Семь лет в «Крестах»: Тюрьма глазами психиатра - Алексей Гавриш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, самый паршивый вариант. Подследственный во время нашей беседы начинает юлить и петлять. На ходу придумывая какую-нибудь чушь, нередко тут же ее забывая и придумывая новую, противоречащую первой. Обычно это говорит о том, что за формальным обвинением стоит куда более мерзкая тайна, которую он боится разболтать. По большому счету мне все равно, но это разъедает человека изнутри и усугубляет клиническую картину.
Это может быть и отвратительно, и интересно. Такой пациент может скрывать как какую-нибудь банальщину, так и мерзоту, достойную главы книги Крафт-Эбинга. С такими больше всего проблем. Таким был, к примеру, один батюшка, историю которого одно время очень любили различные СМИ. Он не лежал у меня на отделении, поскольку к нему было пристальное внимание со всех сторон и администрация оберегала его всеми силами. Я общался с ним в рамках консультации, по его же просьбе. И когда я спросил у него: «Статья ваша?», я ожидал, что он решительно это опровергнет, скажет, что это политические игры или что-то подобное. Но его ответ меня неприятно поразил. Он начал пересказывать то, что я уже читал в средствах массовой информации, и параллельно с этим пытаться это опровергать, причем каждую историю он опровергал разными версиями, пристально заглядывая мне в глаза, пытаясь определить, какая версия покажется мне более правдоподобной. И с каждой минутой нашего разговора во мне крепла уверенность в том, что статья его.
В моей практике было немало случаев, когда люди с «табуированными» статьями сидели без особых проблем. Конечно, такая статья дает повод, и не один, для лишних расспросов и претензий, но не является приговором в арестантской среде.
Что интересно – вопреки устоявшемуся мнению о том, что в «касту неприкосновенных» попадают все насильники и педофилы, на деле это далеко не так. В нее попадают не за статью, которую прикрепил к человеку орган государственной власти, а за то, что человек собой представляет «по жизни». В моей практике было немало случаев, когда люди с «табуированными» статьями сидели без особых проблем. Конечно, такая статья дает повод, и не один, для лишних расспросов и претензий, но не является приговором в арестантской среде.
Вот пример. У себя на отделении я долгое время держал одного достаточно пожилого дядьку. Статья у него была за «действия сексуального характера в отношении лица, заведомо не достигшего четырнадцатилетнего возраста». Это был случай, когда передо мной оказался настоящий, клинический педофил с официально выставленным диагнозом. Пока в Питере был жив один профессор, который занимался его лечением, у этого человека была стабильная ремиссия. Когда же профессор умер, пациент продержался около двух лет. И потом сразу заехал ко мне. Его страстью были молодые мальчики, или юноши, в возрасте тринадцати – пятнадцати лет. За аналогичные преступления он имел два срока. Один в 80-х, другой в 90-х годах. И он не был опущенным. Более того – во время отбывания этих сроков он работал в колониях на должности повара. Думаю, не надо объяснять, почему дорога к такой должности закрыта для опущенных. В общем, он умел себя правильно поставить в коллективе заключенных, добиться того, чтобы к нему не было никаких лишних вопросов.
Диагнозы на отделении
Пациенты и ситуации, описанные мной выше, – это то, что можно назвать «тюремной спецификой». Нет, в них нет ничего сверхординарного, и любой специалист из «гражданской» больницы справился бы с ними не хуже меня. Но все эти пациенты, с их симптомами, проблемами и судьбами, имеют одну общую черту. Причина тут – тюрьма. Они приходят, уходят, освобождаются, попадаются снова, но их психические расстройства ситуативны и преходящи. А как же с настоящими сумасшедшими? Они ведь тоже совершают преступления. Верно. И сейчас о них подробнее.
Судьба человека, страдающего тяжелым психическим заболеванием (эндогенным или грубым органическим расстройством), в пенитенциарной системе имеет два этапа – до прохождения СППЭ (судебно-психолого-психиатрической экспертизы) и после. Если экспертиза признает такого человека невменяемым, она рекомендует суду освободить его от уголовной ответственности и направить на принудительное лечение. Но решение о принудительном лечении принимает суд. И делает он это не сразу после экспертизы (что было бы логично), а по окончании следствия, которое в нашей стране может длиться непредсказуемо долго. Все это время будущий «принудчик» содержится у меня на отделении, откуда в дальнейшем и отправляется напрямую в больницу. Самое приятное в пациенте, который прошел экспертизу и вернулся на отделение, – это выписка. Документ, больше всего напоминающий эпикриз из гражданской больницы. Он позволял лучше понять больного и узнать о нем важную информацию. Дело в том, что эксперты, в отличие от нас, имели доступ и к материалам уголовного дела, и к медицинской документации из «гражданских» больниц, а также могли общаться с близкими пациента. И они были обязаны все это учитывать, так что у нас была более-менее достоверная информация о пациенте, а не только сам человек и то, что я мог в нем разглядеть.
Практически все психические расстройства имеют как периоды обострения (психоза), так и периоды ремиссии, когда проявления заболевания могут быть и вовсе незаметны неспециалисту. Наиболее «простыми» были люди с хроническими заболеваниями, нередко имеющие инвалидность и состоящие на учете в ПНД, но находящиеся в состоянии стабильной ремиссии; их заболевание не имело прямой связи с их преступлением.
Обычно это были нетяжелые статьи, связанные с воровством, хулиганством или еще какой глупостью. Реже – убийства или тяжкие телесные. Но, повторю, это были преступления, не связанные напрямую с заболеванием. «Простой» этот случай потому, что он легкопрогнозируем и понятен. Основная наша задача состояла в поддерживающей терапии и создании щадящей среды, чтобы избежать возможных обострений заболевания.
Но бывали и острые больные – те, которых мы выявляли на сборном корпусе или в приемнике. Это могли быть как хроники, неоднократно лечившиеся в психбольницах и состоящие на учете в ПНД, так и впервые попавшие в поле зрения психиатра люди, совершившие преступление в состоянии психоза. В этом же состоянии они попадают в изолятор, и мы оказываемся перед необычной моральной дилеммой: лечить или не лечить.
Дело вот в чем. Такой человек ранее не имел соответствующего анамнеза и хоть каких-нибудь доказательств наличия психического расстройства. Чаще всего выход в ремиссию после первого психотического эпизода достаточно хороший. Может практически не быть негативной симптоматики, личность остается сохранной, нарушения мышления минимальны. Если этот человек по каким-то причинам захочет скрыть факт психоза, который он перенес, то при прохождении СППЭ ему это, скорее всего, удастся.
А ведь от поступления такого человека в СИЗО до его отбытия на экспертизу может пройти и неделя, и несколько месяцев. Если начать его лечить так, как положено, велика вероятность вылечить психоз и вывести его в ремиссию до экспертизы. Если же не лечить – есть риск очередной опасной ситуации. Но тогда больше шансов, что его правильно оценит экспертиза.
И как быть?
Это стало одним из первых искажений в нормальной нравственности, с которым я столкнулся в СИЗО. И я как-то очень просто с ним сжился, даже не замечая в дальнейшем, что что-то тут не так. Здесь возникает чудовищная логика, непонятная нормальному врачу: надо лечить так, чтобы и не вылечить, сохранив внятную клиническую картину для экспертизы, и все же подлечить, чтобы пациент не был опасен ни для себя, ни для окружающих.
Вот основные диагнозы, с которыми люди признавались экспертизой невменяемыми в понимании уголовного права.
Шизофрения
Всех всегда интересует вопрос: «А что шизофреники?» А ничего.
Шизофрения характеризуется двумя видами симптоматики, положительной и негативной. Положительная симптоматика – верхушка заболевания, которая проявляется в первую очередь в период психоза. Бред, галлюцинации, автоматизмы, грубые нарушения мышления. Негативная симптоматика – основа, фундамент заболевания: у человека снижается (вплоть до полного отсутствия) эмоциональная и волевая сфера. Это если очень кратко.
Когда у нас на отделении появлялся пациент с шизофренией в период
