Позывной «Пантера» - Михаил Нестеров

Вернется ли? Если вернется, то не в эту квартиру. Но мысленно будет здесь всегда.

Соседи выскочили из квартир и большой толпой собрались метрах в двадцати от дома. Они никогда не питали теплых чувств к Лейле, работающей в милиции, – не женское это дело. Вот и сейчас их равнодушные взгляды лишь скользнули по беглянке и снова сосредоточились на окнах ее квартиры: не вспыхнет ли пожар после прогремевших выстрелов?..

Глава 11

Отставка

1

КАСПИЙСК

МАРКУ

Прошу срочно опросить начальника 124-й лаборатории в Ростове-на-Дону по факту идентификации трупов из спецкоманды, доставленных в 522-й ЦПООП[15] 22 декабря 2000 года. Показания начальника лаборатории являются основополагающими. Независимо от результатов опроса срочно прибыть в Центр.

МОСКВА

ДИРЕКТОР

Не будь этого распоряжения, Марковцев сам бы запросил разрешение у начальника ГРУ «прокатиться до Ростова». Или действовал бы самостоятельно, никого не ставя в известность. Но о прибытии в Центр пока не помышлял; во всяком случае, до прояснения ситуации вокруг форта. Однако приказ генерала и смерть Асланбека Давкаева ставили крест на мероприятии в Южном.

На вопрос полковника Николая Крепышева «где ваш багаж, Сергей Максимович?» Марковцев ответил, кивнув на мать и дочь Исмаиловых:

– Вот мой багаж.

Так и так придется брать их с собой. В Москву. Даже в Ростове, куда в данное время направлялся Сергей, их не оставишь: в штабе Северо-Кавказского округа военные ничем не помогут. Они не обязаны помогать, у них своих проблем хватает.

Марк злился на Спрута все больше; забывая о главном, он видел только козни генерал-полковника, пославшего своего агента на выручку любовницы начальника дивизионной разведки. И ему хотелось поднести генералу «проблему защиты свидетелей» в полном объеме. Впрочем, догадывался он, злоба носила обоюдный характер. У начальника ГРУ скопилось столько же, если не больше, претензий к подчиненному. Генерал он и есть генерал, он всегда знает, как и чем отбиваться. А главное – когда. Не станет он метать бисер перед своим секретным агентом.

Чуточку успокаивало одно: Лейла не только бывала в окружном госпитале в Ростове-на-Дону, но по роду деятельности контактировала с начальником 632-й судебно-медицинской лаборатории. «Не придется плутать по городу», – мрачно успокаивал себя Марковцев. Исмаилову он, конечно, на территорию госпиталя не потащит. Не то получится следующая картина: Лейла, улыбаясь, здоровается с военным коллегой и кивает на Сергея: «Мой знакомый». Короче, приперся даже не по рекомендации, а с поводырем. Слепец – в самом полном смысле этого слова.

Все это, конечно, не так, сильно преувеличено. Но куда деться от паршивого настроения, которое и навевало эти мрачные полушутливые мысли? А от того, что Лейла, возможно, спасла ему жизнь, отмахивался: «Сам бы пристрелил этого болвана» – оказавшего, однако, нешуточное сопротивление.

Дорогой Лейла вводила Сергея в курс непростых дел, которые сложились в Ростове под крышей Главного военно-медицинского управления Минобороны (ГВМУ).

Самая известная лаборатория в Ростове-на-Дону – это 124-я, специализирующаяся на идентификации тел погибших семь с лишним лет. Но вот согласно решению ГВМУ МО в лице главного судебного медика-эксперта Минобороны России грядет слияние двух ведомств – 124-й и 632-й судебно-медицинских лабораторий, чтобы в конце концов знаменитое медицинское подразделение, успешно работающее с самыми безнадежными трупами, растворилось в структурах Северо-Кавказского военного округа. Проще – ГВМУ на базе слияния лабораторий пытается создать «межрегиональный экспертный центр, который будет «прописан» в СКВО».

Насколько понял Марковцев, в Ростове не поделили мертвых. 632-я подчиняется СКВО и, словами начальника Центра медико-криминалистических исследований, должна работать только по случаям, связанным с криминалом в армии. Последняя работает не только с телами военнослужащих, но и устанавливает личности погибших в «гражданских» катастрофах. Тогда как ее «понуждают» ограничиться только военнослужащими.

И положение у нее незавидное: подчинясь центру, зарплату и довольствие получает из СКВО. А медики из 632-й лаборатории обиженно усмехаются над «звездами»: мол, мы не хуже.

Однако и без того сложная ситуация запутывалась еще больше, когда раздавались голоса тылового начальства СКВО, которое главным подразделением здесь считало «похоронную команду» – 522-й Центр приема, обработки и отправки погибших.

И если раньше знаменитая 124-я лаборатория исследовала все прибывающие сюда останки погибших, то сейчас имеет только самые сложные случаи. То бишь потихоньку уходит в тень, теряя стопроцентный успех в идентификации; с начала этого года четверть погибших еще не идентифицирована.

Самый последний, кто окончательно запутывал этот судебно-медицинский клубок, – военный прокурор. Именно он решает, кому делать экспертизу.

Кто знает, может, именно неразбериха в ведомствах Главного военно-медицинского управления стала причиной, по которой произошла ошибка с опознанием тела из «спецкоманды-10». Собственно, Марковцеву было все равно, кто виноват и виноват ли вообще. Далеко можно не ходить и обвинить во всем сопровождающего (обычно это человек, знавший погибшего), а им был лейтенант Григорий Найденов – Подкидыш с позывными «Один-тринадцать». И знал он не одного, а всех десятерых, трое из которых превратились в бесформенные головешки. А бойцы из спецкоманд поступают, как правило, без жетонов и документов. Подкидыш прослужил с ними не один год, девять месяцев отбарабанил в Чечне, на эмоциональном уровне мог ошибиться.

Вот в таком тоне и должна пройти беседа с начальником 124-й лаборатории. По-мужски прямо, без обиняков. Только так можно понять друг друга и найти истину. Признать ошибку – это тоже поступок. Благодаря Исмаиловой, информировавшей Сергея о ситуации в отдельных подразделениях ростовского окружного госпиталя, Марковцев мог рассчитывать на взаимопонимание с начальником ЦЛМКИ.

Больше всего тронула Марковцева запись: «Обгорел до неузнаваемости». Запись, состоящая не из специфичных терминов, а «человечная».

Обгорел...

До неузнаваемости.

Опознан: лейтенант Колесников Антон Андреевич.

Обгорел... Опознан: лейтенант Филонов Виктор Николаевич.

Опознан: лейтенант Гарчихин Алексей Михайлович.

Еще одна, такая же запись, касающаяся «спецкоманды-10», еще одна и еще. И, наконец, последняя – акт о передаче тела в 632-ю лабораторию; до этого неопознанный труп пролежал в «похоронном» центре, имеющем в своем распоряжении просторный «холодильник» на 480 мест. Почему в 632-ю, а не на идентификацию в 124-ю, Сергей понял без труда. Причина была и в нем, и в сестре Михаила Пантюхина, и в лейтенанте Найденове. Если кто-то из бойцов, посланных на задание, погибает на глазах другого и его товарищ может рассказать, где и как лежало тело, – к нему не применяют дорогостоящую процедуру идентификации. В конце концов, спустя месяц после доставки тел «спецкоманды-10» лейтенант Найденов, сверяясь с актами доставки, подписал акт опознания. Как и Марковцев, он помнил, что Пантюхин, прикрывая товарищей, выбрал себе место за бетонным фундаментным блоком; согласно записям, именно там нашли одно тело, предположительно принадлежащее российскому военнослужащему. Хотя тел на территории диверсионного центра полевого командира Давлатова хватало. Мертвые чеченцы, арабы, латыши, украинцы, татары, башкиры... Больше двухсот человек. Одеты кто в униформу армейского образца, а кто – образца НАТО.

Последнее слово осталось за представителями спецотдела СКВО и 54-й военной прокуратуры. Они сказали, что все понятно, не стоит тянуть резину с опознанием тел спецкоманды.

Начальник 124-й лаборатории сказал Сергею, что не исключает ошибки, «случались и не такие заморочки», порой умудряются перепутать тела с жетонами, с бирками воинской части и документами в кармане. За год больше ста случаев ложной сопроводительной информации.

И снова жалоба на начальство: дескать, оно планирует отнимать у центра специфику. «Ведь никто не собирается отнимать приоритет в области огнестрельных экспертиз у Питера».

Отговорки, конечно, – начальник лаборатории продолжал сетовать, даже когда вышел проводить Марка. Дальше подъездной двери он не пошел, остался стоять под длинным бетонным козырьком, серым и таким же обшарпанным, как и само здание 124-й лаборатории, с пыльными, словно прищуренными, зарешеченными окнами полуподвала.

Это здание здорово отличалось от строений в ростовском клиническом госпитале, там здания и тенистые аллеи утопали в зелени, там прохаживались выздоравливающие, там смерть гнали прочь; и только одно место, где расположился 522-й центр приема с его современными холодильными камерами, навевало ужас.