительно, она практически не занималась пациентами, только изредка, по просьбе кого-то из начальничков, проводя профилактические беседы с неблагонадежными элементами. До моего прихода всю работу фактически выполнял Пиночет. То же самое и с входящей корреспонденцией – все запросы от следователей, судей и экспертиз ложились на его плечи. А она в основном пила чай с такими же скрывающимися от должностных обязанностей сотрудниками или играла в какие-то примитивные игрушки на компьютере вроде пасьянсов и полей с зомби.
Но с другой стороны, это был крайне душевный и добрый человек, который каким-то образом ко мне проникся. Впоследствии она помогла мне устроиться на полставки на скорую психиатрическую помощь, хотя «скорики» очень не любят совместительства. У них нормальные, конкурентные зарплаты, и полставочники им там, объективно, не очень-то и нужны. В целом она сильно повлияла на всю мою судьбу как в России, так и за ее пределами. Повлияла исключительно с положительной стороны. В конце концов, она могла сидеть в должности начальника отделения вечно, и сдвинуть ее с этого места, объективно, было невозможно. Однако через полтора или два года после моего прихода она самостоятельно уволилась, оставив отделение мне.
С выходом начальницы из отпусков наш режим работы, по сути, никак не поменялся. К обычному графику прибавились чаепития в ее кабинете. И все. Ее рабочий день был прост и незамысловат. Если в предыдущие сутки у нее было дежурство на скорой, она закрывалась в кабинете. Если нет – проводила время перед компьютером. Из ощутимых плюсов от ее присутствия на рабочем месте были ее хорошие отношения с руководством учреждения, так что все возникавшие административные вопросы она решала легко и изящно, с налетом абсурда и нахальной демонстративности.
Вообще-то да, она полностью закрывала эту сторону бытия, и мы с Пиночетом имели возможность заниматься только любимым делом, без разрешения нудных и неинтересных вопросов. Которые зачастую занимают кучу времени. Также она волевой рукой начальника занималась сложными, в первую очередь с режимной точки зрения, пациентами. Вернее, обслуживала инфраструктуру вокруг них, закрывая всевозможные ненужные вопросы. Лечебной же работой занимались в основном мы с Пиночетом. И наше поведение, как и положено психиатрам, было двойственным. С одной стороны, за спиной начальницы мы непрерывно крыли ее на чем свет стоит за то, что ни черта не работает. С другой – делали любимое дело.
Но однажды в отпуск ушел и Пиночет. Случилось это примерно через полгода после моего появления. Надо отдать должное начальнице – часть пациентов она все же забрала себе. Но легче мне не стало. Я уже успел привыкнуть делать все под руководством Пиночета, с его одобрения и по его отмашке. Теперь у меня этой опоры не было. Тревожно, но терпимо. Начальница, как и Пиночет, ограждала меня от откровенно режимных вопросов. Впрочем, многие нравственные допущения я уже для себя объяснил, приняв их и не находя в них никакой проблемы.
Так продолжалось до того момента, пока начальница не ушла на больничный. И я натурально остался один на один с отделением и учреждением. Первый раз ненадолго, недели на две. Но все то, что они делали невзначай и не углубляясь в разъяснения, свалилось на меня. Естественно, в этот период начались провокации – со стороны как арестантов, так и сотрудников. И те и другие прощупывали, как именно и насколько глубоко можно мной манипулировать. Я же тупил. Целенаправленно тупил. «Когда не знаешь, как поступить, – исполняй устав и инструкцию». Именно это я и делал.
Ко мне приходил какой-нибудь опер и закидывал удочку – «положить подлечиться» жулика, который, по его мнению, совсем больной и нуждается в грубой и массивной терапии. На поверку же оказывалось, что это обычный нарушитель режима, с которым у них достаточно рычагов справиться. Я проводил консультацию, делал запись в медкарте и писал: «Агрессивных и суицидальных тенденций не выявлено. Показаний для госпитализации на психиатрическое отделение нет». И как попка-дурак, повторял, что он не мой и мне не нужен. Они быстро поняли, что такие тупые заезды со мной не работают. Пошли более изощренные, через другие службы и отделы. Но суть не менялась.
Жулики, те, что на режимных корпусах, неожиданно стали писать больше заявлений на консультации у психиатра. С вечной темой выпросить снотворных. С этими давящими на жалость выход я нашел достаточно оригинальный. Я понял, что нельзя отказывать всем, как нельзя и идти у всех на поводу. Я стал играть в настроение, в капризную даму. Одним шел навстречу, другим нет. В один день был добр и раздавал таблетки всем желающим. В другой – отказывал решительно всем. Я намеренно действовал так, чтобы нельзя было увидеть системы. И это сработало.
Пациенты отделения (не все, но многие) планомерно нарушали правила, проверяя, какая у меня будет реакция. Я старался повторять все за Пиночетом, и ситуация не вышла из-под контроля. Но когда все вернулись из отпусков и с больничных, я вздохнул с огромным облегчением.
Процесс увольнения начальницы был долгим. Она увольнялась с самого моего прихода. Это была почти единственная тема для всех разговоров. Наши беседы или с этого начинались, или этим заканчивались. Непрерывно шли причитания, жалобы, обвинения – почему надо срочно отсюда валить. Возможно. Скорее всего. В этом перманентном увольнении она находилась и до моего прихода. Это ведь отличное обоснование безделья. У меня же к ее будущему увольнению было неоднозначное отношение. С одной стороны, ее безделье не мешало, а вся ответственность была на ней. Это давало некоторую свободу действий. С другой – я хотел движения по пресловутой карьерной лестнице. А следующая значимая ступень для меня – это ее должность. В итоге я ничего не делал для ускорения ее планов и терпеливо ждал, когда это произойдет.
И это произошло. С очередным ее отпуском я стал исполняющим обязанности начальника отделения. Этот отпуск перешел в больничный. А больничный – в еще один отпуск. И я уже знал, что встану на должность. Меня согласовали и утвердили все большие начальники. Самое смешное тут было в том, что меня интересовало не столько формальное соответствие реально занимаемой должности (в качестве и. о. я пробыл к тому моменту почти полгода), сколько ее кабинет, который я очень хотел занять. Там был старый продавленный диванчик, а мне позарез был нужен кабинет с диванчиком. Но я считал, что имею право его занять только после того, как официально встану на должность. И знаете, что я сделал в первую очередь, когда это произошло? Правильно, избавился от аквариума с рыбками. Он меня бесил. Два года
