Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Василий Витальевич! Может быть, вы в качестве верного монархиста не откажетесь быть защитником?»
Борис Герш пожал узкими плечами (кстати, обращение к нему по имени его персонажа он счёл чем-то совершенно естественным, даже виду не подал). Вздохнул:
«Увы, неверного, то есть не оставшегося верным… Я не против, я бы даже хотел. Но у меня не немецкий ум, а самый что ни на есть русопятский! Я поэтому не смогу дать настоящего отпора господину Милюкову, который сейчас готовит обвинение… Андрей Михайлович, может быть, вы?»
Идея, кажется, понравилась: со всех сторон раздались возгласы одобрения. Ада, тоже улыбнувшаяся мысли, правда, заметила:
«Ради справедливости должна сказать, что Андрей Михайлович тоже должен взять на себя роль кого-то, кто был жив в 1917 году. Иначе это будет… несимметрично, что ли! Вот хоть этот — великий князь Андрей-как-его-там…»
«Андрей Владимирович, который не отличался особым умом, — тут же вставил Иван Сухарев и сразу покаялся: — Извините! Но я же не про вас».
Тут, замечу от себя, он, скорее, ошибся: письма великого князя не демонстрируют никакой особой глупости. Я, улыбнувшись, объявил группе, что принимаю обязанности защитника мадмуазель Кшесинской и буду на суде в роли русского религиозного философа Василия Розанова («Почему не отца Павла Флоренского?» — немедленно выскочил Штейнбреннер, но я не удостоил его ответом), что предлагаю всем остальным быть присяжными заседателями, наконец, что сейчас должен их оставить, так как вспомнил: Сергей Карлович просил меня к нему зайти. Предложил им: не хотите ли пока посмотреть исторический фильм на служебном ноутбуке, который могу принести с кафедры? Студенты заверили меня, что найдут, чем заняться, и без всякого фильма. Мы договорились встретиться после обеда, то есть после окончания большой перемены.
[18]
— При выходе, — рассказывал Андрей Михайлович, — я столкнулся с небольшой кучкой студентов разных курсов, которые шарахнулись от двери. «Подслушивать нехорошо», — буркнул я, и тут же поймал себя на мысли: а подсматривать? Ведь ещё хуже — а между тем мы, зрители «сценического эксперимента номер два», именно и подсматривали за чужой жизнью.
В своём кабинете декан с улыбкой протянул мне лист бумаги:
«Пожалуйте! Вот копия. Ваша лаборатория теперь существует de jure».
«Не знаю, как вас и благодарить, Сергей Карлович…»
«И вот ещё что: ваша работа среди студентов уже возбудила лёгкую сенсацию, — продолжил Яблонский. — А эта сенсационность и их отвлекает от учёбы, и вам совсем некстати. Думал сегодня весь день: как бы вам переехать куда подальше от любопытных глаз? И, представьте себе, придумал! Вы знаете, что у нашего университета есть собственная научная библиотека?»
«Ну, а как же! — подтвердил я. — По адресу улица Загородная роща, дом 1А».
«Верно, в ста метрах от проходной Нефтехимического завода. А в этой библиотеке имеется учебный класс, аккурат над читальным залом. Использовался раньше активно, а сейчас — в основном для разовых семинаров и всяких инструктажей. Созвонился сегодня утром с заведующей библиотекой, полюбезничал с ней и — в общем, держите второе распоряжение! Не распоряжение, конечно, — поправился он: — я не могу распоряжаться в подразделении, которым не руковожу. По жанру это ходатайство: «Уважаемая Таисия Викторовна…» — и всё остальное как положено. На этот раз оригинал, точнее, один из двух оригиналов, второй оставлю у себя. Вы ведь простите старика за то, что я так по-хозяйски вмешался? Место, конечно, на отшибе, но зато…»
Я заверил декана, что лучшего и желать не мог. И правда, сомнительное удовольствие работать на одном этаже с кафедрами отечественной и всеобщей истории, когда и Бугорин, и профессор Балакирев в любую секунду могут войти и бесцеремонно поинтересоваться: а что это мы делаем?! Ещё и сами захотят поучаствовать, чего доброго… бр-р!
«Вы очаровательный человек, Сергей Карлович!» — прибавил я в порыве благодарности.
«Полно, полно! — замахал на меня руками декан. — Что вы мне расточаете комплименты, словно девице! Кстати, пошёл тут новый слушок: будто все девицы в вашем исследовательском коллективе от вас настолько без ума, что вы им уже и во снах являетесь. Насколько это обоснованно, скажите?»
Я тогда с удовольствием рассмеялся, и он со мной тоже. Только выйдя от него, я припомнил сон Марты Камышовой и поразился: как хорошо, оказывается, у нас на факультете поставлено осведомительство всякого рода, и как проворно работает пошлое «сарафанное радио»!
[19]
— Войдя в аудиторию после обеда, — вспоминал Могилёв, — я увидел уже полностью подготовленное сценическое пространство. Три парты поставили «покоем»[20], что, видимо, изображало столы судьи, обвинителя и защитника. Стол судьи оказался покрыт зелёной тканью. Тэд пояснил, что купил ткань в обеденный перерыв, пожертвовав обедом, и что, будь у него больше времени, купил бы и деревянную киянку, то есть судейский молоток. Я только покачал головой, видя такую преданность делу. Имелись и составленная из стульев скамья подсудимых, — рядом с адвокатским столом, — и места для четырёх присяжных заседателей: урезанный состав, но не могли ведь мы расширять свою рабочую группу до бесконечности. Правда, даже из этих четырёх Алёша отсутствовал. Из лекторской кафедры соорудили свидетельскую трибуну. Тэд, выполнявший роль секретаря суда, указал мне моё место. Прежде чем занять его, я обратился к группе с коротким воззванием:
«Уважаемые юные коллеги! Разрешите напомнить вам несколько очевидностей, и простите за то, что делаю это только сейчас. Любой наш эксперимент — это всего лишь допущение, игра ума. Вот почему прошу вас в глубине души отнестись к нему совершенно бесстрастно. В ходе эксперимента вы можете делать всё, что хотите, до тех пор, пока это оправдывается характером вашего героя: бранитесь, возмущайтесь, негодуйте, плачьте, смейтесь. Сразу после окончания, пожалуйста, забудьте все чувства, что пережили, не держите на ваших товарищей никакого зла и взгляните на совершившееся со стороны. Могу ли я надеяться на то, что вы постараетесь это сделать?»
Лаконичными откликами группа заверила меня, что постарается.
«Андр… Василий Васильевич, мы можем начинать?» — уточнил у меня секретарь, и после моего кивка, откашлявшись, объявил о начале заседания.
[20]
СТЕНОГРАММА
сценического эксперимента № 3
«Суд истории над Матильдой Кшесинской»
от 8 апреля 2014 г.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Александр Фёдорович Керенский, председатель суда (исп. Альберта Гагарина)
Павел Николаевич Милюков, обвинитель (исп. Альфред Штейнбреннер)
Василий Васильевич Розанов,
